Вальтер покосился на брата, в светлых глазах какое-то отчуждение, словно он не совсем еще пришел в сознание после недавней вспышки гнева. И голос с хриплыми нотками, как если бы ему только что удалось убрать с горла стиснутые пальцы недруга.

– Отец жил войной, живет воспоминаниями… об этой войне! И грезит о новой бойне, как будто без этого мир рухнет! Он даже постоянно клянется водами реки загробного мира. А мне эта проклятая война – я чувствую это, Карл, чувствую это с каждым днем все отчетливее – меня эта война убила психически, убила еще ребенком!.. А маму нашу убила и физически… Неужели этого отец не хочет понять? Или не может? Иной раз мне кажется, что наш отец за всю свою жизнь только и прочитал философию Ницше да «Майн кампф» Адольфа Сумасбродного! Но в доме у него отличная библиотека, много разных книг… Хотя любимыми героями у него все те же «железные» люди – мифический Геракл и прочие сверхчеловеки. Не зря мифы Древней Греции он помнит почти наизусть, от корки и до корки, вместе с картинками!

– Он помнит не только Геракла, – подсказал Карл, выбросив окурок в темноту, свистящую встречным ветром. – Он отлично помнит и не менее легендарного Волка Ларсена. Мне кажется, отец старается воспитать тебя своим достойным наследником. Разве это плохо?

– Чтобы и я кричал «Хайль!» перед намалеванной рожей припадочного Адольфа – убийцы своей матери? – Вальтер побелевшими пальцами вцепился в поручни, опасаясь потерять сознание и упасть на зеленую ковровую дорожку коридора. – Я лучше… в один прекрасный день… под поезд лягу, разом прерву мучения прошлого и будущего!

– А что тогда станется с Амритой, брат? – негромко напомнил о индуске Карл. – Ты о ней подумал?

Словно бы с этим же ночным ветерком до Вальтера вместе со словами брата донеслись и тревожные сигналы от милой Амриты. Сознание прояснилось, и он, чего-то испугавшись, крепко ухватил Карла за руку и сжал на ней пальцы.

– А что – с Амритой? Ей что-нибудь угрожает? Скажи, если что-то знаешь, я готов на ходу спрыгнуть и бежать домой…

– Ну что ты, право… Отец удивительно быстро понял, что у вас не легкий полудетский роман, а весьма серьезные намерения. – Карл сказал это с легкостью на душе, потому что Отто действительно удивительно быстро понял, что младший сын так запросто от индуски не отвяжется. – Ты должен думать о будущем, о вашем будущем, и на тебе какой-никакой, а лежит груз ответственности! Да ты и сам, прощаясь, обещал Амрите по возвращении руку и сердце. Я понимаю, сердце у тебя щедрое и богатое, а вот рука… С нищей рукой никакого счастья ты девушке не создашь! Неужели ты хочешь, чтобы она всю жизь проработала на кухне у какой-нибудь знатной госпожи в услужении. Подумай над моими словами хорошенько, да озаботься создать жене приличное в материальном отношении существование. А это может состояться в том случае, как я теперь понимаю, если предпринятое путешествие даст ожидаемые отцу плоды. Тогда, глядишь, и нам лично что-нибудь перепадет на счета.

Напоминание о любимой смягчило душу Вальтера, по телу растеклось теплое, божественное ощущение той сказочной минуты, которую провели они с Амритой на лесной поляне… Хотелось говорить и говорить об этой девушке, но непонятное чувство самосохранения удерживало его от желания полностью довериться старшему брату: он не был уверен, что Карл искрение одобряет его выбор и в неминуемой войне с отцом встанет на его сторону, так как очень обеспокоен именно материальным благополучием своей семьи в будущем.

– Я люблю Амриту, Карл. И подобно отцу, клянусь памятью преданной души Орфея, а не водами подземного Стикса, что женюсь на ней, как и обещал при всех обитателях нашего дома. Более того, я… – Вальтер хотел сказать, что он и так уже стал мужем Амриты, но Карл знал только о его обещании жениться, потому и перебил взволнованного брата:

– Знаю, знаю, братишка. Но отец вряд ли согласится на брак с этой милой, но не белой девушкой! – Карл понизил голос – ему вдруг почудилось, что в соседнем купе притих Али – уснул, а может, слушает их порою вспыльчивый разговор. – Ты не хуже меня осведомлен о взглядах отца на брак – никакого смешения крови, только немецкая!

– Майн готт! Расизм, дикий расизм в нашем доме! Что же мне делать? – простонал Вальтер и разгоряченным лбом прислонился к прохладному оконному стеклу. – Лучше бы я родился нищим индусом или аборигеном в Австралии! Жил бы впроголодь, но волен был бы выбирать жену по сердцу, никого не спрашивая на то позволения!

Карл засмеялся, еще раз похлопал брата по спине, успокаивая как маленького, пояснил с шуткой:

– И там свои законы, братец, или забыл учебник истории? У одних народов более терпимые, у других еще страшнее, нем у нас. Могут и на костре сжечь, если не в ту хижину заглянешь… Что тебе делать, не знаю, братишка, это твоя страшная проблема. Такие вопросы решает каждый сам за себя… Но в одном, мне кажется, я прав – пока ты не станешь финансово более или менее обеспеченным, тебе из семейного капкана не вырваться, поэтому лучше всего жди окончания задуманного отцом путешествия. Когда увидишь, что оно тебе принесет, тогда и решишь, что делать… Ну, идем спать, поздно уже. Какая темень вокруг. Ни огонька в доме, ни костра в поле. Небо в звездах, а на земле дикая тьма. В аду так же, наверно, темно при погашенных кострах! – И Карл под влиянием собственных слов зябко передернул плечами.

«Уйду я от них! Видит бог – уйду… вместе с Амритой!» – появилась в голове Вальтера поначалу робкая, не до конца выношенная мысль-надежда. Она чуть сверкнула впервые еще там, в Виндхуке, за обеденным столом, когда отец так зло и грубо, при Али, отозвался об индусах и о предполагаемом выселении из Южно-Африканского Союза всех без исключения желтокожих… Но куда уйти от всесильных рук Железного Дункеля, который теперь, похоже, всерьез помышляет о кресле премьер-министра в правительстве? Карл прав – он, Вальтер, теперь не один! Чтобы бежать от отца, придется уезжать из страны вообще. Лучше в Индию или в Америку, но для этого нужны деньги, много денег! Опять же прав старший братишка!

«У меня в Иоганнесбурге на счету есть около трех сот фунтов стерлингов, – с облегчением вспомнил Вальтер и потер пальцами остывший от стекла больной лоб, к тому же надавленный об угол оконной рамы. – Это не так много, чуть больше двухгодового дохода рабочего- европейца на рудниках. Тот получает в год сто двадцать пять фунтов… – И Вальтер невесело хмыкнул: – Африканец за эту же работу полуодет всего десять фунтов в год! Вот какова справедливость и гуманность великой расы Гитлеров и Герингов! Да и английских Черчиллей в придачу к первым двум! Одного поля ягодки! Ну что же, нам с Амритой на первое время потребуется несколько тысяч фунтов… Буду просить у отца якобы на книги и… на разные с друзьями развлечения… А теперь придется ехать с ними, до конца, – решил Вальтер. – Тем более что отец говорил, будто поездка деловая, стало быть и ему тоже выгодная. Возвратимся домой, попрошу у отца чеком и наличными… будто для поездки на курорт нервы подлечить… Тогда и Амриту с собой тайком вывезу».

Вальтер молча постоял у окна, пока Карл докурил вторую сигарету, и, успокоившись от принятого решения, пошел следом за старшим братом. Отец лежал лицом к стене, лежал тихо, а может быть, уже и спал. На столике, поверх салфетки, аккуратно расставлены вскрытые банки с тушеной говядиной, ломтики ржаного хлеба, который Отто обожал больше всего. Бутылки не было, но в купе чуть-чуть витал запах дорогого коньяка.

Братья наскоро поужинали, молча разделись и легли спать.

В Порт-Элизабете сенатора Дункеля ждал заранее заказанный великолепный номер в гостинице неподалеку от океанского побережья.

Над входом в гостиницу висела, как и по всему респектабельному району города близ пассажирского порта и пляжной зоны, строгая вывеска – на белом фоне красными буквами: «FOR EUROPENS ONLI»[9].