– В 23:00 была в расположении роты в Родионово.

– С ней все в порядке?

– Так точно!

– Никаких эксцессов не было?

– Никак нет, товарищ генерал. Хорошая девушка. Была сильно обморожена, были повреждены правый голеностоп, плечо и голова из-за падения с наблюдательного пункта на дереве. Медицинская помощь оказана, все в порядке.

– Хорошо. А что там за история со свадьбой?

– Свадьбы не было. Была помолвка между ней и старшим лейтенантом Овечкиным, командиром второго взвода, который ее и вытащил с той стороны.

– Лейтенант ее не того, не обрюхатил часом?

– Не знаю, судя по всему, нет. Он здесь, можно задать вопрос ему.

– Задам, задам. Сейчас я вас об этом спрашиваю. Разболтались вы там у меня. Никакой дисциплины! В общем, вы говорите, что отношения между девушкой и лейтенантом хорошие и развиваются в нужную для нас сторону, так?

– Именно так, товарищ генерал.

– Садитесь, капитан. Вы можете дать развернутую характеристику на лейтенанта Овечкина?

– Конечно, товарищ генерал. Я знаю его с августа 1941 года, – и я начал давать полную развернутую характеристику на Сашку.

– Считаете, что самостоятельно он вполне может работать?

– Думаю, да.

– Что можете сказать по девушке?

Я передал характеристику, данную Хуун Евгенией.

– Отлично, капитан. Ставкой нам поручено провести стратегическую операцию по выводу Финляндии из войны. Будут задействованы в том числе и два ваших «клиента» – Тикконен и Хуун Рамсай. У вас есть, кому передать вашу роту?

– Старший лейтенант Коршунов, командир 3-го взвода, или старший лейтенант Михайлов, командир 1-го взвода. Именно в таком порядке.

– Ваше мнение, Петр Петрович?

– Совсем Иволгина от нас не забирайте!

– Нет, не заберем. Он будет находиться в Ленинграде, но работать непосредственно в Управлении. Можете его использовать для нужд фронта, но помните, пожалуйста, что у него отдельная задача.

Совещание длилось еще два часа, а Сашка мучился в коридоре, не зная, что их судьба уже решена, и он остается в кадрах ГРУ. Мне же удалось вставить в разговор тему Барвенково, увязав ее с реакцией финнов на наши предложения.

– А там что не так? При чем тут юг?

– Судя по всему, самое крупное наступление немцев планируется на юге, товарищ генерал. Там скрытно сосредоточилась 6-я армия немцев, которой раньше командовал фон Рейхенау. Сейчас командует Фридрих Паулюс. Вот письмо генерал-лейтенанта фон Хартманна из 51-го армейского корпуса генерал-майору Курту Вегеру из 18-й армии, из которого видно, что их корпус располагается под Харьковом и им ограничили передвижение. Вот здесь вот о гениальном замысле фюрера.

– Ну-ка, ну-ка! Откуда это?

– Капитан активно работает и анализирует захваченную почту противника, включая личную переписку, прежде чем отправить письма в политотдел фронта. Он уже установил, что 11-я армия будет переброшена к нам, под Ленинград, как только закончит под Севастополем, – ответил за меня Евстигнеев.

– Поэтому, товарищ генерал, на юге следует готовиться к обороне, а не к наступлению. Резервная армия – это не баран начхал.

– А это не может быть дезой?

– Конечно! Ради этого они Спасскую Полисть и Подберезье нам и сдали! – улыбнулся я.

– Максим! Не ершись! – сделал мне замечание Евстигнеев.

– Так, минуту! – Панфилов взял телефон, с минуту постоял с трубкой в руке, затем назвал позывной, с кем соединить. Судя по имени-отчеству – Борис Михайлович, – разговаривал он с начальником Генштаба маршалом Шапошниковым.

– Сведения только что поступили, товарищ маршал, и с другого участка фронта. Из Ленинграда. Источник надежен. Зато прежний источник попадает под серьезное подозрение. А вот сообщение Изотова, которое вызвало столько споров, подтверждается. Немцы готовят удар не на Калининском фронте, как нас пытались уверить многие источники, а под Харьковом. Выгрузка 14-го танкового корпуса под Ржевом не более чем мистификация. Его офицеры пишут из-под Харькова. В армии шесть или семь корпусов.

Он надолго замолчал, слушая ответ или ожидая ответа, и неторопливо прохаживался вдоль стола. Прижав ладонь к трубке, сказал:

– Плохие новости ты принес, капитан! Но вовремя!

Их разговор длился еще около часа, но минут через двадцать нам сделали знак рукой и попросили выйти. Там в коридоре я и успокоил Сашу. После этого совещание продолжилось, но обсуждали уже рекомендательные аспекты, а не предписывающие. Через десять минут нас всех отпустили. И мы вернулись в гостиницу.

Оказавшись в мягких постелях в номере на двоих, мы продрыхли почти до двенадцати. Разбудил нас посыльный, принесший пропуска в Кремль. Сходили позавтракать в ресторан. Дорого, но половину стоимости с нас взяли талонами на питание. После этого приводили в порядок парадную форму. Сашка никак не мог успокоиться и все расспрашивал подробности о совещании, касающиеся их.

– Слушай, прекрати! У стен тоже уши имеются! Поговорим, успеем.

– Нет, ну ты мне все сказал?

– Конечно, нет. Я тебе сказал, что руководство не возражает против вашего брака, и ты остаешься в кадрах. Пока этого достаточно! Все, закончили разговоры, иначе ты форму сожжешь!

Он и вправду чуть не сжег галифе, это отвлекло его на некоторое время. Ну, а потом мы начали собираться в темпе вальса. К 16:00 были у Никитских ворот. Прошли в Георгиевский зал. Но нам медали и ордена вручали не со всеми, а на закрытом заседании, без присутствия прессы, без фотографирования. Все прошло сухо и быстро. Выступили только Шапошников и Меркулов, поблагодарив собравшихся в зале восемь человек: шестерых гражданских и нас. Выходили мы не через парадный, а через боковой выход. Уже в дверях я услышал:

– Капитан! Подойдите сюда! – маршал Шапошников подавал мне знак рукой. Я подошел и доложился. – Вы собрали те письма, которые мне вчера передали?

– Про юг?

– Да.

– Я, товарищ маршал.

– Насколько я понимаю, вы не докладывали наверх, так как это много выше вашего уровня?

– Все, что касалось нашего фронта, я передал и обратил особое внимание на то обстоятельство, что разбирать немецкие укрепления не надо – наоборот, занять и усилить.

– Все правильно, капитан, вас так учили. Стратегические вопросы на уровне роты не решаются. Тем не менее вы работали на уровне фронта, так что вы вправе были рассматривать и эти вопросы. Я объявил вам выговор, а Евстигнеева предупредил о неполном служебном соответствии за задержку сведений стратегического характера. Впредь подобную информацию не задерживать, а передавать немедленно начальнику ГРУ или непосредственно начальнику Генштаба. Соответствующий приказ я издал.

– Без подобного приказа ни я, ни генерал Евстигнеев не имели права заниматься такого рода деятельностью и готовить такого рода справки. Наше дело было собрать письма и почему-то передать их в Политическое, а не в Разведывательное, управление. Наказание не совсем обосновано, товарищ маршал.

– Вы хороший аналитик, капитан Иволгин. Я отменю наказания, буду ходатайствовать о награждении. Свободны!

– Есть! – я отдал честь и отошел от начальника Генштаба. Сидеть ему на этой должности оставалось совсем немного, чуть больше десяти дней. Крымский фронт ему не простят. Хотя без авиации на юге делать нечего.

– Что говорил? – спросил Сашка.

– Что инициатива может быть наказуема!

– А ты что, не знал? Подальше от начальства, поближе к кухне! Что делать будем?

– Сейчас зайдем в ГРУ, узнаем, где начальство. Если его нет, то будем брать билеты на «Стрелу».

– У нас же приглашение на торжественный вечер в Кремлевском дворце!

– Забудь! Ты – разведка! Скажу тебе больше, Саша: со вчерашнего дня ты – индивидуал. Вопрос уже решен.

– И куда же?

– Сам не догадываешься?

– А почему меня ни о чем не спросили?

– Ты подписку при поступлении в школу давал?