– Что? – выдернулась Катька из дум о записке. – Нет, Жень, мне не до этого.

– Блин, ну что ты так пристала к этой бумаге? Вот тебе совет. – Мы с Любимовой тут же приободрились, так как давно побуждали Логинова проявить смекалку относительно интересующего нас предмета, но он все отшучивался. И вот теперь решился высказать свою точку зрения. – Коли не можешь понять, что в ней, найди того, кто ее написал, тогда и придешь к значению этих тупых букв. Не всегда нужно двигаться прямолинейно, не забывай о том, что существует метод «от обратного».

– Солнышко, я помню об этом методе, но в данном случае он нужен как собаке гармонь. В гостинице четыре этажа, на каждом по три десятка номеров. Тот, кто подбросил ее, мог успеть скрыться в лифте, а значит, это может быть кто угодно.

– Нет, киса моя ненаглядная. Я живу к лифту ближе, чем вы, и с уверенностью могу заявить, что до того, как ты постучалась в мою опочивальню, никто туда-сюда не ездил по крайней мере минут десять. У меня отличный слух, можешь мне поверить.

Катерина выдохнула.

– Хорошо, уже легче. Остается всего тридцать номеров. В каждый будем стучать?

– Предлагаю начать с тех, кто непосредственно с нами контактирует, это значительно сужает круг поисков, не находишь?

Я подключилась к диалогу, зачарованно смотря на Женьку:

– У тебя что… – понизила голос до шепота, – есть кто-то на подозрении?

Логинов выразительно мне подмигнул и тихо сказал:

– Клянусь вам, что видел мистера Большая Нога на нашем этаже еще вчера.

– Кого? – не поняла я.

– Ну… как там его… – сморщился Женя. – Соколиный Клюв?

– Орлиный Глаз! – громко поправила его я и только по тому, как изменились лица друзей, поняла, что натворила.

– Говори, бледнолицая! – смело молвил старик индеец, решив, что я к нему обратилась. Все пассажиры и водитель со злорадством уставились на вашу покорную слугу, ожидая ее сиюминутного провала и следующего за этим вечного позора.

Сама же позорница рискнула поднять глаза на суровое разукрашенное лицо мужчины в мешковатой одежде, лихорадочно соображая, что бы произнести. Его маленькие глазки выжидательно смотрели на меня, почти не моргая.

– Э-э… м-м… А вы на каком этаже расположились, товарищ Орлиный Глаз? – дрожащим голоском решила я прояснить ситуацию перед неотвратимой гибелью.

– Полдюжины подъемов, разделенных площадкой, и поворот туда, где поднимается красно солнце! – без запинки отрапортовал человекоподобный субъект, что натолкнуло меня на мысль, а не готовил ли он эту речь заранее?

– Шесть подъемов? То есть третий этаж? – переспросила я, но индеец точно ушел в транс, за него ответил мой знакомый Кеша:

– Он не признает лифты, потому поднимается пешком. Да, третий этаж.

– Где вы его откопали, негр Кеша? – поинтересовалась Светлана, которая, я смотрю, особо не трудилась выбирать выражения, общаясь даже с незнакомыми людьми.

На слово «негр» негр никак не среагировал и ответил, как всегда, добродушно улыбаясь:

– Мы познакомились в столовой, два дня назад. Он приехал сюда из Воронежской области, чтобы посмотреть город.

– Что вы говорите… И чем же питается сей народ?

– Маис, бобовые, тыква, какао, агава, картофель… – принялся тот перечислять, поражая нас своей осведомленностью. Точно сам средь них вырос, ей-богу. – Вообще индейцы были самым трудолюбивым народом, а в пахотном и огородном деле их никто никогда не превзойдет, поверьте мне.

– Белое мясо табу! – резко выкрикнул индеец, на пару мгновений вернувшись в реальность, и все мы подпрыгнули на своих местах.

– Разве индейцы не едят мясо? – вдумчиво сказал Женька сам себе, но Иннокентий услышал и ответил:

– Он происходит из древнего малочисленного племени, родственного ацтекам, раньше они жили там, где сейчас Мексика. Когда Кортес пришел завоевывать их земли, они ушли в горы, спрятались, так и выжили. Их племя отличалось тем, что они не делали человеческих жертвоприношений и в большинстве своем были вегетарианцами, а птицы вообще у них считались священными животными. Так и они и вымирали потихоньку, пока не осталась одна семья, в которой и родился наш гость. Когда он был молодым, семья перебралась в Россию: в Мексике процветает безработица, большинство живет в нищете. Они поселились в деревне в Воронежской области, где очень плодородные земли. Выращивали продукты на продажу, а также плели изделия из соломы. Для русских это в диковинку – покупать что-то у настоящих индейцев, так что дела шли хорошо. Орлиный Глаз очень чтит своих предков и старается вести тот образ жизни, что вели древние соплеменники, поэтому так одевается. К тому же он подрабатывает фотографированием с желающими, для такого заработка подобная экипировка просто необходима. Вот… Детей у него нет, родители умерли, вот так он остался последним представителем своего племени на планете.

– Без мяса долго не протянет, – включился в беседу водитель, видимо, тот еще мясоед.

– Протянул же как-то до сих пор, – поспорил Логинов, затем обернулся к нам и зашептал: – Сдается мне, история выдумка. Мужик всего-то придумал себе сценический образ и для этих целей ездит по туристическим местам. Фото на память за деньги – видимо, единственная правда в рассказе…

Сам Куаюнютаноук, или как там его имя, хранил гордое, поистине индейское молчание.

Лера вернулась с бумажным пакетом в руках и села и машину. Павла с ней не было.

– Я помню, как-то в Одессе меня позвали сыграть Глинку, основоположника русской классической музыки… – так как все замолчали, то лепет Агаты стал слышен.

– А почему вы не поехали с Галиной Тимофеевной? – спросила ее Света расстроенно, ничуть не стесняясь показывать, что присутствие дамы ее тяготит.

Неожиданно та отвлеклась от воспоминаний (или фантазий?) и ответила на вопрос:

– Не могу, у меня слабое здоровье. Астма и порок сердца.

– А зачем вы тогда поехали с нами? – искренне недоумевала Валерия, ведь, если что, отвечать придется ей. – Вдруг вам плохо станет? С фонтанов мы вернемся только поздно вечером.

– А мы разве не в санаторий едем? – с искренним негодованием спросила Никитична.

– Хм… Нет, мы вообще-то едем в Петергоф.

– А я думала, это название санатория…

– Павел Самойлов вам случайно не родственник? – громко спросил насмешник Женька, и я в тот момент была с ним солидарна. Всамделишно странность пожилой женщины могла объясняться лишь так.

– Павел? Нет, у меня есть сын, но не Павел. Но я не помню кто. Но точно не Павел. А в Белоруссии, когда еще был СССР, я играла Шопена.

Орлиный Глаз схватился за голову. Сперва он считал себя самым чудаковатым персонажем и весьма этим гордился, а тут вон оно что… Стоит ли упоминать, что на Фалю и Фелю никто уже не обращал внимания, как было в первый день приезда на ресепшене. Сейчас они смотрелись как свои в доску.

Лера невероятно огорчилась. Она надеялась, что ее первая экскурсия пройдет по высшему разряду и все будет как по маслу, а тут на тебе: индейцы, негры, металлисты и свихнувшаяся пианистка. Наш Павел в этом таборе позорно терялся, приравниваясь к статусу заурядного человека. Мне стало жаль девушку, и я тихим голосом сказала ей:

– Лера, вы прекрасно справляетесь.

Малинова услышала, благодарно улыбнулась и одними губами ответила:

– Спасибо.

Здесь прибежал Самойлов, влетел в «Газель» подобно тайфуну, но, закрывая дверь, наткнулся на неприятную неожиданность:

– У вас тут ручка сломана.

– Да, потому что вы ее сломали, – сдержанно произнес Альберт.

– Я?!

Женька с тяжким вздохом поднялся и закрыл за другом дверь. Оба уселись, транспорт тронулся.

– Сумасшедший дом, – прошептала мне на ухо Любимова. Я согласно закивала. Что же ждет нас дальше?..

А дальше нас ждал прекраснейший дворцово-парковый ансамбль, знаменитый своими уникальными фонтанами. «Газель» въехала на стоянку и остановилась. Двенадцать человек вышли под мелкий моросящий, но уже сходивший на нет дождик, вооруженные зонтиками, и направились ко входу в «Русский Версаль», как точно подметили некоторые историки про Петергоф.