– Отец, ты мне прежде об этом эсминце ничего не говорил. Почему же именно сегодня…
Старший Дункель вслед за сыном поднялся на ноги, заложил за спину руки, вновь возбужденный, начал прохаживаться по кабинету вдоль стола, от распахнутого окна и до закрытой двери.
– На днях нам предстоит весьма важное и чертовски трудное дело, Карл. И ты должен знать все! Ну если не все буквально с этого конкретно часа, то по мере развития событий – почти все. Ты ведь присутствовал на последнем дне памяти нашего фюрера в Свакопмунде и шел в факельном шествии рядом со мной. И был не только из желания не оставлять меня одного, не так ли?
– Там были все, кто любит и чтит память великого фюрера, – ответил Карл, повернулся к портрету Адольфа Гитлера и вскинул руку в приветствии, идущим от сердца, а не в показном для рекламы киноролике: не перед отцом же ему угождать, на самом деле!
– Спасибо, сын. – Строгие глаза Отто потеплели, и что-то похожее на глубоко скрытое в сердце отцовское чувство нежности слегка увлажнило их. Он подошел, сухой ладонью потрепал Карла по голове, хотел поцеловать в лоб, но устыдился этой, женщинам присущей слабости, легонько хлопнул его по плечу. – В тебе я вполне уверен, а вот Вальтер… – Отто вспомнил младшего сына, невольно оглянулся, словно забыл, что второго сына в кабинете с ними нет. – После того торжественного марша по ночным улицам Свакопмунда нам, старым и верным друзьям фюрера, передали тревожное сообщение из Южной Америки.
Карл, одетый в спортивную светло-зеленую рубаху с короткими рукавами, прислонился спиной к раме окна. Здесь было прохладнее и не так душно, как в глубине кабинета. Скрестив сильные жилистые руки на груди, он слушал отца, не спуская с него глаз – сознание подсказывало ему, что этот день в их жизни особый, за ним последуют события, к которым отец готовил его, быть может, все послевоенные годы. Старший Дункель ходил и говорил, лишь на время останавливаясь, словно просеивал в памяти факты, которые можно было уже сообщить сыну, а другие надо пока попридержать в себе ради большей безопасности сына, да и всей их большой семьи…
Умолкли зачехленные пушки Первой мировой войны, победители поспешили делить богатый пирог, и Германия лишилась всех своих бывших колоний, и здешняя земля – Юго-Западная Африка перешла под мандат Южно-Африканского Союза, который сам являлся доминионом Британской империи. В Претории, столице Южно-Африканского Союза, суд и расправу вершил генерал-губернатор, а законодательная власть находилась в руках парламента, избираемого белым населением.
Стремясь хотя бы частично компенсировать утерянные сырьевые ресурсы, германские промышленники начинают активно внедряться в Южно-Американский континент, пытаясь там обосновать если не земельную, то на худой конец финансовую империю. И весьма удачный почин такому проникновению положили выходцы из Германии во главе с предприимчивым бизнесменом Адольфом Швельмом. В центре континента, на границе Аргентины и Парагвая, сложилась довольно влиятельная немецкая колония в несколько сот предприимчивых деловых людей, которые весьма успешно внедрились в политическую и финансовую деятельность не только ближних южно-американских стран, но и с военно-промышленными концернами самой Германии, делавшими ставку на Гитлера и его нацистскую партию. Со временем здесь был оформлен мощный по своему влиянию филиал национал-социалистической партии. Основной задачей этого филиала была подготовка к оккупации Южной Америки войсками рейха, откуда Гитлер намеревался сделать бросок на север, против Соединенных Штатов Америки…
Но замыслам Адольфа Гитлера по завоеванию мирового господства не суждено было свершиться. Не внял он предупреждениям великого канцлера Бисмарка, который не без основания остерегал грядущие поколения немцев:
«Об этом (о нападении на Россию) можно было бы спорить в том случае, если бы такая война действительно могла привести к тому, что Россия была бы разгромлена. Но подобный результат даже и после самых блестящих побед лежит вне всякого вероятия. Даже самый благоприятный исход войны никогда не приведет к разложению основной силы России, которая зиждется на миллионах русских… Эти последние, даже если их расчленить международными трактами, так же быстро вновь соединятся друг с другом, как частицы разрезанного кусочка ртути.
Это – неразрушимое государство русской нации…»
Летом 1941 года дивизии Германской армии двинулись на Россию, в мае 1945 года, несмотря на ряд значительных побед в первые месяцы войны, Адольф Гитлер покончил с собой, а над поверженным Берлином было поднято победное знамя уничтоженной, казалось бы, России…
И тогда поселения немецких колонистов в Южной Америке и в Юго-Западной Африке превратились в надежные убежища для главарей разгромленного рейха, видных партийных вожаков, гестаповцев и прочих палачей, кому грозило неминуемое возмездие за преступления против человечества.
– Мне достоверно известно стало, – перешел от общих фактов истории к своей биографии Отто Дункель, – что капитан субмарины под номером 1-313, построенной в Швеции буквально в последние месяцы войны, был первым, кто вошел в устье южно-американской реки Рио-Негро. Сорок дней они шли от берегов еще сражающейся Германии, прежде чем высадились на аргентинское побережье.
– Но ведь тамошняя полиция могла их арестовать! – удивился Карл, взволнованно провел пальцами по волосам. – Как можно так рисковать, ведь это был, уверен, далеко не военный десант с прикрытием авиации, пушек… Их выдали бы американцам по первому требованию.
– Я уже говорил тебе, что наши люди в тех краях закупили обширные земельные участки, так что «непрошеные» гости прибыли вроде бы к своим родственникам, – улыбнулся Отто. – Да и люди на той субмарине были не из тех, кого хватают всякие полицейские сержанты!
На этих мужей американская разведка и сам президент Трумен давно положили глаз как на будущих союзников в новой войне с большевиками Москвы.
Отто остановился у края стола, задумчиво постучал костяшками пальцев о теплое сукно, и не стал говорить сыну, что американская разведка задолго до окончательного разгрома Германии разработала специальный план с кодовым названием «Рэд лайн» для того, чтобы укрыть от правосудия победителей высшие эшелоны военных и партийных боссов, в руках которых остались большие сокровища поверженной Германии, значительная часть которого была награблена в Европе и России.
– А-а, теперь я понимаю! Ты тоже спасал наших людей на своей подводной лодке! – догадался Карл, вспомнив слова отца о каких-то послевоенных событиях.
Что сделал он, фрегаттен-капитан субмарины, ныне лежащей на каменистом дне близ аргентинского побережья? Он получил личный приказ от гросс-адмирала Деница курсировать в обусловленном квадрате близ побережья Италии.
– Когда мой радист поймал последнюю зашифрованную телеграмму из бункера имперской канцелярии…
– Ого! – Карл снова не воздержался от невольного восхищения и, расцепив руки, потер ладонь о ладонь. – Из рейхсканцелярии? Тебе лично? От кого она была послана?
– Нет, не мне лично, – неторопливо ответил Отто. – Но по той шифрованной телеграмме я должен был подойти к побережью Италии в ее западной части, где скалистое место и мало населенных пунктов. И я выполнил приказ. Но когда мы всплыли на перископную глубину, чтобы осмотреться – буквально в семи-восьми кабельтовых от себя увидели американский эсминец! – Светло-голубые глаза бывшего капитана подводной лодки сузились, став почти бесцветными, словно страх риска вновь с ног до головы сковал его тело. – И похоже было, что тот эсминец не собирался покидать удобную бухточку. Тогда мне пришлось отойти от берега подальше, вне досягаемости его пушек, и всплыть на поверхность.
– Зачем? – не понял Карл и дернул бровями. – Ведь тебя могли догнать и забросать глубинными бомбами!
– Так нужно было! – сурово ответил Отто. Перед Карлом, твердо вышагивая по кабинету, теперь находился не владелец завода, совсем недавно порядком напуганный подпольной организацией чернокожих рабочих, а бывший капитан субмарины, не раз смотревший смерти в лицо. – Мы потом с моим штурманом Фридрихом Кугелем изрядно поудивлялись, как это янки стояли в бухте с выключенным гидроакустическим аппаратом и не засекли нас во время вхождения в бухточку! Наверно, чувствовали себя в такой же безопасности, как если бы пришвартовались к причалу в Гудзоне. Ну да черт с ними, сами же и поплатились за чрезмерную спесь!
