.
Эвен выкуривает целую пачку сигарет. Он бродит по городу, останавливается в районе Акер Брюгге, чтобы посмотреть на открывающийся вид, стоит там, пока мурашки не перестают бежать по коже. Потом он снова идёт, и идёт, и идёт. Около пяти вечера он звонит единственному человеку, к которому может обратиться.
.
— Боже мой, — вздыхает Эскиль.
Сначала он осторожно переворачивает страницы, одну за другой, словно ожидая увидеть какие-то другие слова, потом сдаётся и быстро пролистывает остальное.
Одно и то же предложение, написанное снова и снова, заполняющее каждую страницу, каждый уголок, словно глупое наказание, которое часто используют учителя в начальной школе.
Только вот эти слова не о том, что нельзя жевать резинку во время урока или забывать делать домашнее задание. Нет.
Слова говорят о чём-то ином. О чём-то личном. О чём-то болезненном. О чём-то, что может быть правдой, но не до такой степени. О чём-то, что тринадцатилетний мальчик не должен был писать большими буквами снова и снова, словно высекая эти слова в своём сердце, в своём мозгу, в своей душе.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ. Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ.
Эскиль отбрасывает первую тетрадь и пролистывает вторую. На его лице не остаётся никаких следов обычного бьющего через край энтузиазма. Лишь опустошение и беспокойство. Эвен молча курит, сидя рядом с ним. Эскиль позволяет ему курить в гостиной коллективета, потому что Исак ушёл на ежедневную прогулку с Линн, а ещё, возможно, потому, что видит, что дым и саднящее чувство в горле — единственные вещи, что помогают Эвену сейчас удержаться на плаву.
Эскиль держится за голову. Эвен курит.
— Господи блядь боже мой. С чем мы тут имеем дело?! — наконец восклицает Эскиль, отбрасывая в сторону четвёртую тетрадь.
— Его сестра говорит, что в их доме есть ещё такие тетради, — говорит Эвен хрипло и ровно, словно этот голос принадлежит человеку, которому всё равно. — Я не знаю, кем должен быть тринадцатилетний мальчик, чтобы пытаться так себя депрограммировать.
— Ты думаешь, он понял, что, возможно, гей, и решил сделать это с собой в тринадцать?!
— Его мать немного не в себе. Возможно, он боялся её. Возможно, он прочитал о каком-то методе в интернете, или ещё что-то.
— Что, в каком-то блоге о репаративной терапии геев для чайников?
Эскиль не выдерживает первым и начинает глупо хихикать. Это жуткая ситуация. Всё это ужасно. Эвену очень неприятно, что он узнал об этом и поделился с Эскилем. Но он доверяет ему, и правда не мог держать всё в себе. Он бы сошёл с ума, если бы попытался справиться в одиночку.
Они вместе смеются над дурацкой шуткой Эскиля.
— Это примерно в то время, когда он… — Эскиль замолкает, подбирая слова.
— Примерно в то время, когда он что? Начал обжигать людей?
— Да, помимо всего прочего.
— Чего именно? — Эвен садится и бросает окурок в чашку. — То, о чём ты не хочешь мне говорить? То, что ты не позволяешь мне увидеть?
— Да. Думаю, так.
Эвен замирает, чувствуя, как болезненно сжимается сердце. Грудь Исака. Та его часть, которую он никому не показывает, словно это ключ к пониманию его сути, словно любой сможет разгадать его, если увидит.
Эвену больно. В груди всё сжимается. Он думает, похожа ли эта боль на ту, что, по его словам, чувствовал Исак, когда смотрел на него.
Это тёмные мысли, слишком тёмные. Они возвращают Эвена туда, где он не был уже несколько лет. И всё же.
Исак намеренно причиняет себе боль?!
— Блядь! — Эвен резко вскакивает, попутно отодвигая столик.
— Тебе нужно успокоиться. Ладно? Я знаю, что сорваться легко, но это не наша битва. Речь сейчас не о тебе и не обо мне. Это его история. Всё, что мы можем сделать, — это быть рядом, пока он справляется со всем. Мы не должны расстраиваться. Мы не должны строить теории и осуждать его.
— Я знаю. Я знаю, боже! Он, наверное, рассказывал тебе о моём так называемом комплексе спасителя. Если уж он говорил о моём омлете, но явно упомянул и свою любимую теорию всех времён и народов.
— Нет, не рассказывал, — улыбается Эскиль. — Но я и сам вижу.
— Я действительно такой невыносимый? — вздыхает Эвен.
— Нет. Ты просто слишком сильно его любишь.
Эвен задыхается, услышав это. Что?
— Я не люблю его, — поправляет он Эскиля, нервно хихикая.
— То есть ты его ненавидишь? — возражает тот.
— Что? Нет! Просто есть и другие варианты.
— Он тебе безразличен?
Эвен упирается руками в бока, и этот день и так уже выжал его эмоционально, опустошил, выставил напоказ его слабости. Так что нет. Он не будет это обсуждать. Не сегодня, не сейчас, не с Эскилем.
— Как бы я хотел, чтобы я кому-то был настолько же безразличен, — дразнит его Эскиль, и Эвен не может вестись на это.
— Надеюсь, ты не думаешь, что я кусок дерьма, раз поделился с тобой тем, что показала мне Леа, — говорит Эвен, меняя тему, потому что ему это необходимо. — Просто я знаю, что ты заботишься о нём, и я впервые в жизни не хотел торопиться и делать что-то, не подумав.
— Ну, благодаря тебе я, наверное, усыновлю Исака до конца года, — театрально вздыхает Эскиль. — Но не волнуйся. Думаю, что сделал бы то же самое на твоём месте. Некоторые секреты становятся менее опасными, когда делишься ими. Кажется, я теперь начал лучше понимать ситуацию.
— Ситуацию?
— Да. Я бы тебе рассказал, но Исак никогда меня не простит.
— Значит я так никогда и не узнаю, — протестует Эвен.
— Если он не хочет, чтобы ты знал, то, возможно, тебе и не стоит.
— Разве это справедливо?
— Дело не в справедливости. Ты не в праве решать, справедливо ли это. Некоторые истории должны быть рассказаны тем, кто их проживал, они не наши, чтобы ими делиться, — говорит Эскиль. — Разве у тебя не бегут мурашки по коже, когда кто-то пытается рассказать твою историю? Даже если они повторяют твои слова, разве тебя не раздражает, что кто-то пытается делать это, хотя эта история им не принадлежит? Как те фильмы о геях, которые умирали в 80-е, снятые натуралами. Разве тебя не бесят такие фильмы?
