– Что?

Машина останавливается, и Эвен поражённо моргает, глядя на него, и его волосы растрёпаны, губы искусаны и блестят от слюны. Они расплачиваются и вываливаются из такси в ночь. В ночь, которая совсем и не ночь, потому что сейчас лето.

.

Исак нервничает, поднимаясь по лестнице, а Эвен нет. Он на удивление спокоен. Они целуются в тёмном углу, пока причиной опьянения Исака становится только Эвен, его руки, и его запах, и его улыбка рядом с губами Исака.

Исак тоже улыбается. Потом, когда они спотыкаются, и Эвен обнимает его за талию, Исак садится к нему на колени на ступеньках двумя этажами ниже его квартиры и целует до тех пор, пока у него не начинает болеть голова, пока он не чувствует, что трезвеет.

Они – комок переплетённых конечностей и физиологических жидкостей в тот момент, когда соседка в бежевом халате открывает дверь и, прищурившись, вслух интересуется, что это за звуки раздаются на лестнице. Они бегут наверх, держась за руки и сдерживая смех, пока не добираются до двери. До той самой двери. Сердце Исака птицей бьётся в груди, когда он заходит за Эвеном в квартиру, проигрывая в голове свою просьбу, произнесённую раньше.

«Я не хочу, чтобы ты просто спал рядом со мной сегодня».

Это можно было бы интерпретировать миллионом разных способов, но не когда эти слова произнесены таким голосом, таким тоном.

Исак не может визуально отследить их путь от входной двери в спальню, потому что их глаза закрыты, губы сомкнуты, а руки Эвена лежат на бёдрах Исака. Всё как в тумане. Приступ страсти. Побочный продукт сексуального напряжения, и неудовлетворённости, и желания, которые копились в них последние несколько недель. Всё словно подёрнуто дымкой. Исак не помнит их шагов, их передвижение к кровати Эвена.

Но теперь он лежит на спине. А Эвен между его ног. Они целуются. Исак в кровати Эвена. Эвен лежит на нём. Они целуются. Неистово. Лихорадочно. Без слов. Есть лишь вздохи и стоны, и тихое хныканье. Исак плавится от прикосновения, пока снова не обретает контроль над своими конечностями и переворачивается, усаживаясь на Эвена сверху.

Эвен тоже садится, и они оказываются лицом к лицу, и он мягко отвечает на жаркие и мокрые поцелуи Исака, пока они не превращаются в нежные касания губ. Время останавливается, и Исак не знает, как случилось, что они перешли от жалящих атак на губы друг друга к таким медленным поцелуям. Мягкий свет уличных фонарей проникает через окно и танцует на их коже, и Исак не может сказать, где заканчивается он и где начинается Эвен.

– Я больше всего люблю тебя целовать вот так, – шепчет Эвен, положив одну руку ему на бок, а второй – поглаживая загривок.

Исак позволяет Эвену обхватить своё лицо обеими руками и целовать его медленно, разрывать на части каждым прикосновением губ. Медленно, так медленно. Исак сидит с закрытыми глазами, тяжело дыша, его рот приоткрыт, а руки и ноги онемели. Он не может даже держаться за Эвена, потому что всё это слишком. Он сидит у него на коленях, пока Эвен не отстраняется и не спрашивает:

– Всё окей?

Исак кивает, а потом у него замирает сердце, когда Эвен отнимает руки от его лица и подцепляет подол собственной футболки, снимая её через голову.

Эвен отбрасывает футболку в сторону, а Исак начинает задыхаться. Он бессчётное количество раз видел Эвена без рубашки раньше. Но сегодня ему стыдно и страшно. Сегодня он возбуждён и сидит на коленях Эвена, и именно Эвен диктует условия. Исак не может думать. Желание полностью поглотило его. И он дрожит всем телом от этой страсти. Он дрожит, и дрожит, и дрожит, и он думает об истории запросов в Google, о вещах, которыми хочет заняться Эвен, о вещах, которыми Исак, возможно, хочет заняться тоже.

– Расслабься, – выдыхает Эвен, прежде чем поцеловать ладонь Исака, потом его шею. – Ты дрожишь.

– Не дрожу, – врёт Исак.

– Я никогда не причиню тебе боль. Ты ведь это знаешь, да?

Кажется, будто Эвен может читать его мысли, самые потаённые помыслы, самые постыдные секреты.

Ты не мог бы причинить мне боль, даже если бы попытался.

.

Требуется много поцелуев, чтобы успокоить лихорадочно стучащее сердце Исака, вернуть его к реальности. Так много поцелуев. Когда Исак наконец тянется снять с себя футболку, губы Эвена покраснели и искусаны в уголках, и Исак не может дождаться, когда почувствует их на своей коже, на своём сердце.

– Ты такой красивый, – врёт ему Эвен прямо в глаза. Но Исак слишком возбуждён и уязвим, чтобы думать об этом.

Он позволяет Эвену целовать свою обожжённую грудь, своё горящее сердце, и он стонет так, словно его никогда не касались раньше. Исак чувствует себя тронутым. В прямом и переносном смысле этого слова. Он тронут.

– Тебе больно? – осторожно спрашивает Эвен.

– Нет. Просто это слишком.

– Хочешь остановиться?

– Нет. Господи, нет, – мгновенно отвечает Исак, прежде чем снова прижаться губами к его рту.

Кажется, его охватывает безумие. Исак не может этого вынести – удерживать так много желания в груди. Ему нужно больше. Поэтому он берёт больше. Он забирается руками в штаны Эвена, под такой же комплект нижнего белья, как у него, обхватывает пальцами его член, начинает гладить. Исак ласкает его и трётся о бедро ради собственного удовольствия, бесстыдно, беспечно.

Руки Эвена отваживаются спуститься ниже, скользнуть в джинсы Исака к его ягодицам, накрывают их и сжимают кожу там. Мозг Исака отключается. Он не может думать. Никто никогда не касался его там. Ему никогда не приходило в голову, что это так приятно, когда тебя трогают там. Но это Эвен. И Эвен так заботится о нём. И прикосновение Эвена так много значит. Прикосновение Эвена оказывает такой сильный эффект.

Исаку так стыдно, когда его внезапно накрывает оргазмом, что он прячет лицо в изгибе шеи Эвена, продолжая двигаться, чтобы ухватить остаток жара, страсти. У него кружится голова, и он не ориентируется в пространстве, пытается отдышаться, теперь лёжа на спине. Но Эвен не даёт ему времени. Он совсем не даёт ему времени.

Он снимает с них обоих одежду, пока они не оказываются полностью обнажёнными, телом и душой. И Исак не понимает, что происходит, пока не замечает, что Эвен по-прежнему возбуждён, что он пока так и не кончил.

Ох.

Эвен внезапно оказывается между ног Исака и зубами разрывает упаковку презерватива. И Исак не может дышать.

О боже. Господи. Это действительно происходит?

– Я люблю тебя, – говорит Эвен, прежде чем надеть презерватив на Исака, чей член снова наливается желанием, так быстро, так чертовски быстро. Эвен надевает презерватив на Исака, не на себя.

– Эвен, что ты делаешь?

– Я люблю тебя.

И тогда Исак видит это.

Сумасшествие. Безрассудство. Химический дисбаланс. Кривую, не сходящую с губ улыбку. Безграничную энергию. Полуночный вздор. Недостаток сна. Повышенную активность. Гиперсексуальность. Взлёты и падения. Расходы. Необдуманные покупки. Швейную машинку. Нижнее бельё. Воображение. Хвастовство. Улыбки. Любовь. Привязанность. Громкие заявления.

Исак видит это, в то время как Эвен полностью и безоговорочно предлагает ему себя, своё тело. Исак видит это, в то время как Эвен целует его в ошеломлённый рот, прежде чем опуститься на него, без подготовки, без раздумий и сомнений, без помощи, не морщась, даже ни разу не морщась.

Тогда Исак чувствует это. Как сердце разлетается на тысячи кусочков в его груди. Весь мир рушится вокруг той самой кровати, в которой он чувствовал себя как дома много недель. Всё разлетается на части. Всё причиняет боль.

Исак смотрит на Эвена и без слов понимает, что его самый главный кошмар всегда был с ним, что он сейчас с ним в кровати, обнимает за талию, прижимается к нему. Его самый главный страх, правда, которую он постоянно проповедует, грустная насмешливая правда, за которую он сражается.

Это всё химические вещества. Это не по-настоящему. Это временное помешательство. Это тупой бред. Это химический дисбаланс.