Раз пропал у владелицы замка золотой обручальный перстень. И никого не находилось, кто бы знал, где его искать. Прошел слух, что госпожа обещает сто гульденов тому, кто перстень найдет, а того, кто его похитил, ждет смерть на колесе. Потом явился к пророку слуга из замка. Он тоже вошел прямо в горницу и сказал, что коли тот пророк, так должен знать, что пропало у барыни, и найти ему вещь.

— Что у твоей барыни пропало, я знаю лучше тебя, — ответил крестьянин. — А ты — невежа неотесанный, коли не знаешь, что прежде должен поклониться пророку.

И выгнал его вон. Только после того, как слуга постучал в дверь и поклонился, наш пророк принял его. Да и объявил:

— Высокородной пани должно быть известно, что пророк к таким господам пешком не ходит. Коли она желает меня видеть, пусть пришлет за мной карету.

Барыня послала, и пророк прибыл в замок, гордо восседая в карете и держа перед собой открытый календарь. Он потребовал, чтобы ему отвели отдельную горницу и дали неделю времени, в течение которой кормили бы его самыми тонкими блюдами и поили самым лучшим вином, пока он не вычитает, где находится перстень. Барыня согласилась: она и так была главной в доме, а тут еще пан уехал на неделю. Наш пророк ел, как паук, наливался вином, как бочка, и спал эту неделю за семерых! Но жене его дома за печкой не больно сладко было: и холодно и голодно. Нужда кого хочешь расшевелит, расшевелила и ее. Пошарила она, нет ли чего поесть, потом, хоть и в одной рубашке, вышла из дому и пустилась прямо к замку, за мужем. А тому парню, который за пророком ходил, больно хотелось хоть чем-нибудь ему насолить: он ее и впустил. Что же пророку было делать? Стал он ее ласково уговаривать, чтобы она молчала, говорил, что тут она досыта наестся, что кушаний подают без счету на стол.

— Вот уж первый идет! — сказал он, увидя на лестнице лакея, несущего первое блюдо.

Тот услышал эти слова и задрожал, потому что он был один из похитивших перстень, и подумал, что пророк не иначе, как о нем говорит.

Когда появился другой лакей со вторым блюдом, пророк опять воскликнул:

— Милая женушка, вот и второй!

И этот тоже задрожал от страха. Наконец появился третий лакей с третьим блюдом. Пророк опять:

— Ну, не говорил ли я тебе, что явится и третий!

Третий лакей не успел даже блюдо на стол поставить, — упал перед пророком на колени:

— Ах, что уж тут скрывать, коли вам все известно! Да, это мы трое украли перстень. Что было делать, коли он так плохо лежал? Мы просим вас только об одном: устройте так, чтобы нас не выдавать. Понятно, не задаром. Уж мы наскребем сотенку-другую гульденов. А пани и тому будет рада, что перстень нашелся до возвращения пана.

— Да, я сразу подумал про вас, — провещал наш пророк важно, на манер священника. — Но ясно это стало мне только сейчас, когда вы нам ужин подавать стали и я, вас же жалеючи, заговорил об этом и заставил в своем грехе признаться, потому что завтра было бы поздно. Беда стряслась бы. Да и стрясется, коли не сделаете, как я говорю: деньги сейчас принесите сюда, а утром дайте проглотить перстень самому большому индюку на дворе. Об остальном я уж сам позабочусь.

Деньги были тотчас принесены. Теперь оставалось только ждать, что будет утром. Но наш пророк опал спокойно.

А утром все чуть не разладилось из-за того, что барыня долго не позволяла резать самого красивого индюка: как это он мог схватить ее перстень?

— Да уж в другом месте его не найдете и никак до него иначе не доберетесь, — говорил пророк. — Знаки врать не станут!

Наконец она согласилась, скрепя сердце. И вот золотой перстень оказался у индюка в зобу. Барыня тотчас отсчитала пророку сто гульденов, чтобы он только скорей уходил, пока пан не вернулся.

— Ухожу, ухожу, — сказал пророк. — Только как же быть? Мне ведь стыдно идти среди белого дня с этой вот, которая пришла сюда вечером в одной рваной рубашке.

Тогда барыня приказала отдать жене крестьянина самое красивое свое платье, и пророк гордо зашагал со своей гордой супругой к воротам замка.

Но тут навстречу им пан. Остановил их и спрашивает, что это такое. Кто эта особа, разодетая в лучшее платье барыни. Скрывать было невозможно все само вышло наружу.

— Ну, коли ты такой пророк, испытаю тебя и я! — сказал пан, когда ему все рассказали.

И устроил большой пир. Хозяева замка пригласили других господ в гости: индюка все равно уже зарезали! На стол подали двенадцать кушаний в открытых мисках, а тринадцатое в закрытой. Это было кушанье, которое пан с собой привез, и в этом году его еще ни разу не подавали. Пророк должен был отгадать, что это такое. Но он не знал.

— Отгадывай скорей! — стал торопить его пан.

Тот видит, что попал в переделку, и тяжело вздохнул:

— Эх, Рак, Рак! Плохо твое дело!

Это фамилия его была такая — Рак.

А пан в ответ:

— Молодчина! Ну, просто молодчина!

И открыл миску: там был большой морской рак, вареный докрасна. Все просто глаза раскрыли от удивленья, — не знаю, на красного рака или на мудрость пророка. Известно только что каждый из панов пожертвовал пророку по сто гульденов, и его велели отвезти со всем добром домой, потому что мудрости пешком ходить не пристало.

Теперь уж было у него на что завести хозяйство. Только с женой пришлось ему еще не раз выдержать потасовку, хоть она и получила новую юбку, да притом уж не узкую. Но в конце концов он передал ей частицу своего ума, и они стали жить более дружно. А как он это сделал? Хороший пророк и человек опытный знает, что для этого требуется.

СИЛЬВЕНТ И ЦЫГАНКА

(Чешская сказка)

одном крае были дремучие леса. Все долины, все горы поросли лесом. В тех лесах медведей и львов было великое множество. А людям, конечно, от зверей одно разорение.

Тамошние жители никак не могли избавиться от этой напасти. Ружей, пороху не имели, ходили на зверей с мечами да с цепами — понятно, толку было мало.

Но вдруг один цыган попросил разрешения поселиться в этом лесу. Облюбовал он себе там местечко — с одной стороны никакой ветерочек не продувает, а с другой стороны солнышко пригревает.

— Если, — говорит, — дадите мне эту полянку, я буду уничтожать зверей.

Его пустили. Цыган построил себе там хату, купил две колоды пчел. Пчелы попались сильные, роистые, место было теплое, роились хорошо. Цыган их отсаживал, и стало у него четырнадцать колод. Легкая рука у него была. Он и пчел водил и зверей уничтожал — копал ямы, расставлял капканы, и все ему удавалось. Люди радовались, что завелся у них такой умелец.

Цыган был уже немолодой, женатый. Цыган приторговывал лошадьми, цыганка ворожила, предсказывала судьбу, тем и жили. Была у них единственная дочь, да такая красавица, такая картиночка, что к ней и рамки не подберешь.

Вот состарился цыган и умер. Похоронили его честь честью. Перед смертью наказал он, чтобы и после него держали пчел — так заботился о них.

Недалеко от леса был хутор. Купил его приказчик и поселился там с женой. Они были бездетные, а им хотелось иметь ребенка — для кого же иначе добро-то копить! Но вот прошло время, и родился мальчик, махонький, как котеночек. Хоть в рукавичку его прячь.

— Что же он такой крохотный?

— Да ну тебя, — говорит жена. — Погоди немного, имей терпение, вырастет.

На второй день младенец уже заметно подрос, а через шесть недель ему все пеленки малы стали. Очень шибко рос, а понятливый был — просто на удивление. Бабушка стала торопить родителей:

— Пора уж его окрестить. Как хотите назвать?

— Вишь, как сильно растет; дадим ему имя Сильвент.

Сильвенту еще пяти лет не было, а он уже просит:

— Дайте мне меч!