Если бы не обещание племяннице Молли и носу бы не показала, а натянув одеяло до носа, проспала бы до поздней ночи, а то и следующего дня, бранясь на собственный хуевый режим, который так и не восстановился с трудоустройством.

Дома было подозрительно тихо.

Никакого гомона, желания показать свое творение или неугомонной болтовни о чем-то несуразном. Лишь шум дождя за окном и приглушенная музыка из титров какого-то мультфильма.

Молли уже собиралась накричать, что она не платит за электричество в пустоту и музыкальные паузы по окончанию просмотра делать необязательно. Но было слишком тихо.

Она позвала племянницу, бегая глазами по помещению, с предупреждением, что сейчас не подходящее время для пряток. Иззи не спала, где-то свернувшись, как котенок калачиком и не затаилась за тяжелой занавеской гостиной.

Двери были заперты, как и при уходе, а оконная створка не билась от порывов ветра, исключая варианты побега из дома.

Она позвала ее еще раз, повысив срывающийся голос, пригрозив поркой за несмешные и неуместные шутки.

На незавершенный в спешке рисунок, брошенный на пол, стекала грязно-бурая вода из перевернутой на журнальный столик чашки.

- Иззи!

Гусиная кожа, вызванная ознобом, покрыла руки, дыхание сковало, как будто кто-то окунул ее в прорубь. Скользкий как проклятый змей обреченный ползать на животе, страх заполнил ее как пустой сосуд.

Так легко одурачить.

За душевным волнением Молли не запомнила, в какой момент схватилась за недостаточно заточенный топор и выбежала с ним как в лучших артхаусах начинающих режиссеров не испытывая волевого контроля над собственными действиями.

Мокрые ветки хлестали листвой по щекам, когда она пробиралась по знакомой дороге, стиснув рукоятку до боли, когда старые занозы впивались в нежную кожу ладоней.

Как будто страшной песенки

Веселенький припев*

Черные вспышки ярости доминировали, приказывая размахивать холодным оружием, как чертов бейсболист во время матча, не заботясь о том, что при таком раскладе велика вероятность задеть кого-то еще, кроме себя.

На не тронутой гальке возле реки воображались не смытые дождевой водой капли крови, пропитавшие и без того костлявую землю Дерри.

Молли последний раз позвала племянницу и, не услышав ответа, справляясь с дежавю, включила фонарик на мобильном телефоне, заправив устройство в карман мокрых от дождя джинсов.

Не он ко мне, а я к нему -

во тьму,

во тьму,

во тьму.*

Держа топор чуть крепче чем пропащую винтовку двумя руками, Ригс пробиралась по коллектору, только сейчас ощущая как полиэстер неприятно холодил ногу, облепив как вторая кожа.

Запах разложившихся трупов усиливался с каждым шагом, служа лучше всяких дорожных табличек преграждающих путь. Объем воды увеличился, достигнув выше щиколотки.

Добраться до развилок труб, заблудиться в лабиринте и вовек не выбраться, не представляло возможным.

Кто-то заботливо обеспечил безопасность горожан решеткой свежей сварки, о которой еще несколько дней назад не было и речи.

Невозможно.

Расставив локти, как учил бедный художник в небезызвестном фильме свою белую подружку, Молли нанесла удар в свежий стык, будто бы металл мог так легко поддаться тупому топору. Еще один.

А за ним еще один.

С каждым нецелесообразным ударом по телу пробегала дрожь, а тишину наполнял режущий уши звук.

- Нашла себе новую игрушку, Молл?

Шепот раздался где-то под ухом, вынуждая обернуться, чтобы наткнуться на пустоту.

«Ты ведь даже ее не любишь, Молли. Сгусток клеток, еще один голодный рот. Она родилась тебе в наказание, как и сестра, а ты снова прибежала сюда. Какая верная! Ты же боишься не ее смерти, а того, что тебе будет нечего сказать Джейн. Глупая сестра, а ты оказалась еще глупее. Чем ты думала, когда оставляла ее одну?»

Шепот.

Шепот как шипение змеи вечно питающейся прахом принял ее собственный голос в те моменты отчаяния, когда она говорила все, что приходило в голову.

Дьявольское желтое свечение от глаз теперь было сравнимо с ржавчиной.

Оно смотрело за ее жалкими потугами что-то предпринять и отвлечься от нарастающего шепота, что продолжал звучать в голове.

- Впусти меня!

Молли истошно кричала, вцепившись, точно проворная обезьяна в металлические прутья, полагая, что сможет их расшатать. Здесь даже было на что посмотреть. Растрепанные влажные волосы, прилипающие к губам, раскрасневшиеся щеки и первобытная ярость в глазах. Юная дикарка.

Почти Кэтрин Эрншо.**

- Пеннивайз! Впусти меня!

Девчонка с большим трудом вспомнила его имя, за что ей уже надо было бы отдать должное, прибавив отчаяния на десерт. Она как никчемная актриса на первых пробах пыталась выдавить из себя слезу, но выходило только кричать, и бешено биться в закрытую решетку.

Прислонившись спиной к промозглой стене, Молли последний раз позвала его по имени, ощущая упадок сил в заранее проигранной битве. Деревянная ручка топора осязалась где-то рядом с ногой, как и выпавший из кармана телефон дисплеем вниз все еще справлялся со своей функцией освещения пространства.

Бледные руки, покрытые гусиной кожей с красными мозолями на ладонях, все еще подрагивали, а двигающиеся губы не произносили ни звука.

В ее мыслях были упоминания Бога, которого не удастся обдурить, который все должен видеть.

К ней подступала алая вода, окрасившаяся кровью ее не дражайшей племянницы, прибив к одному из прутьев лоскуток ткани с девичьего платья. Малышке не суждено узнать о мертвых огнях, но сопутствующая небесная звезда погасла, как и земная жизнь.

Сточными водами уносилась жизнь, и кровь смешивалась с отходами и трупным ядом гниющих тел, отравляющим пресные источники.

Сточными водами разум Молли Ригс несся вниз, размывая последние здравые мысли по стенкам ржавых труб.

______________________________

* - Строчки из стихотворения Анны Ахматовой “Встреча” (1943)

** - Кэтрин Эрншо - главный действующий персонаж романа Эмили Бронте «Грозовой перевал»

========== XIII ==========

Молли перестала следить за временем и, наверное, просидела бы в такой позе еще какое-то время, игнорируя затекшие ноги и то, что зубы предательски дрожали от холода. Фонарик на телефоне погас, послужив напоминанием, что и вне стен коллектора есть жизнь.

Дождь, кажется, кончился.

Ее взгляд был устремлен в одну точку достаточно долго, чтобы заметить следы крови, которые наверняка хранились здесь намного дольше, чем можно было предположить.

Пропадая в собственных лабиринтах разума, Молли почему-то вспомнила неопределенный период своей жизни, который привел к наихудшему исходу. Призрак человека, который походил внешне на отца вновь замаячил в сознании, взывая к благоразумию.

Она встретила его в Нью-Йорке, когда приехала сюда ради концерта не особо известной группы, сопровождая музыкантов на заработанные в кинотеатре деньги.

Ниже ее на добрую пару дюймов он был невостребованным актером на родине с ярко выраженным акцентом. Америка не принесла ему ничего кроме убытков, но тогда Молли не думала об этом. Прогуливаясь по одной из улиц, она искала того, кто мог бы купить пачку сигарет, не придираясь к ее возрасту. Англоговорящие туристы всегда соглашались. И Юстин согласился. Лишь протягивая непочатую пачку «Мальборо», прищурившись, задался вопросом о совершеннолетии.

В нем говорила природная доброта, бездетность (при всем желании) и незнание свода законов и особенностей менталитета. Любых. В тот день Молли нарекла его в сознании «причудливым сербом» и, просмотрев позже несколько фильмов с непосредственным участием нового знакомого, убедилась в отсутствии таланта. Юстин стал ее личным дилером табачной продукции в Нью-Йорке и человеком, отчасти напоминающим отца, который всегда вызывал улыбку. Быть может, дело было в мягкости взгляда и интонации, когда он называл ее по имени, а может и в том, что она подсознательно искала того, кто мог бы восполнить пробелы в душе.