«В кепке, пиджачке салатовом…» В кепке, пиджачке салатовом, Средь билбордовских махин, Парень вида гоповатого Декламировал стихи. У него маманя – дворниха, А папани – вовсе нет. Он не просыхал со вторника, А туда же, глянь – поэт! Еще было бы понятственно, Если б мел он ерунду. Но стоит зеленым ясенем, Отражается в пруду. Над асфальтом «адидасы» Воспаряют на излет, Когда он умелым брассом Между строчками гребет. Может, учится на токаря, «Малолетку» отсидел… Стих пульсирует и токает, И звенит грудной отдел Позвоночника в салатовом, Очень глупом пиджаке. Но приветствую как брата я Слово каждое в строке. Подойду, встряхну за плечи, И скажу, по чину чин: «Есть стихов еще по мелочи? Слышь, братуха – научи!» 2017 Про Олега
Когда я уйду с работы, Отметивши факт сего, Захочется вдруг чего-то Живого и своего… …Поеду в Мытищи к Олегу! С ним вместе гулять пойду. Пройдемся по рыхлому снегу, Последнему в этом году. Мы выпьем с ним газировки, А завтра – придет весна. Вернется с командировки Олеговская жена. И пряча в кошелке тыщи Магнитиков и саше, Ворвется в свое Мытище, Прогонит меня взашей. А я, не в обиде вовсе, Смотрю, как в пяти шагах Гуляют большие лоси На длинных своих ногах. 2016 «Залепила глаза тоска…» Залепила глаза тоска. Как бельмо на них – этот снег. Говорят, что весна близка. (Ясно слышен ее бег, Рядом виден ее след…) Только, может, я близорук, Но не вижу ее, нет, Средь баланды глухих вьюг. Вот апрель: он лишен прав, Как отец, что ушел в запой. Как писатель, из всех глав Не печатавший ни одной. Как юнец, что накрыт гайцом… Стал в сугроб, сам он стал сугроб, И угрюм, и груб, и взаправду глуп. Кто он есть – в снегу? Остолоп, холоп, Месит грязь ногой, завертясь в тулуп. Я боюсь смотреть, как его лицо, Отморозив часть побелевших щек, Замыкается внутрь себя кольцом, Закрывается в вещевой мешок. Зарастает медленно – не травой, Чем-то белым, тонким и ледяным… И за ним конвой. И за ним конвой. И за ним – конвой серебра зимы. 2017 Ответ дочке Дочка однажды спросила: «Мама, А все в мире знают, что ты поэт?». И ждет ответа, глядит упрямо, Боится услышать «нет». «Помнишь, – скажу ей, – мы взяли хлеба И вышли на птичий незримый след? Я тихо читала стихи про небо. Голуби знают, что я – поэт. А помнишь, как вместе гуляли с сестренкой И папа рыбок показывал вам? Читала я в воду, чуть-чуть в сторонке, Рыбы-то знают цену словам. Бывает, поссоришься, аж до драки, И долго еще кулаки дрожат! Тогда я читаю чужой собаке, Собаки поэтами дорожат. Когда я устану и нету времени В чем бы то ни было разбираться, Я сочиняю экспромты с деревьями — Мастерами импровизации. И когда замечаем, что вышло здорово, Дерево радостно шелестит Листьями, ветками, всею кроною, Солнце в ветвях блестит. Псы скалят зубы, рычат: «Уж я бы их, Этих обидчиков, р-р-разорвал!». Голуби грудь раздувают, гордые — Поэт им стихи читал. И только вода остается ровною, А рыбы – всегда молчат…» «Кажется, мама, что мир огромнее, Чем я могу замечать. Но куклы стихов никогда не слушали, А куклы ведь тоже – мир?» И куклы сидят, растопырив уши И двери своих квартир. 2016 «Слышишь, как кружит по лесу…» Слышишь, как кружит по лесу Вересковый мед? В том дупле живет принцесса, В том – наоборот. Эти ветки пропускают Ранние лучи. По утрам не забывают Абажур включить. Посмотри на лист сквозь щелку: В паутине рос Зацвели принцессы щеки Карнавалом роз. У нее игра такая — С детства так пошло: Бегать, пятками сверкая, Из дупла в дупло. В этом – прячет ожерелье, В том лежит душа. В золотистом оперенье, В камне голыша. А потом идет умыться На речной косе. И со дна взирают лица Сонных карасей. 2017 |
