Исак рассеянно продолжает свою болтовню, потому что он лучше тысячу раз умрёт, чем продолжит развивать тему, начатую ранее. Но это Юнас, и, если кто и умеет разговаривать с Исаком, когда тот начинает выпендриваться, так это он.

— А ещё у Рембо был бурный роман с Полем Верленом, и он заставил его уйти от жены и сына, чтобы погрузиться в жизнь, полную поэзии и излишеств, — говорит Юнас. — Ему было всего семнадцать, когда взрослый мужчина безумно в него влюбился. Настоящая легенда.

Исак молчит. Он забыл о гомосексуальных наклонностях Рембо, когда случайно упомянул его имя. Разумеется.

— Ещё он был очень привлекательным. Настоящий красавчик.

— Какого хрена? — фыркает Исак, слегка закашливаясь дымом.

— А что? Это правда, — смеётся Юнас. — Не знаю, зачем он тратил своё время на Верлена. По-моему, он был достоин гораздо лучшего. Легенда в истории сексуальных меньшинств.

Исак морщится каждый раз, когда Юнас произносит словосочетание «сексуальные меньшинства». Он не может этого выносить. Но он благодарен за то, что Юнас старается, что он замечает. Он всегда знал. Он всегда заботился о нём. И он никогда не осуждал.

— Можно испытывать влечение только к одному человеку? — выпаливает Исак, следя глазами за проплывающим над ними облаком странной формы.

— В каком смысле?

— В сексуальном и интеллектуальном. Я знаю, что в наше время все одержимы ярлыками — гей, натурал, пан, би, бла-бла-бла. Но может человек испытывать привязанность к кому-то одному? Хотеть разговаривать и делать что-то только с одним человеком? Есть для этого какой-то ярлык или определение?

— Да. Конечно, — говорит Юнас.

— Хм? — Исак поворачивается, чтобы посмотреть на него.

— Это называется влюблённость.

Исак снова закашливается, только на этот раз ему приходится сесть, потому что на глаза наворачиваются слёзы. Юнас смеётся рядом.

— Это самая абсурдная вещь, которую я когда-либо слышал!

— Я знаю, что ты не веришь в любовь. Но ты можешь считать меня доказательством, если хочешь. Я люблю Эву. Правда люблю. Я бы не стал тебе врать. Всё по-настоящему. Я живой пример. Если пример существует, значит это реально.

— Но примера нет. Ты думаешь, что есть. Сейчас ты так считаешь под влиянием гормонов и химических веществ в теле и голове. Но вы можете снова расстаться, когда влияние этих веществ закончится. Ты знаешь это лучше, чем кто бы то ни было, — возражает Исак.

— И что? Иногда отношения заканчиваются, но это не значит, что они не были настоящими, пока продолжались.

— Это само по себе ложное умозаключение. Как можно основывать какую-то концепцию на обещании «вечности» и считать её настоящей постоянной величиной, если доказано, что её бесконечность конечна?

— Жизнь — это не математическое уравнение или линейная диаграмма, Исак. Любовь не должна быть диаграммой. Она скорее похожа на синусоидальную функцию.

— Точно, можно подумать, что её нижние и верхние точки пропорциональны.

— Что за хрень? — хмурится Юнас.

— Синусоидальная функция — это периодический сигнал с одинаковой амплитудой. Так что ты, наверное, имел в виду несинусоидальную периодическую функцию.

— Господи, Исак. Ты можешь хоть на секунду перестать вести себя как невероятный лузер и просто послушать меня. Ты же знаешь, я не такой научный задрот, как ты.

Исак смеётся. Наконец-то он выиграл один из их невозможных интеллектуальных споров.

— Ладно. Любовь — это хаотичная, несинусоидальная кривая, похожая на единорога.

— Ты невозможный, — улыбается Юнас, делая глубокую затяжку.

— А ты безнадёжный романтик, который в один прекрасный день столкнётся с горькой правдой.

— По крайней мере я не отрицаю своих чувств.

— Я ничего не отрицаю!

— Я просто хочу сказать, что, что бы ты ни выбрал, что бы ты ни делал и что бы ты ни позволял себя чувствовать, я всегда буду рядом и поддержу тебя. Ясно? Для этого и нужны лучшие друзья.

Исак смотрит Юнасу в глаза и не видит в них ничего кроме искренности и доброты. То, что они снова общаются — одна из самых важных вещей, что произошла в этом году. И он невероятно благодарен.

Но их отношения теперь ощущаются иначе. Юнас бесконечно дорог Исаку, но он больше не может назвать его лучшим другом.

Исак ничего не может поделать с ощущением, что потерял своего лучшего друга много лет назад, когда временное помутнение рассудка лишило его возможности мыслить, когда он начал путать химические вещества, атакующие его мозг каждый раз, когда он проводил время с Юнасом, с «чувствами».

У него никогда не было «чувств» к Юнасу. Он просто стал зависим от него, вцепился в него как человек, которого только что жестоко предали. Хельге глубоко ранил Исака, а Юнасу пришлось разбираться с последствиями. Они никогда не говорили об этом, но Юнас всегда знал. И Исак спутал утешение и заботу, переросшие в слепую необходимость, с «чувствами».

Исак потерял своего лучшего друга в тот же момент, когда начал обжигать людей.

В телефоне играет «November Rain» в исполнении Guns N’ Roses, и Исак не обращает на это внимания, пока не замечает пристального взгляда Юнаса.

— Что?

— Эта песня, — задумчиво произносит Юнас.

— Что с ней?

— Раньше ты всегда закатывал истерику, стоило только её услышать.

— Полагаю, это в прошлом, — пожимает плечами Исак.

— Что изменилось?

— Я?

И это самый немногословный разговор в мире, но они уже сказали друг другу больше, чем за прошедшие годы. Исак мог бы рассказать ему, что эта песня случайно заиграла, когда они ехали с Эвеном на фестиваль, и что он не захотел её пропускать, потому что Эвену она нравилась. Он мог бы рассказать Юнасу, что он научился заново любить эту песню, и что теперь она связана с совсем другим воспоминанием. Но он не станет. Это слишком личное.

— Ты давно его видел? — спрашивает Юнас.

— Кого?

— Ты знаешь кого.

— Знаешь, он не Волдеморт. Ты можешь произносить его имя, — говорит Исак.

— Ладно. Хельге. Ты его видел?

— Нет. С чего бы?

— Я слышал, он спрашивает о тебе.

Да пошёл он.

— Интересно, — произносит Исак настолько равнодушно, насколько может. — И где же ты это слышал?

— Возможно, он написал мне на Фейсбуке. Я думаю, он узнал, что ты больше не общаешься с родителями, и он бы хотел приехать в Осло, чтобы с тобой поговорить.

Исаку требуется время, чтобы собраться с мыслями. Злость яростно полыхает у него внутри, но он не показывает этого. Не потому, что Юнас осудил бы его, но потому, что Исак слишком горд, чтобы хотя бы признать, что эти слова взволновали его.

— Я настолько же заинтересован в разговоре с ним, как в том, чтобы пососать чьи-нибудь пальцы на ногах, — говорит Исак.

— Что это значит?

— Какого хрена? Что мне это совершенно неинтересно? — фыркает Исак.

— Ну не знаю, чувак. У всех свои кинки. Я не осуждаю.

— Фуууу! — начинает хохотать Исак. — Что с тобой не так?

— Что не так с тобой! Кто вообще придумывает такие аналогии?

— Отвали. Ясно?

Они смеются, пока Исак не чувствует, что напряжение отпускает его.

— То есть, я так понимаю, ты не будешь с ним встречаться? — спрашивает Юнас.

— Неа.

— Хорошо.

— Хорошо? — Исак поворачивается на бок и улыбается.

— Ага. Я как бы послал его на хуй. Было бы неловко, если бы ты захотел с ним поговорить.

Исак снова разражается смехом. — Ты? Пацифист Юнас посылает кого-то на хуй? Вау. Что происходит?

— Мой пацифистский кулак отправится на интересное свидание с его носом, если я его встречу. Ты это знаешь.

— Боже. Ты прямо как Эвен, — рассеянно бросает Исак, прежде чем понимает, что это значит.

— Эвен? — Юнас резко садится. — Ты рассказал Эвену?

— Не совсем, но можно сказать, что он в курсе определённых вещей, — говорит Исак.

— О, окей. Мило.

— Мило?

— Ну то есть хорошо, что ты кому-то рассказал, — поясняет Юнас.

— Я рассказал тебе.