* * *

Чёрный, сияющий новой краской, джип «Гранд Чероки» подъехал прямо к крыльцу недостроенного дома в солнечный летний день. Ракитский, прервав работу, оглянулся на шум машины и молча наблюдал, как из неё неспешно выбирается коренастый мужик в расписной майке и цветных, будто пошитых из ситца, шортах. Свободный крой делал шорты чем-то похожими на «семейные» трусы и, они, вопреки своему названию, были достаточно длинными, чтобы прикрыть ноги незнакомого и неожиданного гостя до колен. Из шорт упирались в землю короткие, кривоватые, с развитыми мышцами на икрах, ноги, всунутые в домашние шлёпанцы.

– Вы Дмитрий Александрович Ракитский? – спросил уверенным тоном незнакомец.

Ракитский утвердительно кивнул.

– Привет, – приезжий протянул руку для знакомства. – Вас рекомендовали мне друзья, как хорошего пилота.

В то время, как глаза Дмитрия Александровича независимо от него бесцеремонно изучали многочисленные и выразительные, явно со скрытым смыслом, наколки на плечах и груди нового знакомого, брови Ракитского самопроизвольно ползли вверх от удивления. До такой степени не вязался внешний облик приехавшего человека с интересом к авиации.

– Что, интересно? – спросил мужик. – Да ты не обращай внимания на эту живопись. Грехи молодости. Когда-то грабанули магазинчик, а сторож, дурак, шухер поднял. Верещал на всю округу, как будто свой сарай защищал. Вот и пришлось намять ему бока. Его потом еле-еле в больнице откачали.

– А что могут означать эти татуировки? – не удержался Ракитский.

– Эта, – мужик ткнул пальцем в изображение розы на плече, – эта первая у меня. Говорит о том, что совершеннолетие я встретил в колонии. А вот эта, – Ракитский перевёл взгляд на выколотый на груди горящий крест с колючей проволокой – «веруй в бога, а не в коммунизм». Ну, и так далее.

– Выходит, ты, находясь в тюрьме, переквалифицировался из ординарного грабителя в идейного борца с режимом?

– Выходит, – согласился мужик. – Там в какую компашку попадёшь. – Вместе с рядовыми продавцами гастрономов и универмагов, вокруг меня были и воры в законе, и политические. А это мужики интеллигентные, их деятельной натуре не давала развернуться советская власть. А теперь – живи, не хочу! Я, к примеру, вернулся год назад из Пермской области, там за Губахой, в самой глуши мой лагерь, ребята сразу же отстегнули маленько деньжат из «общака» на поддержку штанов. Теперь у меня, как видишь, машина нормальная, дом тоже достраиваю. Дом у меня, пожалуй, шикарней твоего будет.

Мужик, задрав голову, с открытым ртом разглядывал дом.

Ракитский обратил внимание на тронутые цингой зубы Юрика и тут же придумал ему прозвище «Зубастик».

– А ты прямо в чистом поле дом ставишь, – удивился Зубастик. – Не то, что сосед. Я вначале к его дому подъехал. У него там за забором усадьбу целая стая ротвейлеров охраняет. Злобятся так, что готовы железный забор зубами перегрызть. Видать, зажиточный мужик обосновался. Не то, что ты.

Зубастик на мгновение задумался:

– Я чего к тебе приехал! – вспомнил он. – Я вертолёт себе купил. Хочу летать научиться. Всю жизнь мечтал. Даже там, в лагере. Присядешь отдохнуть, и думаешь: «Эх, сейчас бы вертолёт. Прыгнул бы в него с друзьями, и на волю». Да ещё как представлю – вертухаи злобные, совсем, как ротвейлеры у твоего соседа, из автоматов херачат, да всё в молоко, так сердце аж заходится от радости! Думаю, освобожусь, сразу вертолёт куплю.

Ракитский, не перестававший удивляться рассказу Зубастика, спросил заинтересованно:

– Какой вертолёт-то купил?

– Доисторический. Ми-1.

– Ух, ты! – восторженно воскликнул Ракитский. – Где же ты его откопал? Ресурс у него какой-нибудь остался?

– По формуляру часов сто по мотору осталось. Но это если верить формуляру. Нашёл я пару месяцев тому назад двух дедков, они работали техниками на Ми-1 по молодости лет. Вот они-то и привели машину в лётное состояние. Я тебя обязательно с ним познакомлю.

– Добро, – согласился Ракитский. – Попробуем порулить вертолётом. Вообще-то, до этого мне управлять геликоптером не приходилось. Из экзотики я летал только на автожире. Давай адрес, куда подъехать. В субботу к середине дня буду у тебя.

Ми-1 стоял в дальнем углу огорода.

– Это чтобы меньше треска доносилось на единственную деревенскую улицу, – пояснили технари, возившиеся с двигателем вертолёта. – Нам сказали, что ты должен подъехать, вот мы его и готовим к полёту.

– Как вас величать? – поинтересовался Ракитский.

– Меня Николаем. Можно просто Колей, – один из техников взглянул на Ракитского. А это Виктор.

– Нет, я без отчества не смогу, – смутился Ракитский. – Сами понимаете, большая возрастная дистанция.

– Тогда к вашим услугам Николай Никифорович Виноградов, – тот, кто назвался Колей, ткнул себя пальцем в грудь, – а это мой старый друган Виктор Аркадьевич Вороньков.

– А ты на таком летал? – поинтересовался у Ракитского Вороньков.

– Нет, не приходилось, – Ракитский не стал распространяться, что вообще не летал на вертолётах. – Рассчитываю, что вы расскажете о режимах двигателя и что знаете об особенностях пилотирования.

– А ты с какими движками имел дело до этого? – Вороньков принялся вытирать ветошью руки.

– С Ивченковскими. АИ-14 и М-14.

– Понятно, – сказал Никифорович. – На этой машине стоит АИ-26, тоже воздушного охлаждения и с радиальным расположением цилиндров. Только «горшков» у него не девять, а семь. Но моща в два раз больше. Порядка пятьсот шестидесяти сил. А в остальном то же самое, и запускается воздухом, вон, видишь баллончик. Правда, маловат. Раньше, бывало, если ребята куда-то летят с ночёвкой или длительной стоянкой с выключением мотора, всегда брали с собой запасной баллон. Иначе, можно было в такой глуши застрять, что и не найдут, даже если хорошо искать будут. Раньше ведь всяких там жипиэсов не было, точные координаты не укажешь.

– У него есть «проходные» обороты, – Вороньков назвал несколько цифр. – Их надо проходить быстро, не останавливаясь, – обрадовал Ракитского Вороньков. – Лопасти на нём, я смотрел, последних серий, с сотовым наполнителем. Так что, ещё послужат.

– Понятно, – подтвердил Ракитский, что усваивает то, о чём говорит ему техники. – Хорошо, что вы рассказываете мне о таких тонкостях. Очень серьёзные вещи, не зная которых можно запросто попасть в историю ещё в первом полёте.

А техники действительно говорили очень и очень важные вещи, не зная которых можно было бы попасть в историю прямо здесь, в углу огорода, даже не испытав счастья полёта.

– Лётчики на нём практически не рулили, потому что он с большой охотой входит в «земной резонанс». Ты, сынок, что-нибудь слышал о «земном резонансе»? – поинтересовался Виноградов.

Ракитский утвердительно кивнул. Но Виноградов всё же решил подстраховаться, уж очень важно ему удостовериться, действительно ли Ракитский понимает, о чём идёт речь:

– Это когда машина вывешивается и её масса становится практически равной подъёмной силе. Штоки амортизаторов при этом выходят на всю длину хода. Появляется жёсткая связь между вертолётом и землёй. Нагрузка на амортизаторы небольшая и, поэтому, недостаточная для того, чтобы задействовать их демпфирующие свойства. Если машина стоит на месте, то проблем нет, но если она начнёт взлетать по-самолётному и вертолёт начнёт катиться, то не дай Бог ему наткнуться о какое-нибудь, пусть и небольшое препятствие. К примеру, колесо упрётся в кочку или попадёт в небольшую ямку. Даже несильный удар создаст большую проблему. Вал несущего винта на мгновение отклоняется, ось вращения ушла на доли миллиметра, а центр тяжести всей вращающейся системы остался на месте. Частота возникших колебаний близка к частоте собственных колебаний фюзеляжа. И фюзеляж входит в резонанс. Доля секунды, и вертушка рассыпается. И почему-то всегда вместе с пилотами.

Ракитскому странно слышать от дедков такое грамотное, почти научное толкование явления «земного резонанса». Ракитский даже оглядывает их недоверчиво с головы до ног.