— Возможно, нам необязательно это делать, — ровно отвечает он.
— То есть мы будем продолжать? — спрашивает Эвен, всё же позволяя себе улыбнуться. Наконец-то. Это всего лишь слабое подобие улыбки, и всё же улыбка. Его голос меняется, когда он улыбается. Улыбка всегда просачивается в его голос.
— Если у тебя нет возражений, — пожимает плечами Исак.
— И как долго?
— Я не знаю.
Адам подходит к ним, когда они болтают у входа, и они присоединяются к парням у костра на заднем дворе.
Ближе к ночи огонь потухает. Но не тот, что горит в груди Исака. Возможно, пятнадцати минут недостаточно. Возможно.
Он пытается заснуть, лёжа в кровати в отдельной комнате у кухни, в то время как остальные разместились по несколько человек. Исак пытается заснуть, борясь с собой, как и каждую ночь.
И сегодня Исак хочет его. Он просто хочет его. К чёрту стыд и неловкость.
Эвен присылает ему сообщение из соседней комнаты посреди ночи. Два простых слова. Один простой вопрос.
«Как долго?»
И Исак отправляет в ответ «?», хотя прекрасно понимает, о чём спрашивает Эвен.
«Исак и Эвен. Эвен и Исак. Паритет. Равенство. Как долго?»
Паритет. Исак знает, что Эвену пришлось погуглить это слово. Исак знает, что заставляет Эвена делать вещи, которые он обычно не стал бы делать, например, предлагать своё тело для экспериментов, или дрочить в собственной ванной, повернувшись лицом к стене, и принимать ванну с парнями, которые относятся к нему, как к ничтожеству. Исак знает, что Эвен думает, что чувствует к нему что-то настоящее. Он это знает, но также знает и то, что Эвен ошибается. Что всё дело в эндорфинах, и допамине, и прочих «полезных химических веществах». В наркотиках, о которых написаны самые идеальные песни.
Роберт Плант написал «Thank you» для своей жены, и у него вышла совершенная баллада о любви. Это была первая песня, написанная им с Led Zeppelin, самая первая. Она идеальна во всех отношениях. Но потом он завёл интрижку с сестрой своей жены и начал посвящать песни ей. Не потому, что он был плохим человеком, а потому, что люди не могут контролировать свои чувства, не могут предсказать, как будут реагировать на химические вещества.
Возможно, сегодня Эвену хочется посвящать Исаку песни, но завтра всё изменится. И это нормально. Потому что это не по-настоящему. Ничто из этого.
«Как долго, Исак?» Эвен присылает ему ещё одно сообщение.
Сейчас час ночи. Прошло сто тридцать восемь минут с тех пор, как он поцеловал Эвена. И безумие по-прежнему переполняет его.
«До бесконечности», — отвечает он.
Возможно, пятнадцати минут мало.
.
И когда Эвен тайком проскальзывает в его комнату шестнадцать минут спустя, Исак притворяется, что спит. Он не открывает глаза, пока не чувствует тяжесть Эвена на кровати, его запах, окутывающий его мозг, его тепло в собственных костях. Он задерживает дыхание, пока Эвен не обнимает его сзади, не прижимает спиной к груди, как в ту ночь, когда Исак напился и блевал в ванной коллективета, когда он проснулся посреди ночи и чуть не закричал, поняв, что Эвен прикасался к нему, мог снова прикасаться к нему.
Эвен обнимает его, и Исак расслабляется в его руках, прижимается спиной к его груди. И когда Эвен засыпает, Исак поворачивается к нему лицом, чтобы вдохнуть его запах и поцеловать в шею.
Думаю, мы никогда не будем квиты.
И завтра они оба будут притворяться, что не знают, что между ними может быть это. Но это ничего. Потому что по крайней мере во мраке ночи они могут не скрываться.
Возможно, это не пятнадцать минут. Возможно, это бесконечность.
Исак целует Эвена, пока сон окончательно не овладевает им.
========== Глава 13 - Философия стыда - часть 1 ==========
От переводчика: глава разделена на 4 части.
Вода остаётся.
Исак не вытер пол. Он не «убрал» за собой, хотя и обещал это сделать.
Эвен пристально смотрит на лужу, которую Исак оставил у его ног, пока она не начинает казаться ему морем, пока капли, которыми Исак забрызгал его во время их неожиданного сеанса поцелуев, не ощущаются как отметины на коже, пока влага на его губах, лице и одежде не начинает обжигать.
Эвен погружается в размышления, и ирония в том, что он наконец понимает, что Исак имел в виду, говоря об относительности времени. Исак поцеловал его несколько мгновений назад, а может быть, минут, или часов. Эвен не может сказать точно.
Он снова откидывается на спинку дивана, где Исак только что буквально вскрыл ему грудную клетку, и думает. Эвен думает об абсурдном озарении, которое только что снизошло на него.
Он любит Исака. Невозможно. Бесспорно. И его мозг, и его тело переполнены этим — желанием, нежностью, жаждой, томлением, страстью, любовью.
Абсурдность происходящего в том, что это открытие кажется очевидным, естественным, практически успокаивающим, словно всегда жило внутри. Словно это правда, что дремала у него под кожей, пока наконец не расцвела узорами, вырвавшись на свободу.
Всё это нелепо, но Эвен не чувствует раздражения. Скорее облегчение, схожее с тем, что испытываешь, когда наконец вспоминаешь слово, что вертелось у тебя на языке, когда радость, что ты наконец сделал это, перевешивает досаду, связанную с тем временем, когда ты изо всех сил напрягал свою память.
Эвен понимает, что эти чувства живут в нём уже какое-то время, возможно, с тех пор, как Исак впервые проявил к нему чуточку доброты и показал собственную ранимость через несколько недель после знакомства. Эвен понимает, что это чувство жило в нём всегда.
Просто он давал ему разные названия. Любопытство. Сочувствие. Сопереживание. Жалость. Связь. Эксперименты. Дружба. Химические вещества. А теперь просто… Любовь.
Эвен сидит и думает.
И что теперь?
.
Эвен не может точно сказать, сколько времени проводит в гостиной, слушая песню Led Zeppelin, пока мысли наконец не возвращаются к предмету его беспокойства и тоски. К Исаку.
Он не сидит сейчас с парнями у костра на заднем дворе. И он не мог снова пойти к озеру, потому что вода сейчас, наверное, ледяная. Хотя это же Исак. С ним всё иначе.
Эвен поднимается, ставя плейлист и собственные мысли на паузу, и идёт к входной двери.
Он видит одинокий силуэт Исака на водной глади и чувствует потребность бросить телефон и побежать к нему, кинуться в холодное озеро и целовать его до потери сознания, рассказать ему о своих чувствах, открыть ему душу.
Но Эвен не может себе позволить действовать импульсивно, особенно когда речь идёт об Исаке. Осторожном, рациональном и невероятно циничном Исаке. Об Исаке, считающем, что «все песни — о химических веществах», что «время — концепция, придуманная обществом», что «любви не существует». Об Исаке, который говорит: «Я целую тебя для сравнения и контраста». Об Исаке, который заявляет: «Я трусь о твой член в ванне, чтобы мы были квиты».
Исак бросит его, и глазом не моргнув. Он порвёт все связи, обвинит его в заблуждении и безумии, и никогда больше не ответит на его сообщения. Эвен уже представляет их будущее, сочиняя идеальные сценарии в голове. У каждого из них трагический и жалкий финал: Исак обжигает их обоих, не в силах справиться с переполняющим его стыдом, и отвергает Эвена.
Так что Эвен не может себе позволить действовать импульсивно.
Ему стоит пойти и посидеть с парнями у костра, или, может, закрыться в комнате, которую он делит с Элиасом и, отбросив все мысли, посмотреть фильм на Netflix.
Может быть.
Но вместо этого он достаёт сухое полотенце из одного из шкафов и ждёт Исака у двери.
Дать ему полотенце не означает признание в любви. Этот жест можно расценить как раздражение, что Исак не убирается, повсюду оставляя за собой лужи в доме. Это достаточно нейтрально. А может, и нет, потому что, помогая ему высохнуть, он словно говорит: «Я не хочу целовать или прикасаться к тебе сейчас».
.
Когда Исак подходит к коттеджу, он дрожит, мокрые волосы прилипли ко лбу. Эвен не помнит, чтобы Исак когда-либо раньше демонстрировал признаки того, что ему холодно.
