Почти никого из них не было той ночью на поле боя. Они отсиживались в замке или за спинами простых бойцов.

Той ночью… Катарис Мевран нашел меня под утро, с недоумением оглядев мою грязную одежду, еще перепачканную чужой кровью. Сам он успел и переодеться, и помыться.

— Я искал вас, лорд Киран, — сказал он. — Мне сказали, вы отправили людей в замок Мар-Шайала.

— Чтобы его семья не успела сбежать. И часть советников до сих пор там. Их головы нам пригодятся.

Катарис Мевран оглядел меня с ног до головы, остановив взгляд на сбитых костяшках пальцев:

— Так понимаю, об этом вы узнали после небольшого расспроса пленных?

Я молчал, пока он не поднял голову, чтобы посмотреть на меня, и спокойно сказал:

— Я воин, а не аристократ, лорд Катарис. И если будете мне мешать, я вам об этом напомню.

Он скривился, едва заметно, но явно не так хорошо умеющий владеть лицом, как его мать, леди Ашайя.

— Предпочитаю принимать более цивилизованные решения.

— Ваши решения привели к тому, что вы не смогли организовать военный лагерь. И это стоило нам многих жизней.

— Такое случается.

Я приблизился к нему, и лорд Катарис отшатнулся, решив, что я действительно готов его ударить. Но на самом деле, мне хотелось его убить.

Вместо этого, я тихо сказал:

— Я еще разберусь, не было ли это преднамеренным… вдруг вы поддерживали лорда Мар-Шайала, лорд Катарис? А пока не стоит бояться запачкать свой новый костюм, проверьте лучше своих людей.

С того момента Катарис Мевран старался не попадаться мне на глаза, и мы не беседовали с ним лично, едва ли перекинувшись десятком слов. Возможно, он правда испугался, а у меня не было желания его переубеждать — хотя я не сомневался, что с Уртаром он никак не связан.

Но надеюсь, леди Ашайя проживет еще долго, оставаясь главой Дома. И за это время научит чему-то своего сына, которого явно не допускала до важных дел.

Сейчас Катарис и Венар Мевраны тоже стояли рядом со мной, Джагеном, Алаваром и другими вельможами на эшафоте. Мы следили за казнью изменника.

Уртар Мар-Шайал не пришел — его притащили. Привязанного к волокуше, будто мешок с зерном, тянутого неторопливой лошадкой. Я не знал, видел ли Джаген отца за те пару дней, пока все мы восстанавливали силы, а тот содержался взаперти. Мне не нужно знать.

Но сейчас Уртар выглядел грязным, избитым, покрытым пылью и кровью. Для него всё только начиналось.

Его выволокли на эшафот и швырнули перед нами на колени. Я сам озвучил обвинение и приговор, пусть все и знали, что ждет изменника.

— Последние слова? — осведомился я.

Уртар вскинул голову, один его глаз заплыл, на скуле красовалась то ли грязь, то ли кровоподтек.

— Вы недостойны быть королями.

— А ты достоин быть казненным.

— Будь ты проклят, — прошипел Уртар, но его уже тащили к виселице.

Люди в толпе поддерживали палачей криками — не знаю, действительно они не любили Уртара или просто радовались развлечению.

Он стоял в одной рубашке, со связанными впереди руками и, не переставая, проклинал меня и Элерис, пока палачи не столкнули его с приставной лестницы.

Но изменника ждала не виселица. Поэтому умереть ему не позволили. И придушенного, живого, сняли из петли и под улюлюканье толпы разложили на деревянном столе, крепко привязав.

Джаген просил разрешения сам сделать первый надрез. И я позволил ему.

Поэтому, взяв нож, он подошел к тому, кто называл себя его отцом. Палачи разодрали рубаху на груди Уртара, один что-то прошептал Джагену, указывая, видимо, как сделать разрез.

Джаген кивнул. Медлил несколько секунд — возможно, вспоминая, как отец хотел убить его самого и Таль.

Нож коснулся плоти, Уртар захрипел, дергаясь в путах, пока клинок в руках Джагена разрезал его живот. Дальше наступал черед палачей. Уверенными движениями они делали разрезы, вытаскивали внутренности, показывая их ликующей публике, и кидали в разожженный огонь.

Уртар Мар-Шайал больше не проклинал. Он моргал, смотря в небо, пока из его рта лилась кровь. Он еще был жив.

А меня отчаянно мутило. Если бы я сошелся с ним один на один, то убил, не колеблясь. Но это был честный бой, когда я видел глаза противника, ощущал его удары. А не так, когда я почти физически чувствовал чужую боль.

Но знал, что это необходимо. И ничуть не жалел.

И ощущал ликование Элерис — она видела моими глазами. Она не позволяла мне отвернуться.

Эли, Эли, Эли…

Я пытался докричаться до нее, но она не желала слушать.

И я похолодел, когда различил ее главное желание: владыка Канлакара действительно согласился встретиться. И Элерис хотела выпустить Дар, уничтожить врагов.

Элерис, не надо! Тогда Канлакар никогда не остановится, а ты… ты убьешь безоружных людей! Эли… пожалуйста…

Но она не слушала меня, не желала слушать.

И когда палачи отделяли от уже мертвого Уртара Мар-Шайала руки и ноги, я понял, что на этот раз не могу сдержать сестру, не могу воззвать к ее разуму.

— Ты в порядке? — я и не заметил, как ко мне придвинулся Алавар. — У тебя такой вид, будто это слишком.

— Элерис…

Алавар нахмурился, сразу поняв, о чем я. Он только кивнул, бросив быстрый взгляд вокруг: слишком много посторонних ушей, которые могут услышать то, что им не предназначено.

— Позже.

И в комнате замка он молча слушал мой рассказ, оставаясь серьезным и собранным.

— Мы можем кое-что сделать, — наконец, сказал он.

— На юг недели пути! Когда приедем, будет поздно.

— Есть один способ. Мы переместимся быстро, ты и я, никого больше.

— Магия?

Алавар кивнул. Я сам никогда не слышал о подобных возможностях — даже короли-колдуны не умели путешествовать мгновенно. Алавар посмотрел внимательно и тихо сказал:

— Я могу это сделать. Но только если ты позволишь.

— Что?

— Заберешь свою клятву не использовать магию крови.

Перед глазами снова возникло видение с Алаваром, вычерчивающим руны на стене. Магия крови. Если бы я не был так обеспокоен, то рассмеялся причудливым узорам судьбы. Но только не сейчас, когда ощущал безумие Элерис и Дар, который она собиралась выпустить.

Я кивнул Алавару.

Комментарий к 25.

Впереди финал)

========== 26. ==========

Илдан Илесар, посол Канлакара, спрашивает:

— Когда вернется Клинок?

— После встречи с вашим господином, — говорю я и вижу, как пальцы посла сильнее стискивают подлокотник кресла. — Но я надеюсь, вашему владыке известно, что он сделал на севере. Воины Уртара Мар-Шайала пали.

Илдан Илесар кивает. Уж наверняка он узнал в тот же момент, когда подробные донесения пришли к нам.

— Через два дня, — говорю я, — мы встретимся с вашим господином. Не волнуйтесь, пока мой брат не собирается применять подобную силу к вашим воинам.

Посол сидит неподвижно, не смотрит на меня, а его слова неразборчивы, но я не могу понять, из-за чего вновь появляется этот акцент.

— Я волнуюсь не за это…

Говорят, до того, как проснулся Дар и появились короли-колдуны, магия была дикой и необузданной. Она не пыталась выплеснуться, как Дар, но текла вместе с кровью — поэтому и появились благородные Дома. Их составили те, кто мог использовать свою кровь для сильных и мрачных ритуалов.

До сих пор может.

Кровь каждого аристократа — это оружие. Доступ к темному, первозданному колдовству, к которому не могут приблизиться ни маги, ни даже обладатели Дара.

Но это оружие, которое берешь не за эфес, а за лезвие. Пуская кровь и рискуя остаться без руки. Это оружие, которое слишком легко поворачивается против того, кто пытается его направить.

Мне было лет восемь, когда в замке шепотом рассказывали историю о леди Селии Амлатрис, какой-то дальней родственнице королевы Азалин. Мне, разумеется, слышать не полагалось, но об этом шептались по всем углам.