Ждём со Славкой вечера, Шах делает вид, что спит. Мы же, обсудив с Омоном последние штрихи, начинали потихоньку перегорать от нетерпения. Грохот открывающихся тормозов вдарил по нервам.
– Выходи! – Помимо коридорного, маячит дежурный опер и зам по режиму. Вот в такой дружной компании мы спустились на этаж ниже.
– Ну давайте, пусть земля вам будет пухом! – напутствует нас дежурный опер. И вот нас впускают в хату, тормоза с лязгом закрываются.
– Добрый вечер в хату, – говорю я в табачный туман.
– И тебе того же, проходи.
Опа-на, сам Тбилисский, собственной персоной, тут значит, ночка предстоит весёлая.
– А тебя можно просчитать, Сапер, – усмехается авторитет, – как и всех вояк, вечно вы лезете на рожон. Ладно продолжим. Люди, вы хотели сходняк и вот к нам гости прибыли. Итак, есть вопросы?
Тбилисский явно упивался ситуацией. "Ладно, – мелькает мысль, – посмотрим".
– А у меня вопрос уже есть, – обрываю я его, – на сходняке у нас блатные голос имеют, а мужики так себе?! Ну-ка иди сюда, – я выдергиваю со шконаря первого мужичка, явно первохода (причём явно за мешок картошки севшего).
– Тебе голодовка эта нужна?
Тот что-то пытается изобразить навроде мыслительного процесса, но не дано, так не дано. – А под молотки тоже пойдёшь? Ссаться и сраться под себя хочешь?
– Нее, – блеет мужичок.
– Ну и какого вы хаты под молотки пускаете? – инстинктивно я занимаю удобную позицию, возле моего оппонента уже человек семь, но из них только трое представляют какой-то вес, остальные же так, шестерни, но со спины тоже не сахар.
– Ты че гонишь?.. начинает один.
– Гусей гонят, – усмехаюсь я, а ты однако на подсосе у шерсти? – провоцирую его я. Или давно блатным стал, или спишь и видишь, как короновать будут. Так вот спешу обрадовать, на очке места много, там и коронуют.
– Ты че, блядина?!! – буром попер первый и ближний к нам. Мелкое и кривоногое чудо, мгновенно согнулся от удара. "Да умеют в Омоне бить", – отметил я про себя. И понеслось – Славик, как на тренировке, укладывает ещё троих, причём надолго. Длинный же, что кинулся на меня, растянулся возле меня от подножки Тбилисского, мне же осталось только добавить ногой в голову.
–Ша братва! – рявкает авторитет, – Ну, а теперь с вами, – он подходит к оставшимся трём, те реально ещё не догнали сути происходящего, поэтому просто стоят, как столбы. Да, обделил их господь интеллектом, ох как обделил.
– С вами что делать? – притворно ласково обращается к ним Тбилисский.
– Не, мы че?! Все по понятиям. Ровно все, – наконец-то давит из себя самый возрастной.
– Ну, вот и ладушки, – говорит Гоша, – А, теперь прошу в проходняк, обмусолим наши дела и делает жест, уже на правах хозяина положения.
"Ай да ворюга, – думаю я, – ай да сученок." До меня дошло, что как опытный гроссмейстер, Тбилисский, только что, нашими руками разрулил все в свою пользу. Тюрьма.
Я заваливаюсь в проходняк. Три тела, явно с опаской, смотрят на меня и Славика. Пока присаживались, в хате послышался шум.
– Мужики падаль добивают, – усмехнулся Гоша. И точно, судя по звукам ударов, толпа просто добивала, причём ногами.
– Так всегда, – усмехается авторитет, – нельзя падать, иначе забьют. И первые забьют те, кому ты помог когда-то или спас, неважно. Они не простят тебе. Они не хотят быть должны, поэтому и жди всегда; они первыми будут топтать тебя, а если знают, что ничего за это не будет, тады вообще держись. И главное, Сапер, помни, предают всегда друзья. Поэтому, если хочешь по нашей жизни дожить до седых мудей, то не имей друзей, дешевле выйдет.
– Ладно, это лирика, – говорю ему я, – конкретно что?
– А по делу если, – закуривает Гога, – эти три ушлепана решили, что имеют три жизни, три жопы, дебилы короче. Мужичков под слом, а себе типа очечки заработать…
– Ну и в стойло их, – бурчит Слава.
– Ты бы помолчал, – укоризненно говорит Тбилисский, в былое время я бы не разговаривал с тобой…
– Конечно, – саркастически басит Омоновец, – трупы же, они молчат…
– Хватит, мужики! – обрываю обоих, – далее что?
– А, это тебе решать. – как-то даже устало говорит авторитет и протягивает мне кучу открытых маляв, – Читай пока, а мы с твоим приятелем порешаем, что с этими тремя делать. Пошли!
И они все уходят, оставив меня в одиночестве.
С каждой прочитанной малявой, у меня, вернее из меня, уходило все то, что было незыблемым и святым. Вера в дружбу и боевое братство и прочую херню отступила, на её место приходил холодный и точный расчёт и злость, не та злость, которая толкает на безрассудство, а выверенная, спокойная злость. Я закурил, даже не вслушиваясь в то, что происходит в хате. Я знал, Гога не упустит этот момент, он выжмет из него все. Мне было не жалко этих троих, без всякой философии, просто не жалко. А вот Шах… Да, тоже плевать. Ради эфимерной власти, на должности, вшивенькой, но должности, он поставил на кон все и проиграл. Где-то в глубине души я знал, что так будет, но я гнал это. Я не хотел даже в это верить, но реальность гораздо суровее и, в то же время, паскуднее. Приняв решение, я выхожу из проходняка. В хате вижу разгоряченные лица, нет даже не лица, маски, в которых ничего от людей нет. Звериная радость от того, что сегодня ты, а не тебя. И у тебя есть один день, вернее на один день больше, чем у куска мяса, что валяется тут, у твоих ног. Лишь омоновец Славик брезгливо смотрел на все это. "Ох, братка, трудно тебе придётся, очень трудно. Поверь".
– Ну что, решил? – Спокойно спрашивает меня Гоша.
– Я то решил, – кивая отвечаю я, – а тут? Что дальше?
– Не твоя забота. Курятник построим, – хохочет Гоша.
– Ладно, пошли, Славик, – говорю я, – кина не будет.
– Слава бьёт кулаком в тормоза; дверь, как в сказке, раскрывается и мы в коридоре.
– Бучи не будет, – говорю я смотревшему на нас оперу и взрываюсь, – А вы думали, кровищи будет литрами?!! Щас блядь, просто смотрил поменяют и все, а то вы не знаете…
Обратный путь занял немного времени и вот мы в хате.
– Ну, как все прошло? – заинтересованно спрашивает Шах, когда мы приземлились на шконарях. Вместо ответа я протягиваю ему малявы, которые мне подарил Гоша.
– Скажи, Шах, что не так? – тихо спрашиваю я его, – Только честно ответь, я прошу.
– Честно? – устало улыбается Валера, – А, если честно, то слушай. Ты, я, все вместе вернулись домой с Чечни. И что? Да ни хуя! На нас смотрят, как на волков, как на отребье. Если ещё афганцев как-то, то нас никак и песенки жалостливые не помогут. Вон, блядь, посмотри. Чехи, суки, в шоколаде, а мы последний хуй без соли… Кто кого, интересно, победил? Ты не знаешь? А я вот знаю, они победили те, кто сейчас с блядями в сауне. Они, сука, победили…
– А тебе, значит, блядей не хватало, жаба давит? – спрашиваю, в свою очередь, я.
– Ты понял, Сапер, о чем я! – почти орёт Шах, – И я буду свое брать, рвать и брать.
– Не подавись, Валера, – говорю я ему, – в три горла жрать – это не вариант.
– А что, Сапер, вариант? Что?
Валера вскакивает и начинает ходить кругами, – Это мы там были друзьями, а тут я пришёл в местное боевое блядство и что, а с меня не хуй взять и все, гуляй, Вася. Раз в год позовут, для толпы, веник возложить или ещё чего-нибудь и все, нет денег – на хуй иди. А я так не хочу и не буду.
– Ты прав, конечно, – говорю ему, но есть одно но…
– И какое же это но? – спрашивает Шах.
– Это – ты сам, а от себя ты никуда юне денешься, поверь мне.
– Я, как Лесик, подыхать не буду, хуй вам всем, – озверел Валера, – и ломится не буду. Надо, я и тебя, и мента этого завалю. Че думаешь, слабо?
Зря Шах это сказал, ибо Слава, по доброте своей душевной, просто снёс Валеру одним ударом с ног.
– И? – Слава вопросительно смотрит.
Я вздыхаю и подхожу к тормозам, после второго раза они открылись.
– Начальник забери одного у нас, плохо ему.
