Прошло еще минут десять, а ее все не было. Интересно, как она, явившись, оправдываться станет?

Он встал и прошелся вокруг стола, потом опять уселся за него. Светислав понимал, что это вредит его следовательскому авторитету, она наверняка сочтет, что он просто неопытный мальчишка. С досады он вытащил из шкафа старый номер «Борбы»[9] и прочитал длинную гневную статью на политические темы. Дойдя до конца, он понял, что уже читал ее раньше. Он отбросил газеты и опять принялся вышагивать по кабинету.

Так прошло примерно полчаса.

Потом он решил, что уже достаточно поздно и женщина точно не явится, причем больше – никогда.

«И что теперь делать? Она злоупотребила моей добротой, – сокрушенно раздумывал Светислав. – Ведь я ни руки не распускал, ни в камеру не сажал, хотя она точно заслуживала. Позволил ей шастать по городу как какой-то госпоже и являться ко мне без конвоира, вот она и воспользовалась – сбежала! И теперь ты, несчастный и больной, выглядишь дурак дураком! Вечно я страдаю из-за своей наивности. Что теперь Марич скажет, когда я ему доложусь?»

Настроение совсем упало. Светислав сел за стол и принялся разбирать бумаги. Потом отнес пишущую машинку в шкаф, запер дело в сейф, спрятал протоколы. Похоже, похода к шефу было не избежать. «Я все сделал так, как он приказал, вот пусть и решает. А может, конвоира за ней послать? Чтоб тот ее в наручниках привел?»

Он никак не мог решить, что именно следует предпринять. Такого в его практике еще не бывало. Обычно перепуганные клиенты беспрекословно выполняли все указания.

Вдруг, когда он нерешительно перебирал бумаги в ящике стола, хлопнула дверь. В кабинет тихо вошла Станка. Светислав поднял голову и замер.

Ладони его все еще были в ящике стола, и он подумал: «Наверняка решит, что руки у меня в карманах штанов!» Он резко выкинул ладони на столешницу: «Пусть думает, что я стол прибирал, как обычный чиновник. А то подумает, что я чем-то другим в ожидании ее занимался». И глупо, почти идиотически, улыбнулся.

– А, это ты? – произнес, придурковато оскалившись. – Опоздала малость?

Женщина и не подумала закрыть за собой дверь, а только прислонилась к косяку. И тупо, как на неодушевленный предмет, рассматривала его оттуда.

Светислав устыдился: «Что это, я перед ней извиняюсь? Кто перед кем должен извиняться? Неужели у меня совсем никакого характера нет?»

И тут Станка медленно, хрипло, с презрением произнесла:

– Товарищ Марич передал вам, что больше не надо.

У Светислава в голове мелькнула мысль: «Все-таки к нему!» Она не доверяла ему, он показался ей недостойным признания. Его обманули, и этот обман обжег сердце.

«И этот туда же! – с горечью подумал он. – А еще друг. Что же он не вернул ее ко мне?»

– Хорошо, – сердито произнес он, как обиженный ребенок. И опять опустил взгляд в ящик. Он был обижен, оскорблен.

Вдруг, автоматически продолжая рыться в ящике, он понял: что-то тут не так, что-то уж больно подозрительно. Что «не надо»? В мозгу у него противно заскрипело, будто кто-то у самого его уха провел алмазом по оконному стеклу.

Светислав отчаянно зажмурился. Что это она несет? Он выпрямился и внимательно посмотрел на нее. Щеки у нее были несколько румянее, чем обычно, и даже волосы под платком, похоже, были несколько встрепаны. И с неверием в голосе он спросил:

– Чего именно, Станка, «не надо»? Чего «больше не надо»?

Красивая женщина как-то странно усмехнулась. Была в этой усмешке и печаль, и презрение, может, еще что-то, что он не сумел уловить.

– Допросов, Светислав, – ответила она со вздохом. – Допросов больше не надо. Мы договорились.

Стекла в его голове, которые он с такой страстью вставлял и так старательно протирал, чтобы через них в душу проникал свет новых дней, бесшумно разлетелись в мелкие дребезги. Сверкая разноцветными лучиками спектра, они пронеслись как разноцветные рекламные листовки, зовущие на цирковое представление, как безостановочно спаривающиеся пестрые бабочки. Стол, на который Светислав невольно оперся локтями, накренился. Он крепко ухватил его за края и вернул в исходное положение.

– Так о чем вы договорились, Станка? – спросил он, не чувствуя собственного голоса.

А она в ответ опять усмехнулась:

– Чего там, Светик. Получил он, чего добивался. Так что, думаю, больше вы меня ни допрашивать, ни мучить не будете.

Светислав смотрел на нее и просто не верил своим глазам. В самом ли деле она это сказала или все это только привиделось ему? Он никак не мог поверить, что именно сейчас все это происходит с ним. Ему казалось, что кто-то когда-то давным-давно рассказывал ему про это — не более того.

Он испуганно молчал, а женщина все еще смотрела на него с презрением. Ее взгляд мог означать, что она ожидает чего-то подобного. Светислав подумал: «Не надо говорить, что я сожалею, – это было бы слишком глупо! Может, она просто хочет убедиться в том, что я все понял?»

И так вот, молча, нахмурившись, она простояла несколько долгих мгновений. А потом неспешно, неслышно, не спуская с него взгляда, вышла в коридор.

Она исчезла в нем, и Светислав не услышал даже шороха ее шагов, словно она растворилась в воздухе прямо на его глазах.

Он еще некоторое время простоял как зачарованный в своем кабинете, после чего ему в голову пришла мысль: «А была ли вообще здесь эта женщина или мне все это почудилось?».

Молодой прапорщик Светислав Петрониевич еще некоторое время молча сидел там, где это его застало. Потом почти на цыпочках, стараясь идти так, чтобы половицы не скрипели, вышел из здания и направился к углу, таясь, как серая полевая ящерка. «Неужели все с ума посходили?» – подумал он, оказавшись на улице.

В этот светлый, прозрачный полдень в воздухе над мостовой дрожало бормотание пьяной, порочной третьей весны, овладевшей Чуприей. Земля, травка, почки, волна белого цвета залила каштаны, и со всех сторон на него обрушивались запахи, вороша и без того спутанные мысли и сводя с ума. Пробираясь вдоль заборов, сгорбившись так, чтобы никого не видеть, и полагая, что никто также не обращает на него внимания, он из каши, в которую превратились его мысли, старался выбрать только одну, новую для себя: неужели именно так сходят с ума?

Домой он явился в полном отчаянии, со сломленной душой, не в состоянии более бороться с собственным безумием. Прямо в форме, не скидывая сапог, с порога повалился в кровать; Радмила, к счастью, опять была где-то в городе.

Так, в полусне, он провел два или три часа. Потом открыл глаза, встал и принялся шагать по комнате: неожиданно голова очистилась, Светислав почувствовал себя здоровым и преисполненным силы и решимости добиться на этой земле настоящей, человеческой правды.

Что делать? К кому обратиться?

Он распахнул окно, выходящее во двор. Давно уже наступил вечер, и в раскидистой кроне ореха громко ворчала какая-то птица. Теперь он пожалел, что рядом нет сестры. Они могли бы посоветоваться. Она опытная, может, смогла бы ему помочь. Он решил отправиться завтра в партком. «Но только, – подумал Светислав, – они слабаки и вряд ли захотят вмешиваться в наши дела! Однако тянуть ни в коем случае нельзя – решать надо или немедленно, или никогда».

И он решился отправиться в Белград. Первым поездом, и никому об этом ни слова. Он разыщет полковника Йову и все ему расскажет. И пусть тот решает, как следует поступить. Однако Светислав тут же усомнился: тот такой суровый, закрытый человек, захочет ли он понять его? Может, и он попрекнет Светислава белыми перчатками? И не лучше ли обратиться к капитану Холере? Ведь именно Холера в свое время рекомендовал его Управлению.

Приняв решение отправиться в Белград, Светислав ощутил прилив силы и бодрости, чего с ним давненько не бывало. Вдруг ему захотелось вымыться. «Только на пользу пойдет, – подумал он. – Разогреюсь, да и кашель этот пройдет».