Неожиданно, но от такого предложения не отказываются: Павел ещё никогда не бывал дома у иностранцев, обычно они неохотно приглашают к себе. Эзра живет совсем рядом с гостиницей, в центре, идти пешком пять минут, не больше. Погода вечером тёплая, как летом в Сочи: так же темно и веет ароматом субтропиков.

Квартира занимает весь этаж точечного дома. К приходу Павла все, а это несколько пар взрослых и куча детей, уже сидят за длинным столом. Во главе – отец Эзры, крепкий пожилой мужчина, никак не старик, лет под семьдесят. Из знакомых – только Эзра и его жена. Оказалось, это братья, сёстры, некоторые из них двоюродные, с женами, мужьями и детьми, у каждой пары по два-три ребёнка. Мужчины в кипах, нашлась кипа и для Павла. Отец разлил всем вина и прочёл молитву, все пригубили кагора, дали пригубить детям, хором проговорили «амен» и приступили к салатам.

– Стоило мне откусить кусок питы, – рассказывает Павел, – как меня шилом пронзила страшная зубная боль. Я схватился за щёку, все всполошились. Попросил водки – в ожидании русского гостя водку запасли. Полоскание водкой на время помогло, боль приутихла, успокоились и остальные. За столом говорили на иврите. В соседней комнате работал телевизор.

Внезапно все замолчали. Эзра метнулся в соседнюю комнату и вернулся с сообщением:

– Тяжело ранен Ицхак Рабин. Говорят, что стрелял еврейский правый экстремист, такого ещё не было, чтобы еврей стрелял в еврея!

– Как не было! – возразил отец Эзры с философским спокойствием. – Так бывает. Когда-то Рабин стрелял в меня, теперь кто-то стрелял в Рабина, ты же знаешь!

– Пошли, – Эзра совсем не был так спокоен, а наоборот, был очень возбуждён, – здесь недалеко. Я тебе по дороге расскажу.

Они выскочили из дома, и, пока бежали, Эзра рассказывал:

– Отец прибыл в Израиль вплавь. Это такое выражение, но оно буквально передаёт те события. Палестина была английской подмандатной территорией, и англичане не давали евреям-беженцам из Европы разрешения на въезд. Беженцы прибывали в основном нелегально. Отец после службы в британской армии добровольцем шёл на одном из таких судов, на «Альталене».

Внезапно по ним открыли артиллерийский огонь, но оказалось, что это не англичане. И не арабы. Из пушек с берега стреляли свои. И это были отряды левого правительства Израиля. Артиллерией командовал Ицхак Рабин.

Вспомнили про чай. Жена принесла чайник, разлила чай по чашкам, разложила тортик на тарелочки.

– У Сталина были разные основания поддерживать создание Израиля. Насолить англичанам. Сделать Израиль советской республикой. Потом Муфтий Каира, он дружил с Гитлером, я сам видел газету «Правда» за сорок восьмой год, где его называют фашистским прихвостнем, – сказал Павел и замолчал.

Когда с тортиком и чаем было покончено, он продолжил:

– История «Альталены», с которой был связан отец Эзры, будет урок номер следующий. Тема меня заинтересовала, и я прочитал о ней в интернете, когда уже вернулся домой, – говорит Павел. – Эти трагические и странные события произошли 21 июня 1948 года, через месяц после образования Государства Израиль. Временное правительство во главе с Бен-Гурионом было левым, почти что коммунистическим, просталинским. Им противостояли правые, во главе с Менахемом Бегином.

Как только провозгласили создание Израиля, евреи, в основном правой политической ориентации, купили американский танкодесантный корабль, французы продали им оружие, добровольцев набрали по всему миру: из Америки, Англии, Новой Зеландии, Латинской Америки – и направились к берегам Палестины, чтобы помочь новому государству отбиваться от превосходящих в сотни раз по численности сил арабов.

За время, что корабль шёл к берегам Палестины, ООН успела объявить перемирие и запретить продажу и поставку оружия в зону боевых действий. Продажа уже состоялась, французы получили свои деньги и оказались ни при чём, а разгрузка становилась незаконной. На корабле этого не знали, капитан – кстати, американец дал команду разгружаться, по кораблю стали стрелять из пушек.

Правительство опасалось захвата власти правыми, а также международного осуждения, поскольку всё происходило возле городского пляжа с видом из окон гостиницы, где жили посредники – наблюдатели ООН.

Сначала правительственные чиновники дали приказ нанести по кораблю удар с воздуха, но пилоты, добровольцы из Англии и Франции, отказались, они ехали воевать против арабов, а не против своих. На командном пункте по случаю оказался бывший офицер Армии обороны Израиля, он просто приехал навестить свою девушку, она жила по соседству. Офицер проявил инициативу, взяв командование на себя, и отдал артиллеристам команду стрелять. Артиллеристы стрелять по своим тоже отказались. Этот офицер проявил упорство и всё же нашёл двух артиллеристов: заряжающий был новозеландцем, наводчик – из России, и корабль был подбит двумя точными выстрелами. Начался пожар, люди стали прыгать в воду, по ним с берега стреляли. Офицера, отдавшего команду стрелять, звали Ицхак Рабин.

– Пока Эзра рассказывал, мы с ним, – продолжает Павел, – подошли к огромной площади. Люди толпились, море горящих светильничков заливало все видимое пространство. Воздух колебался, и контуры людей расплывались в неясном сумеречном свете. Эзра объяснил, что в первые годы здесь, в Израиле, на этой площади всё было как в СССР: демонстрации по случаю Октябрьской революции и Первого мая, профсоюзные митинги… Потом пафос ослабел… Он порасспрашивал народ, и ему рассказали, что в тот день был митинг, что в Рабина стрелял правый экстремист, что Рабина уже увезла скорая. Люди не расходилась, гадали: жив он, убит… Волнующее и печальное зрелище…

Прошёл слух, что Рабин умер, но подтверждения не было. Люди стали расходиться, Павел и Эзра тоже отправились по домам. Ночью выяснилось, что выстрел был смертельным. Утром в воскресенье 4 ноября Павел пришёл к Эзре в офис и узнал, что похороны состоятся в тот же день, как принято, и что аэропорт Бен-Гурион закрыли на сутки в связи с трауром и прибытием для прощания руководителей иностранных государств. Авиакосмическая делегация застряла в Петербурге.

Следующий день – день траура Павел провёл у стоматолога, доктора Рабиновича, родом из Житомира. Доктор возился с Павлом часа два: обезболивал, сверлил, удалял нервы из каналов, пломбировал – и всё это время, со своим местечковым акцентом, рассказывал историю эмиграции, как ему с боями удалось выехать из СССР, что было на пересадке в Риме, как ему пришлось подтверждать диплом… Деваться всё равно было некуда, Павел терпел. Так или иначе зубную боль он снял.

Коллеги-волжане тем временем наслаждались красотами Петербурга и разваливающегося аэропорта Пулково. Город был в ужасающем состоянии, обшарпанный, дороги – как после бомбёжки, но всё равно величественным. В Тель-Авив они прилетели днём в понедельник, но на задержку не сетовали: к тому же командировка законно продлевалась на сутки. Программа сдвинулась, и принимающей стороне пришлось все встречи планировать заново, но зато образовался свободный вечер.

Главная достопримечательность Тель-Авива – Средиземное море. Павел с гостями фланировали по набережной, любуясь отсветами волн, наслаждаясь вечерним бризом, слушая стрекот цикад, вертолётов и шум садящихся пассажирских самолётов. Было не жарко, но и не холодно, дул небольшой ветерок с моря, и рубашки с длинными рукавами было бы достаточно, но оба визитёра были в костюмах.

Тот, что старше по возрасту и по должности, оказался доктором наук и профессором, – был даже при галстуке. Второй – мужик попроще, без галстука, верхняя пуговица на рубашке расстёгнута, – начальник вычислительного центра, а начинал он свою карьеру инженером-испытателем, много где побывавшим, много чего видевшим, даже на испытаниях ядерного оружия довелось ему когда-то присутствовать.

Павел тоже рассказывал о своей фирме, о себе, старался обаять потенциальных покупателей и подружиться с ними.