Зак ушел к своему столу и приступил к работе над чем-то там этаким, в то время как я расположился за моим рабочим местом, голым и пустым, если не считать нового Macbook Air. И все? Это моя работа? Я на самом деле буду приходить сюда каждый день и сидеть за этим дерьмовым маленьким столиком в этой дерьмовой маленькой комнате? Эти люди – мои новые коллеги? В чем именно заключается моя работа? Как только я разберусь со всеми бумагами, необходимыми для трудоустройства, как только меня сфотографируют и я получу пропуск на работу и пропуск на парковку, что я должен буду делать? Похоже, у Зака нет на этот счет ни малейшего понятия. Он сам еще настолько новичок, что не понимает, в чем состоит его собственная работа, не то что моя.

Весь день я провел, заполняя бумаги и пытаясь не сорваться. Несомненно, Халлиган и Шах не наняли бы меня для того, чтобы просто засунуть в какую-нибудь комнату и велеть «работать на Зака». Здесь, должно быть, какая-то ошибка. Когда Череп придет, он во всем разберется. Хотя, опять же, разве это не дурной знак, что Череп, который так пекся о том, чтобы меня приняли на работу в компанию, не встретил своего нового сотрудника в первый рабочий день?

«Сохраняй спокойствие, – говорю я себе. – Дыши глубоко». Но как бы я ни старался, у меня не получалось отгородиться от назойливого рефрена в голове (черт-черт-черт), который продолжал твердить, что я допустил очень большую ошибку. Вскоре я понял, что голосок этот не ошибался.

Девять месяцев назад. Лето 2012 года, жизнь прекрасна и удивительна. Мне пятьдесят один год, я счастлив в браке и живу в пригороде Бостона, у меня двое детей и любимая работа. «Newsweek платит мне за то, что я встречаюсь с необыкновенными людьми и пишу о том, что мне интересно: о термоядерной энергии, реформе образования, суперкомпьютерах, искусственном интеллекте, робототехнике, увеличивающейся конкуренции со стороны Китая, глобальной угрозе кибервзлома, спонсируемого государствами. Для меня Newsweek значит больше, чем просто компания, – это непременный атрибут моей жизни. Я пишу для журнала, и лучше этой работы, кажется, в мире нет.

Затем в один день, без предупреждения, все это закончилось. Утро пятницы, июнь. Дети были в школе. Я сидел со своей женой Сашей за столом на кухне, пил кофе и строил планы на предстоящий отпуск – трехнедельное путешествие в Австрию. Для нас эта поездка представлялась легким транжирством, но если использовать бонусные мили постоянного клиента авиалиний и останавливаться в скромных отелях, то мы вполне сможем себе это позволить. Нашим детям – близнецам, мальчику и девочке – через несколько недель исполнится семь лет, и они будут достаточно взрослыми, чтобы выдержать подобное приключение. Саша недавно оставила работу учителя, потому что страдала от хронической мигрени и проводила слишком много времени в пунктах «Скорой помощи». Ей нужно было отдохнуть и позаботиться о себе. Несколько недель в Альпах казались неплохим началом реабилитации. Мы оставались без ее зарплаты и страховки, первоклассной, между прочим, но хорошую страховку я могу получить и от Newsweek, а вдобавок к своей зарплате я заработал немного денег на стороне, выступив несколько раз с речами.

Итак, у нас все шло хорошо. Саша могла уйти с работы, а мы тем не менее еще сможем позволить себе отпуск. Все шло превосходно. Мы повторяли это друг другу, заходя на сайт того места, где собирались остановиться, – нескольких коттеджей на холмах в отдаленной деревушке, окруженной горами. Местный гид предлагал туристам пойти в дневной поход, а детей научить скалолазанию. Расположенная неподалеку конюшня предлагала поездки на крепких маленьких хафлингерах[4] с кустистыми белыми гривами. Мы должны были ехать через три недели.

Вдруг запищал телефон. Это был мой редактор Эбби. Она спрашивала, могу ли я ей позвонить. Я поднялся наверх, в свой кабинет, и набрал номер ее офиса в Нью-Йорке. Я подумал, что Эбби хочет поделиться со мной новостями о техноблоге, который мы запускали. Но, к сожалению, причина была совсем в другом.

– У меня для тебя плохие новости, – сказала женщина. – Они проводят небольшое сокращение. Твою должность убирают.

Я не знал, как реагировать. С одной стороны, это не должно было стать для меня сюрпризом. На протяжении нескольких лет Newsweek терпел убытки. Два года назад журнал был продан новому владельцу, пообещавшему в корне все изменить. Вместо этого мы стали терять еще больше денег, чем два года назад. Подписчики и рекламщики начали уходить. Полагаю, что какая-то часть меня ждала такого звонка. И все-таки я не ожидал, что это произойдет именно сегодня.

Эбби сказала, что это было не ее решение – уволить меня. Я поинтересовался: «Чье?» Она ответила, что не знает. Якобы кто-то где-то принял решение, а Эбби просто доставила послание. Она ничего не может сделать, и нет никого, к кому бы я мог обратиться. Все это была явная чушь. Эбби была в курсе, кто принял это решение. Готов поспорить, что это она и была.

Эбби уже давно работала в Newsweek. Она ушла из журнала до того, как пришел я, но три месяца назад ее пригласили вернуться и сделали главным редактором. Я был очень рад, когда узнал, что буду отправлять статьи лично ей. Мы старые друзья, и знали друг друга вот уже двадцать лет. Как только Эбби приехала, мы начали говорить о запуске техноблога, который выходил бы под моим управлением. Я предположил, что понадобится год, может, больше, чтобы поднять его. Именно поэтому я надеялся, что работа мне была обеспечена, и поэтому теперь сидел здесь, пялясь в окно, с ощущением, что меня стукнули по голове.

– Думаю, они просто хотят нанять более молодых людей, – приоткрыла карты Эбби. – На твою зарплату они смогут нанять пятерых недавних выпускников колледжа.

– Конечно. – Я не злился. Я просто был ошеломлен. – Я понимаю.

Снаружи доносился рев газонокосилки. Я выглянул из окна и увидел, что на своем грузовике приехали ребята стричь газон. Мысленно я сделал пометку, что теперь нам придется обойтись без подобной роскоши, ведь безработный не может платить другим людям, чтобы те стригли его газон. Я не был еще даже до конца уволен, а уже искал способы сэкономить деньги. Нужно ли отказаться от кабельного ТВ? Перестанем ли мы ужинать вне дома? Сможем ли мы все же поехать в Австрию?

Эбби продолжала говорить, что я ей действительно нравлюсь, и для нее это тяжелый звонок, и ей не хочется этого делать, потому что мы знаем друг друга так давно, и никто никогда бы не хотел звонить своему другу с подобной новостью. В каком-то смысле я начал ее жалеть, даже учитывая, что это меня увольняют.

Я сказал ей, что все понимаю. В конце концов, я ведь репортер, пишущий на темы бизнеса. Меня самого коснулось то, о чем я писал: старые компании рушатся под напором новых технологий, гибнут, а сотрудники подлежат увольнению. Если бы я управлял журналом, который терял деньги, я бы тоже искал способы сократить издержки. Избавился от дорогих стариков и нанял кучу голодных молодых ребят. В этом был смысл.

Я пришел на это место, зная наверняка, что не успею здесь состариться. В 2008 году, когда я получил работу, ветеранам Newsweek предлагали продать контрольный пакет акций и досрочно выйти на пенсию. И это был не просто Newsweek. Газеты и журналы поголовно умирали, становясь жертвами интернета. Несмотря ни на что, Newsweek все еще был отличным местом для работы, и даже если бы журналу оставалось лишь несколько лет, я бы все равно хотел работать в нем.

Теперь, в это солнечное утро пятницы, все закончилось.

Мой последний день в журнале наступит через две недели, сказала Эбби. Я не получу выходное пособие, только две оплаченные недели и сколько у меня там оставалось дней отпуска. По прошествии двух недель я также потеряю свою медицинскую страховку, но люди из HR подскажут мне, как сделать так, чтобы COBRA продолжала заниматься моим страхованием.