Он бежит обратно к зданию центра и в свою комнату. И он бьётся головой о закрытую дверь, как делал это раньше, пока не теряет способность видеть, пока темнота не окутывает его, а голоса внутри не смолкают.

Я не здесь. Я не здесь. Я не здесь. Я не здесь. Я не здесь. Это всё не по-настоящему. Это всё не по-настоящему. Это всё не по-настоящему.

.

— Не думаю, что тебе стоит сегодня принимать посетителей, — говорит ему Гейр. У него на руке плотная повязка в том месте, где Исак задел его. — Я считаю, тебе нужно отдохнуть. Твои друзья поймут, я уверен.

— Нет.

Мне нужно знать. Мне нужно с ним поговорить. Мне нужно его увидеть. Мне нужно знать, причиняю ли я ему боль. Я не могу этого выносить. Я не могу.

.

Сердце Исака замирает в груди, а чьи-то руки снова сжимаются вокруг его горла. И это больно. Так больно видеть Эвена с балкона в кабинете Карлсен в его идеальной клетчатой рубашке, с идеально уложенными волосами, в солнечных очках и тёмных узких джинсах. Так больно, потому что Исак может видеть его. Он может видеть его. Но не может чувствовать.

Всё закончилось. Она разрушена. Их связь. Исак не может дышать.

— Скажи им, что меня нет. Скажи им, что меня здесь нет, — умоляет он Гейра.

— Пожалуйста! Я обещаю, что больше не буду вести себя так ужасно. Я тебя умоляю! — Он просит, и просит, и у него болит сердце, и это невыносимо. Эвен поверит. Наверное, он тоже теперь его не чувствует. Он поверит.

Я причинял ему боль всё это время. Всё это время!

Гейр бежит вниз, а Исак надевает наушники и врубает «System of a Down», пока громкая музыка не заглушает все остальные звуки, пока он не начинает снова верить, что он не здесь, он не здесь, он не здесь.

Он ждёт, когда Гейр вернётся и скажет, что они уехали. Он не может даже посмотреть в окно. Он ничего не может делать. Поэтому он ждёт.

Дверь открывается, и Исак оборачивается, ожидая увидеть Гейра, но это он. Это Эвен.

И Исаку хочется кричать, потому что Эвен стоит перед ним, но он его не чувствует. Это как есть, не чувствуя вкуса, или нюхать что-то, не чувствуя запаха. Это неправильно.

И Эвен выглядит таким же потрясённым. Он выглядит испуганным.

— Что случилось? Я больше тебя не чувствую. Почему я не могу тебя чувствовать?

— Я…

Тогда в кабинет заходит Гейр, и Исак качает головой, просит Эвена держаться на расстоянии, напоминает об их тайной договорённости.

— Прости, — говорит Гейр Исаку.

— Почему этот человек пытался не пустить меня к тебе? — спрашивает Эвен, хмуро глядя на Гейра. Он сейчас кажется гораздо старше, гораздо увереннее, сильнее. Голос звучит низко, а беспокойство заставляет его выглядеть угрожающе. В его поведении нет и намёка на обычную дурашливость.

— Мне нужно поехать в другую лабораторию для экстренного теста, — бесстыдно врёт Исак.

И его трясёт, но он надеется, что Эвен этого не видит.

— Что ещё за экстренный тест?

— Эвен, мне очень жаль, что так случилось, и я лично извинюсь перед Муттой. Но мне нужно идти. А тебе нужно вернуться домой.

— Исак, блин, что происходит?!

Каждый раз, когда он произносит его имя, Исак чувствует потребность закричать.

— Мистер Вальтерсен вчера участвовал в очень сложном эксперименте, и мы должны перевести его в другое учреждение, чтобы убедиться, что у него не останется необратимых последствий, — говорит Гейр, и его холодность и спокойствие оказываются очень кстати. Он тоже хороший лжец. Исаку интересно, было ли это особым требованием при приёме на работу.

— Враньё! — Эвен хмурится сильнее и делает шаг в направлении Исака, который отступает назад и поднимает руки. — Исак, поговори со мной.

— Он говорит правду, — Исак с шумом выдыхает воздух через нос. Эвен не уйдёт, если Исак будет злиться или сердиться. Эвен слишком хорошо его знает и уйдёт, только если будет уверен, что Исак в безопасности. — Мы облажались вчера, и побочные эффекты усилились, поэтому они забирают меня отсюда, чтобы всё исправить. В университетскую больницу в Тронхейме. Мне было стыдно из-за этого, поэтому я попросил Гейра сказать вам, что меня уже нет.

Эвен внимательно на него смотрит, и Исак чувствует, как начинает таять.

— Ты уверен? — спрашивает он и делает ещё один шаг вперёд.

Пожалуйста, не трогай меня. Пожалуйста, не надо.

— Клянусь.

Эвен останавливается перед Исаком, и между ними всего несколько сантиметров. Исак отрицательно качает головой, пытается высказать свою просьбу взглядом, молит его, как молил по телефону несколько дней назад: «Не прикасайся ко мне. Если они узнают, что ты можешь ко мне прикасаться, ты окажешься в неудобном положении. Пожалуйста, не прикасайся ко мне».

Но светящиеся добротой глаза Эвена говорят ему: «Мне плевать».

И Исак смотрит, как правая рука Эвена приближается к его лицу, и он не думает, что когда-либо испытывал такую сильную боль.

И тогда он чувствует это — как Эвен обжигает ладонь, когда касается его щеки, как Эвен слегка вздрагивает, как Эвен морщится, словно его только что дёрнуло током. Он видит это, чувствует это, слышит это. Рука Эвена горит, но он не убирает её от лица Исака, словно всё нормально, словно это обычное прикосновение.

Нет.

Это не может быть правдой.

Теперь Эвен улыбается ему сквозь слёзы. Нет никаких сомнений, что ему больно. Исак знает, как выглядят люди, скрывающие свою боль. Рука Эвена горит, однако его прикосновение как всегда мягкое и нежное.

— Я вернусь завтра, — тихо говорит Эвен, но в его голосе чувствуется напряжение.

.

Позже, когда он уходит, когда мозг Исака немного успокаивается, когда он больше не чувствует прикосновения Эвена к своей щеке, Гейр приходит к нему в комнату.

И Исак чувствует опустошение ещё до того, как тот начинает говорить.

— Нам пришлось отвезти твоего друга в больницу, чтобы обработать его руку. Почему ты позволил ему прикоснуться к тебе? Почему он это сделал? Почему он позволил тебе обжечь его?

Потому что ему это нравится. Потому что я всего лишь кинк. Наркотик. Способ удовлетворить жажду саморазрушения.

========== Глава 10 - Философия боли - часть 5 ==========

Комментарий к Глава 10 - Философия боли - часть 5 Последняя часть 10 главы.

.

Следующие недели становятся адом. Сартр говорил, что «L'enfer, c'est les autres», то есть, что ад — это другие люди. Но это неправда. Ад — на его коже. Ад — внутри него. Ад — это он сам. Он постоянно охвачен огнём. Дополнительная порция боли на уже и так повреждённой груди тревожит и истощает его.

Исак проходит через всё это, потому что он мало что чувствует теперь, потому что он завис где-то в небытии, потому что он так много чувствовал раньше, что теперь не чувствует ничего. Он пишет Эвену, что его переводят в другой центр, где у него не будет телефона, после чего блокирует его номер.

Эксперименты сливаются в одно бесконечное действо, и Исак ждёт, когда его тело сдастся. Он ждёт, и ждёт, и ждёт.

А потом это происходит. Его отвозят в ближайшую больницу, и когда он приходит в себя, то рядом с ним оказывается мужчина, о котором говорил его юрист. Всё происходит стремительно. У Исака практически нет времени, чтобы это осознать.

Несовершеннолетнего насильно удерживали в клинике, чтобы ставить на нём эксперименты. Очень религиозные родители с историей жестокого обращения и психических заболеваний ради финансовой выгоды продали сына в лабораторию, проводящую болезненные эксперименты. Их сына пытали в лаборатории до тех пор, пока он не потерял сознание.

Всё проходит в соответствии с планом. Исак остаётся у приятельницы юриста, с которым связался до отъезда из Осло, здоровяком лет за сорок, тесно сотрудничающим с Ассоциацией по правам ребёнка. Он спит двое суток, прежде чем сесть в поезд, едущий обратно на юг.

У него сложное дело, но судья не углубляется в детали. Исак получает эмансипацию несмотря на возражения представителей лаборатории, заявляющих, что он врал об уровне боли, которую испытывал. Тот факт, что мать заперла его в шкафу в раннем подростковом возрасте, также оказывается полезным. Исаку даже не пришлось давать показания. Ему вообще ничего не пришлось делать. Даже бедняга Гейр дал показания в его пользу, сказав, что если ребёнок готов зайти так далеко, чтобы избавиться от родителей, хотя станет совершеннолетним в следующем году, то нужно отнестись к этому с пониманием и освободить его от их опеки.