Ей не нужно было гадать, о чем думает ее друг. Она знала, что его кровь закипает, как и ее, в предвкушении смертельной битвы, но к этому ощущению примешивается печаль от предстоящих потерь. Война — это всегда новые жертвы.

Дождь стучал в оконные стекла. Кенара все еще сжимала в руках пустой стакан. Ей казалось, что этот вечер будет длиться, пока они не отставят стаканы в сторону, ведь чай — такой хороший повод, необходимая условность, чтобы провести столь поздний час в ее доме один на один, почти не испытывая смущения. Впрочем, было похоже на то, что смущается, как всегда, только Кенара. Неджи вел себя так, словно это было естественно — сидеть в ее кухне на полу, пока тонкие струи дождя за окном пронизывают сумрак осенней ночи. Он покачивал свой опустевший стакан вращательным движением, наблюдая за тем, как капли на дне катятся по кругу.

— Как ты думаешь, Неджи, — тихо спросила Кенара, — может наступить настоящий мир?

Молодой Хьюга ответил не сразу.

— Анализируя прошлое, вынужден сказать «нет». Сколько люди себя помнят, шла война, менялась лишь ее интенсивность. Множественность мнений и готовность убить и быть убитым за свою правду всегда порождала конфликты. Должен ли я поверить, что однажды люди, не смотря на свои раздоры, придут к согласию по всем основным вопросам?

— Звучит маловероятно. Значит, в мире всегда будет место для шиноби и наше дело не умрет.

— Идеи не умирают, в отличие от людей. Но почему ты заговорила об этом? — Неджи посмотрел на девушку. — Я видел знакомый блеск в твоих глазах, лишь слегка затененный печалью. Ты не боишься грядущих событий, наоборот, хочешь проверить свои силы.

Кенара спокойно встретила его взгляд. Щедрое летнее солнце придало ее коже золотистый оттенок, на фоне которого и в свете лампы синие глаза приобрели более темный и яркий цвет, чем обычно.

— Боюсь, — тихо произнесла куноичи, — но за себя в меньшей степени, и это чувство живет где-то в глубине души. Я лишь пытаюсь представить себе другой мир, в котором нет войн, но не могу. Мир, где у каждого ребенка есть родители, у каждого человека — семья. Там смерть лишь конец долгого пути, а не внезапная и непреодолимая преграда.

— Хорошо. Но чем бы мы занимались в таком мире?

— Не знаю. Просто жили счастливо?

— Без своего любимого дела? Сомнительно.

— Нашлось бы другое…

— И потом, — добавил Неджи, — я не совсем представляю, что значит «жить счастливо». Мы исполняем свой долг, защищаем людей и определенный порядок вещей. Совершенствуемся, расширяя для себя границы возможного. Удовлетворение от проделанной работы, усталость после хорошей тренировки, победа над сильным противником, удачно завершенная миссия — все это грани счастья, разве нет?

«Он даже не упомянул ничего, похожего на человеческие отношения, — подумала Кенара. — Неджи не влюблен в меня, он еще далек от этого чувства. Как нелепо было бы…» Вслух она сказала:

— Да, для меня тоже.

— Я знаю, поэтому слегка удивился направлению твоих мыслей.

Хьюга помолчал.

— Ты ведь не считаешь, что жизнь простых смертных наполнена большим смыслом в сравнении с нашей? — спросил он.

«Простых смертных», — повторила Кенара про себя, не сдержав улыбки. Иногда Неджи забывал придерживать собственную гордыню.

— Может и нет, — сказала она, — кто знает? Но, жертвуя собой ради их защиты, разве мы не признаем свою жизнь вторичной?

— Наоборот, тот, кто способен защитить другого, не может быть вторичен, — ответил Неджи.

— Даже если погибает при этом?

— Особенно если погибает. Стремиться к счастью — естественно и заложено в человеческой природе. И если мирная жизнь — непременное условие счастья, — он испытывающее взглянул в синие глаза, — скажи, ты могла бы отказаться от возможности быть шиноби ради того, чтобы «жить счастливо»?

«А это необходимо?» — подумала девушка.

— Нет, — честно ответила она.

Неджи сдержанно улыбнулся.

— Так я и думал. Мы не из тех, кто отсиживается за чужими спинами, следовательно, мирная жизнь не для нас. Ничего не изменится, Кенара. Колесо войны начнет вращаться быстрее, а потом, как всегда, замедлит свой ход. И я знаю, что, несмотря на множество смертей, потоки крови и тяжелые раны, мы с тобой получим удовольствие, выкладываясь на поле боя в полную силу. Такова наша суть.

Кенара смотрела на его открытое мужественное лицо, сердце ее билось учащенно. «Я люблю его и горжусь им», — думала она. Бьякуган излучал теплый свет, заставляя ее нежную улыбку против воли расцветать под его лучами.

— Ты — хороший товарищ, Неджи, и прирожденный командир.

Комплимент из уст Кенары заставил щеки молодого Хьюга слегка порозоветь.

— К сожалению, дождь закончился и мне нужно уходить, — сказал он, поднимаясь и ставя свой стакан на стол.

«Нет, не уходи», — подумала девушка.

— Да, — сказала она вслух.

Пока Неджи обувался в коридоре, Кенара подала ему плащ. Дверь распахнулась, на улице было тихо, лужи блестели в ночном полумраке, ветер как будто спал.

— Прощай, Кенара, — сказал Неджи.

— Прощай, Неджи, — ответила Кенара и, проводив его взглядом, затворила дверь. Она стояла какое-то время, то улыбаясь, то снова делаясь серьезной, затем выпрямилась, расправила плечи и глубоко вздохнула.

— Ну что же, надо размяться как следует и приготовиться стать еще сильнее, — сказала куноичи. Хорошее расположение духа вернулось вместе с уверенностью в себе и завтрашнем дне.

Неджи обернулся в конце улицы. Никогда еще его так странно не принимали в гостях, и впервые он чувствовал себя уютно в чужом доме.

Но несмотря на то, что началась мобилизация, войска шиноби пока еще не выводили из Конохи. Деревня волновалась и теперь уже напоминала не муравейник, а гудящий улей. Кенара неожиданно получила повышение до джонина и была быстро введена в курс дела старшими товарищами. За годы тренировок она воспитала в себе терпение и выносливость, но от природы была нетерпеливой, поэтому в свободное от служебных дел время пыталась отвлечь себя разнообразными занятиями. Кенара решила проверить боеготовность своей команды и посетила сначала Роя, потом Набу.

Рой проживал в маленьком домике, точной копии своего прежнего жилища все в тех же зеленых и оливковых тонах, и по-прежнему не спешил открывать дверь своим гостям. Куноичи знала наверняка, что ее товарищ по команде находится дома, поэтому стучала долго и настойчиво. Наконец послышалось какое-то шевеление. «Четыре часа вечера, не спит же он…» — пробормотала Кенара, и в этот момент дверь приоткрылась. В небольшой щели показалось бледное лицо Роя с глубокими тенями под глазами.

— Что тебе нужно? — хрипло спросил он.

— Рой… — Кенара придержала дверь рукой. Что это? Ей показалось или у него глаза красные? — Пожалуйста, впусти меня.

Рой оставил дверь полуоткрытой и ушел в дом. Кенара, недоумевая, вошла. В комнате уже стояла кое-какая мебель: небольшой изящный диван, столик и кресло. Девушка медленно прошла в кухню. Рой сидел на табурете за столом, уронив голову на руки. На столе лежал закрытый альбом для фотографий, кунай и повязка шиноби — реликвии глубокого горя. Кенара села на второй табурет. Ей хотелось уйти и дать Рою побыть наедине с его воспоминаниями, но она чувствовала ответственность за его душевное состояние, а также тупую боль — жалость по отношению к другу. Что ей нужно сказать, что нужно сделать?

Кенара робко коснулась его плеча, взяла его за руку. Рой вздохнул, как раненное животное, и приподнялся.

— Сегодня ее день рождения, — произнес он. — Ты не знаешь, но она погибла из-за меня, защищая меня. И я думал о том, сколько еще погибнет людей в ближайшее время.

Рой поднял глаза на Кенару.

— Я думал о тебе и Набу, о том, что если вы тоже умрете… я не хочу больше жить. Не хочу жить в этом склепе, где смерть отплясывает на трупах наших любимых, пьет их кровь и хохочет нам в лицо… Боль от бесконечных потерь сжигает душу до пепла, до пепла, Кенара!