«русая девочка поля…» русая девочка поля стоит посреди болота и жадно и жадно пьет ситцевое ее платье насквозь пропиталось тиной но гниль не попала в рот но ей все равно кажется да да до сих пор кажется странный тугой живот платье не помогло что-то попало внутрь лягушка внутри живет наверное это лягушка совсем не моя бабуля смотрела тогда в упор глазами внутри навыкате квакающей гортанью помнится до сих пор русая девочка поля стоит посреди кухни глядит и глядит на стол на который она бессовестно сахар-песок просыпала мирный песок простой 2017 «Люпины, березы и желтый цветок…»
Люпины, березы и желтый цветок, Похожий на спелый куриный желток. Он спорит с природой и с ней говорит, Не верит, что будет он скоро разбит, Что пух полетит к небесам скорлупой, На фоне небес сам почти голубой. А лес так могуч и так нравом он крут, Что надо немало дремотных минут, Чтоб выпутать ноги из горьких стеблей И взгляд оторвать, как от мачт кораблей, От темных стволов, натяжения слов Высоковольтных природных столбов. Мелькают в листве золотые головки — Сойки-невесты, зарянки-золовки, И сроки подходят, смещаются рамки, И сыплется трель на раскрытые ранки. Я вторю им редко, негромко и в такт, Что я – ветка леса, незыблемый факт. Но факт – это лето, бурлящий поток Реки, уползающей в ночь на восток. Рубин земляники, брусники гранат, Кислицы разложен у ног мармелад. Лес сам себя вновь коронует тайком — Люпином, березой и желтым цветком… 2017 «Когда я иду под снегом…» Когда я иду под снегом И думаю о несбывшемся, Одна только мысль колышется: Как больно быть человеком. Как больно свои мозоли Запихивать в сапоги, Записывать в дураки Себя, и друзей, и боле — Сам снег, как дурак, не знает, Куда и зачем валит… А может, и в нем – болит? Он, может, от боли – тает? И он как ожог ложится На мой обнаженный лоб, — Открытый, как белый гроб Для похорон снежинки. 2016 «С утра так тянет суховейной гарью…» С утра так тянет суховейной гарью, Что как подкошенная падаю на сажу, И сухожилья стертые не скажут Речей наветных на иван-да-марью. Лучей несметных злое копошенье По жухлым листьям взращиваю лупой, Потом ложусь распахнутой и глупой И жду лесной работы разложенья. Себя баюкаю под стрекоты пожара, Под голову шипящей головешкой — Слова, отброшенные пеплом на столешню. Ну спи же, спи, пожалуйста, пожалуйста. Но спят зимой, укутавшись сугробами, А лето – слишком душно и воинственно. В нем лес горит от искорки единственной, Деревья до весны стоят безбровыми. Не жаль же лету гордому, певучему Роскоши пушнины изувеченной, Ростков, еще не видных и не встреченных, Но подпаленных и лежащих кучами. И дождь вбивает сажу мне под кожу, И забивает пеплом капилляры, Тоску рождая по снегам полярным, Но снегом стать он все-таки не может. 2017 «А на родине Яо…» А на родине Яо Есть фарфоровая башня, Подпирающая ногу, Одну ногу Самого. А над родиной Яо Сам рукой проводит важно, И звенят, как вторят Богу, Колокольчики Его. Если встанут Друг на друга Пятьдесят Китайцев Разом, То не станут Ближе К звуку Колокольчиков Яо. Не достанут, Не достанут, Брат печально скажет брату: «Не дается божье в руки, Все, кранты, Пойдем Домой». И над родиной Яо На высокой, тонкой башне, Прям на выступах, Качаясь, Колокольчики поют. И от родины Яо Отступает все, что страшно. Бог играет, улыбаясь, Песню Тихую Свою. 2005 То, что я должна сказать Когда меня просят что-то сказать о войне, Находит странное чувство отсутствия горла, Отсутствия глаз, позвоночника гордого, Отсутствия жизни во мне, как в отдельной стране. Вы скажете «глупо», укажете на гордыню, Но я помню каждый простреленный локоть, Груди в разрезе, чью-то животную похоть, Вскрытый живот, похожий на рваную дыню. Вывороченные суставы, жженые волосы, Кости, торчащие из-под платьица… Сжигают в печи жидовку, и кожа плавится, И тает, и свечкой станет, на стенах полосы Оставит, когда ее подожгут сызнова, Запляшет нелепой тенью от тела бывшего, Когдатошнего, здорового и болевшего, Рассыпанного золой остывшею. Я ползла через лес и волокла половину Человечьего тела, половину мундира, Половину оружия ротного командира, Примотав к себе неразрывною пуповиной. Я ползла через лес и вроде бы даже выползла, Только лес все ползет и ползет сквозь голову, Будто тощая вошь по ребенку голому, Испражненьем чужого больного вымысла. Но я выжила, Боже, не выживая, выжила, Не ползая по окопам, лишилась конечностей, И видела свет, и путалась в бесконечности, И, чтобы выжить, все свои силы выжала. Вы тоже – признайтесь! – вы тоже помните То, что в голову вмонтировано генетически, Что звенит и в земле, и в лампочке электрической, В майской мирной маминой теплой комнате. Сохрани мою память, Боже, как эту комнату, Конкретную комнату дома вполне конкретного, И если захочешь дыма – не чернее, чем сигаретного, А если огня захочешь – есть и попроще поводы. А если однажды случится – попутает все же бес — Не останется памяти, кроме привязанных ленточек — |
