«Полковник в отставке сверкнул золотыми зубами…» Полковник в отставке сверкнул золотыми зубами, И бывший хирург опрокинул на скатерть стакан. Один из гостей закусил с аппетитом грибами, И чьи-то подруги развязно сплясали канкан. Кого-то не в шутку буржуйским отродьем назвали, Но повод застолья давно уж не помнит никто. Актёр знаменитый, не зная о скором провале, В соседней квартире устало снимает пальто. Полковник в отставке во Франции был бы капралом, Актёр и хирург торговали б в Марселе сукном. Но как объяснить им, что видит себя генералом Оборванный нищий, уснувший в грязи под окном? «Сплетая паутину дел несрочных…»
Сплетая паутину дел несрочных, Не разберёшь – кто прав, кто виноват; В Европе любят девушек восточных, А в Турции блондинки нарасхват. Синее неба синие чернила, И крот трудолюбивей, чем поэт. Опять молва кого-то очернила, А с выставки сбежал автопортрет. Обидел бегемот гиппопотама, Хотя они похожи – что скрывать! Не ясно, для чего нужна панама: Для глобуса иль чтобы надевать Её на глобус. Ложь нежнее вздора, Как яблоко, земля почти кругла. Ей слыть всегда причиною раздора, На ней легко остаться без угла. Глухой Бетховен сочинил сонату, А ты в раздумье – стать ли пауком? Не мудрено слоняться по канату, Кода тебя заставили силком… «Состарилось постельное бельё…» Состарилось постельное бельё, И телеграмма умерла в пути. А за столом пастельное быльё, Которое без боли не пройти. На каждом перекрёстке светофор — Предчувствие, сводящее с ума. На полке в магазине сыр Рокфор Лежит напоминаньем о Дюма. В кафе «Мечта» состарился тапёр И лампочка потухла сгоряча. Пора дарить игрушечный топор На день рожденья сыну палача. Покуда мир от жизни не отвык, Не вспомнишь – где начало, где конец. И в каждом жившем видится старик, И в каждом мёртвом видится юнец. «Облака, Ленинград проплывая…» Облака, Ленинград проплывая, Услыхали шипенье трамвая И упрямых людей увидали, Что у них на глазах увядали. Облака, не сочувствуя горю, Потянулись к Балтийскому морю. Многолюдно на майском параде. Не хочу умирать в Ленинграде. «Пена на гребне волны…» Пена на гребне волны, Локонов запах на гребнях Перерождаются в сны Или в предания древних. Роется солнце в песке, Всё побережье согрето, В тонком, как волос, мазке Длится испанское лето. Будет большой карнавал Лиц на развалинах замка. Август не короновал Маску – она самозванка. Этот позор не снести, Станут гримасами лица. Только верстах в десяти Сын у рыбачки родится. «…А время коротается…» …А время коротается И скоро скоротается, А в Риме не останется Ни Спартака, ни Цезаря; Тяжёлая, как цепь, заря Скуёт страну Италию. А время коротается И скоро скоротается, А в раме стёкла таяли От жгучих взглядов солнечных, И день сказал, пополдничав, Что вряд ли кем-то станем мы… И вровень сны со стаями Стремятся к чудо-острову, Но осенью непросто им Укрыться от восстания…. А время коротается И скоро скоротается, А мне б немного таинства, И скука бы развелась, С годами холоднее страсть К сомненьям и скитаниям. Уже не слиться в танце нам С беззвёздной синей вечностью, Холопы быстротечности, Мы пропустили станцию… А в Риме пахло падалью, И осы в розы падали, Овраги темень прятали, И врозь старели статуи, А Вронский умер в Сербии Под воскресенье Вербное, А Байрон умер в Греции, Эх, хоть чуть-чуть согреться бы… А время коротается И скоро скоротается, И врать уже бессмысленно, Уже грехов бесчисленно, Мечты уже прокисли, но Не всё ещё потеряно, Осталась шляпа с перьями Из детского поверия. Когда уйдёшь непрошено, Узнаешь цену проседи, В ружье опять патрон сидит, Но время коротается И скоро скоротается, А в ране боль беснуется, А в раме глохнет улица, А в мире всё по-прежнему. И в Риме неизбежностей От нас лишь пыль останется — И время скоротается. «О чём молчит валет обыкновенный…» О чём молчит валет обыкновенный, Пока ещё не торжествуют ложь? – Каких был лет царевич убиенный? – Молчи, старик, Григория спасёшь. Покрой тузом валета козырного И между ними ниточку продень. Вот над детьми Бориса Годунова Нависла самозванца злая тень. История разбрасывает угли. Отрепьев мёртв. Марине нужен вор… На теплоходе проплывая Углич, Я с девушкой затеял разговор. У спутницы моей капризны ушки, Ей хочется мартини и со льдом. А в Угличе усталые старушки, Шепча молитвы, крестятся с трудом. На миг представьте: был бы жив царевич, Он русский бы наследовал престол. Не нагличал бы польский королевич, В боярах не змеился бы раскол, И не было б ни Шуйского, ни смуты. Побей тузом – и кончена игра. Но в Угличе кровавые минуты Гурьбой бегут с церковного двора. А девушку опять зовут Мариной, Ей странна жизнь предшественниц своих, Она периной или пелериной Вслепую тычется в свободный стих. Народ! Народ! Ты помнишь ли? Когда-то… Юродивый… Кремлёвская стена… Страна своими нищими богата, Чужими самозванцами скудна. |
