— Это твой ответ на все вопросы, правда? Трахнулся и никаких проблем.

Если бы. Было бы охуенно.

Придвигаюсь к нему ближе, и он насмешливо смотрит, как моя рука застывает в сантиметре от его ноги. Не могу разрешить себе коснуться. Как угодно могу стебать и намёками сыпать, но на самом деле проявить инициативу кишка тонка. Стоп-кран внутри тут же срабатывает. Это Эдди. С ним не проебись.

— А какая у тебя альтернатива? Топить себя в печали и бесполезно унывать о том, что всё равно не в наших силах изменить?

— Я что действительно произвожу такое плачевное впечатление? У меня же всё норм. Я живу, как хочу. Это больше, чем могут позволить себе многие.

— Да уж, живешь ты как король. Слуги бегут и падают.

Эдди чуть хмурится и выравнивает спину. Вижу, как ответная колкость так и играет на кончике языка, ещё чуть-чуть и прорвет плотину.

— А что изменит, если я буду жить в шикарном доме? С прислугой и личным водителем? Стану от этого счастливее?

Мне больно видеть, как он побирается. Как вот это ему объяснить?

— Почему ты не принимаешь мою помощь? — рвётся первое, что приходит в голову и бесит больше всего. Наверное, это задевает меня сильнее остального. — Когда есть я, почему ты не можешь положиться на м е н я? Мы же, блять, друзья или просто якшаемся вместе? Тусим, потому что удобно?

Понимаю, что три года, возможно, слишком маленький срок, но доверие строится по крупицам, раз за разом. И мне казалось, что у нас было достаточно случаев, чтобы доказать – я, блин, рядом. В любой момент.

Эдди фыркает. Закатывает глаза и поднимается с пола.

Мне за шкирку схватить обратно его хочется и посадить перед собой.

Одно дело доказывать что-то его припёзднутой матери, но передо мной-то ему не нужно выделываться. Передо мной не стыдно показывать свои слабости – это мне хочется вдолбить в него.

— Когда мы уже закроем эту тему, Тозиер? Мне твои деньги не нужны. Именно потому, что мы друзья.

Одна единственная лампа горит на прикроватной тумбе (экономия электричества, блин), уже остывшая еда комом застревает в горле, поэтому откладываю подальше, и ёжусь на холодном полу, то ли от сквозняка, то ли от его ледяного тона. Смотрю на него снизу вверх, и чувствую, как закипаю.

Эдди упрямо сжимает тонкие губы и сейчас даже не представляет, как сильно похож на свою разъярённую мамку. Это не комплимент.

В квартире холоднее, чем на улице, поэтому на нём мешком висит растянутая толстовка, оголяя длинную тонюсенькую шею. Такой хрупкий с виду, но упёртый, как баран, не переломишь.

Не думая, на импульсе я подскакиваю повыше и хватаю его за края толстовки, резко тяну вниз, и его сносит моим порывом. Он плюхается обратно на задницу, и я толкаю его в грудь, чтобы опрокинулся на спину. Адреналин сразу выстреливает в голову, а сердце клокочет в горле, сжимает глотку, что едва дышу.

Эдди смотрит на меня расширившимися глазами, но не от страха, скорее от удивления. Я и сам дохуя удивлён тем, что творю.

Забираюсь к нему на колени и ложусь сверху, прижимаю к полу и ощущаю трепещущее сердце, вырывающее из груди. Из-за тока крови в висках не могу уже разобрать, моё так с ума сходит или его.

— Нихуя ты себе позволяешь, — холодно, презрительно выстреливает мне в лицо, а я воспринимаю это как вызов. Если так неприятно – что же не оттолкнуть?

Наклоняюсь к нему ближе, грудью касаюсь его груди и провокационно усмехаюсь – так как он ненавидит – уголком рта, кривовато, совершенно бесчувственно. Сука, надо заставить себя прекратить таскаться к нему в эту жопу мира, возмущаться тем, что человек выбрал сам. Его право, его жизнь. Хули мне волноваться-то?

Эдди ёрзает подо мной, пытается лечь чуть удобнее, ведь острые лопатки больно впиваются в жёсткий пол, а меня ведёт от его присутствия рядом. По телу беспорядочно то тут, то там бегают мурашки, а губы пересыхают от частого дыхания. Какое-то предобморочное состояние. Я уже сам не разбираюсь, где игра, а где реальность.

— И в кого ты, сука, такой упрямый.

Озвучиваю свою мысль едва ли не на последнем выдохе и прижимаюсь к нему своим лбом.

Эдди дышит учащённо, сбивчиво, теплые струи воздуха щекочут мою щеку, но я не отклоняюсь, прилип к нему, что хоть силой отрывай.

Пусть сам сбросит. Если действительно этого хочет.

Мне нравится его характер и когда он его показывает. Будоражит что-то внутри, когда Эдди выходит из себя. Отсюда и столько провокаций. Я даже никогда толком и не задумывался, как часто я дергаю его за хвост и почему. Потому что он охуенно привлекателен в своей злости. А мне всё хочется вытащить из него что-то тёмное, гуляющее на самом дне души. Что-то, что могло бы сблизить нас ещё больше.

— Слезь с меня.

Я не двигаюсь ни на сантиметр, и Эдди рычит. Так, что мне в солнечное сплетение будто зарядили.

Он силой приподнимается и опрокидывает меня на спину, резко, безжалостно, что я даже немного ударяюсь головой об пол.

Хватает меня за руки и прижимает за кисти, сжимает, что синяки, наверное, останутся. Блять, я едва не выстанываю. Звездочки перед глазами, и в этом тумане еле различаю его яростное, гневное лицо, глаза, стреляющие такие прекрасные молнии, что не могу придушить в себе восхищенный выдох.

Наконец, хоть кто-то может постоять за себя. Показать клыки, когда нужно.

— Больше к этой теме мы возвращаться не будем. Иначе вообще не приходи сюда.

Дико шепчет мне в лицо, а я чувствую, как немеют запястья. Что-то меняется в его лице, и он отклоняется, выравнивает спину, но по-прежнему сидит на бедрах. Пытается отдышаться, а я думаю, что Эдди и правда знает меня недостаточно хорошо. Раз всё ещё ведется на мои манипуляции.

========== Часть четвёртая ==========

***

В большом городе жить круто.

В большом городе столько всего происходит, столько событий, что когда ложишься спать, сон даже не сразу приходит, хоть ты и устал как собака. Мозг на адреналине, впечатлений уйма, и столько классного, что хочется обдумать всё это хорошенько, прежде чем вырубишься. Совсем другая жизнь. Море знакомств, интересных людей вокруг.

Хотел бы я так сказать. Но это было не так.

Большой город ломает, давит, проверяет на прочность, гнёт твою душу, как пластилин, и тебе нужно быть ебаным сухарем, чтобы всё сносить без срывов, подстраиваться под это дерьмо раз за разом.

За последний месяц я не мог уснуть, если возвращался в свою комнату трезвым. Уже просто необходимо было вливать в себя алкоголь, какой угодно, лишь бы успокаивался этот тремор в груди, тревожность, которая по ночам подкрадывается особенно подло.

Чего именно я боялся, я не знал. Что так сильно меня беспокоило, заставляло подскакивать в холодном поту, оставалось загадкой, за завесой пьяного угара, периодических нервных срывов, отсутствия аппетита и смысла, как такового. Трудно облечь в правильные слова это чувство. Оно такое мрачное, что само по себе, без всякого описания поглощает, безмолвно заглатывает целиком. Безымянное, тёмное, отчаянно безнадёжное.

Это всё осенняя хандра, говорила моя мама. Тебе просто нужно чуть больше времени привыкнуть.

Но когда я клал трубку, то после разговора с ней не чувствовал привычного облегчения. Мир внезапно просто стал серым.

Вахтёрша на меня уже давно точит зуб, но я научился отыгрывать главную роль в своей жизни в общаге – трезвого человека, и проходил мимо неё за несколько минут до закрытия. Я душил в себе желание рассмеяться с её лица. Это даже не смешно, скорее невыносимо убого.

Я ходил на каждую вечеринку. Тупо по привычке. Чтобы не быть в блеклых, сжимающих стенах, к которым до сих пор не могу привыкнуть. Там весело, среди людей. Но когда выходишь из душной, шумной комнаты, когда в лицо бьёт промёрзлый ветер на обратном пути домой, стоит таких усилий, чтобы не прокричаться. Я с силой кусал щеки изнутри, делал музыку в наушниках погромче и катился, как мне казалось, по очень кривой дорожке. Что-то было глубоко не в порядке. Ощущение, сродни тому, когда ты за несколько дней до болезни уже начинаешь предугадывать симптомы болячки. Уже выискивать проблему.