Проходя мимо Пьеты, он замедлил шаг, вслушался в приглушенные разговоры. Паломники пробовали на язык странное, прежде никогда не слышанное имя. «Микеланджело Буонарроти», – передавали они тем, кто стоял в отдалении. Лицо Микеланджело вспыхнуло от гордости.

– Когда-нибудь ты усвоишь, что твое искусство должно говорить само за себя.

Микеланджело резко обернулся на голос. Рядом с ним шел Якопо Галли, состоятельный римский банкир. Именно Галли порекомендовал его кардиналу Билэру, когда тот подыскивал скульптора для Пьеты. Микеланджело искренне обрадовался тому, что добрый друг стал свидетелем его триумфа.

Якопо кивком указал на Пьету.

– Но в то же время я полагаю, что он, увидев ее этим утром, и правда… – Якопо сделал паузу, словно смаковал каплю меда на языке, – был изрядно впечатлен.

– Кто, кто ее увидел?!

– Папа, разумеется.

Микеланджело остолбенел. Верно ли он расслышал? Или Якопо вдруг решил подшутить над ним? Папа Александр VI славился властолюбием, лихоимством, а также неуемными сексуальными аппетитами. Тем не менее он являлся почитаемым главой католической церкви и стоял к небесному престолу ближе прочих смертных. Похвала из уст папы равносильна похвале, посланной самим Богом.

– Его святейшество пожелал увидеть твою Пьету в частном порядке, не обременяемый толпами паломников, – объяснил Якопо, приветствуя жестом какого-то кардинала, остановившегося неподалеку. Галли водил знакомства и дела со многими вышестоящими. – Настоятель пригласил и меня, рассчитывая на то, что я сумею превознести твои талант и трудолюбие как полагается…

Так вот в чем крылась причина легкого замешательства среди кардиналов, нарушившего утреннюю службу! Оказывается, сам папа почтил своим присутствием их собрание.

– И что же он сказал?

– Похвалил ее красоту. Сказал, что она подвигает его душу к богоугодному милосердию. А все мы знаем, какое это нешуточное дело для нынешнего святейшества. Он даже посмеялся над твоим самолюбивым желанием подписать работу, сказал, что этим ты напоминаешь ему Чезаре…

У Микеланджело неприятно засосало под ложечкой. Чезаре Борджиа – незаконный сын папы, отъявленный проходимец. С малолетства предназначенный для церкви, он получил достойное воспитание и уже в восемнадцать лет был возведен в сан кардинала. Однако посмел отвергнуть кардинальскую шапку – впервые в истории. Возмутительная непокорность, по мнению Микеланджело. Хуже того, ходили упорные слухи о том, что Чезаре убил своего брата, вступил в греховную любовную связь с собственной сестрой и умертвил из ревности ее мужа. Сейчас он командовал папскими войсками, проливал реки крови по всему полуострову, пытаясь вернуть к повиновению взбунтовавшихся папских вассалов. Сравнение с пресловутым Чезаре Борджиа – отнюдь не комплимент, разве только оно не исходит из уст самого его родителя, папы.

– Папа сказал, что ты дышишь энергией страсти, – продолжал Якопо, – что в твоей самонадеянности есть что-то… притягательное – так, кажется, он изволил выразиться. Он сказал… погоди, попробую вспомнить в точности его слова…

Ожидая продолжения, Микеланджело боялся вдохнуть, он замер на месте, нервно вцепившись в ремень своей кожаной сумы.

– А, вот… Он сказал: «Думаю, этот Микеланджело Буонарроти еще покажет себя». И прозвучало это в том смысле, что если и дальше так пойдет, то его святейшество, вероятно, соизволит заказать тебе что-нибудь. Грандиозная перспектива, согласись? Работать на самого папу…

Микеланджело упал на колени.

Четыре года назад он прибыл в Рим, окрыленный надеждой сделать себе имя в древней столице. Вечный город будоражил его воображение. Античность! Погребенные под вековыми наслоениями творения древних мастеров одно за другим являлись миру в результате раскопок. Мраморные колонны и триумфальные арки были уже наполовину очищены, их тронутые разрушением верхушки гордо возвышались над раскопами – как памятники гению творцов прошлого. Ежедневно очередное строение, статуя или артефакт восставали из недр земли, из глубины времен. Старый Римский форум манил к себе начинающих мастеров, желающих изучать, впитывать, копировать искусство древних, подражать их стилю. Однако, несмотря на величие этих дивных памятников, Рим разочаровал Микеланджело. Когда-то блестящая столица могущественной империи, этот город, казалось, ужался до размеров небольшого поселения, выглядел грязным и запущенным, кишел проститутками, попрошайками, ворами и прочим сбродом. Тела казненных преступников неделями разлагались на виселицах как предостережение всякому, кто замыслит преступить закон. Микеланджело, привыкшего к утонченному великолепию Флоренции, эта выставленная напоказ грубая животная изнанка Рима неприятно покоробила. Едва прибыв сюда, он готов был тут же отправиться назад, и лишь осознание того, что он не может вернуться домой побежденным, удержало его. Не он ли хвастливо клялся родным, что добьется в Риме величия? Так что возвратиться во Флоренцию он должен был либо в сиянии славы, либо никак.

Но даже в своих самых смелых мечтах о триумфе он и вообразить не мог, что удостоится похвалы от папы.

– Его святейшество что, знает мое имя?

– Ну конечно, – ответил Якопо, за руку поднимая на ноги коленопреклоненного Микеланджело. – Паломники разнесут весть о тебе и о твоей Пьете по всему полуострову и даже за его пределами расскажут о ней варварам. Например, эти французы…

– И во Флоренции узнают?

– Флоренция будет устраивать в твою честь празднества и парады.

Обуреваемый чувствами, Микеланджело крепко стиснул плечи друга и расцеловал его в обе щеки.

– Спасибо, mi amico! Идем. Вы же поможете мне закрыть мастерскую и уложить вещи? Пришло время вернуться мне во Флоренцию.

В конце концов, дома вкус славы всегда более сладок.

Леонардо поджег последний фитиль. Они с Салаи пригнулись, спрятавшись за деревянной оградкой в тот самый миг, когда шесть металлических стволов одновременно выплюнули снаряды. Те со свистом устремились ввысь и взорвались снопами золотых и серебряных искр. Мантуанцы ликовали под этим сверкающим дождем. И хотя ночь выдалась очень холодной, все жители города собрались здесь, возле дворца Дукале, чтобы приветствовать высокого гостя – в Мантую пожаловал герцог Валентинуа, он же Чезаре Борджиа, командующий папскими войсками.

– Вот так затейливая штуковина. – Чезаре Борджиа указал на пусковое устройство с несколькими стволами. До Леонардо доходили сплетни о том, что на лице папского отпрыска частенько выступала багровая сыпь, симптом французской болезни, но сейчас, во всполохах фейерверка, он не замечал никаких проявлений этого отвратительного недуга. Напротив, герцог был невероятно красив – высокий, мускулистый, с пронзительно синими, оттенка ультрамарина, глазами.

– Воистину, наш маэстро – личность совершенно уникальная. – Изабелла д’Эсте уютно пристроила маленькую холеную ручку в сгибе локтя Леонардо, словно желая подчеркнуть их душевную близость. Ее и без того пухленькая фигурка в последнее время еще сильнее округлилась. Нынешнее пребывание ее мужа в Мантуе несколько затянулось, и тот, не теряя времени даром, успел одарить беременностью не только законную супругу, но и еще трех знатных мантуанок.

Леонардо ласково накрыл ее руку своей:

– С радостью принимаю комплимент от столь прекрасного покровителя.

Покидая Милан, Леонардо и Салаи понимали, что не смогут долго оставаться в дикой сельской глуши, где на каждом шагу их подстерегали опасности. Слишком неспокойно было на Апеннинском полуострове, являвшем собой лоскутное одеяло из разрозненных, воюющих друг с другом городов-государств и королевств. Вторгшееся с севера французское войско уверенно двигалось на юг, намереваясь предъявить претензии на Неаполь. На западе Флоренция вела нескончаемую войну с Пизой, а на востоке непокорная Венецианская республика воевала со всеми подряд. Теперь еще и Чезаре Борджиа, встав во главе папского войска, начал свирепствовать в Романье, проливая кровь и сея разрушения. Все обдумав, Леонардо решил искать надежного прибежища в ближайшем городе-государстве Мантуе, где правили его старинный друг, огненноволосая маркиза Изабелла д’Эсте, и ее супруг, бравый вояка.