Персефона хмыкнула, отлично представляя, как Сет умеет ворчать. Им даже пришлось отложить ритуал, потому что в тот вечер Нефтида сочла за лучшее остаться дома. Всю дорогу в машине Сет ругался, Анубис не произнес ни слова и почти не поднимал головы, Амон же едва не уснул.

Их встретила встревоженная Эбби, а когда узнала, что произошло, вспылила и обвинила во всем Анубиса. Тот совсем сник, не возражал и ушел в свою комнату. Усталый Амон увел Эбби.

Нефтида осталась с Анубисом. Она долго негромко говорила, не пытаясь ругаться — она прекрасно знала, что Анубис и сам осознавал свою вину. Она только объясняла, что все испугались за Амона — и за него.

— Мы не можем притворяться, что ты только что не умирал.

Нефтиду никогда не беспокоило, что Анубис цепляется вовсе не за нее, а за Сета. Анубис никогда не ставил этого в упрек, не припоминал — но Нефтида сама помнила, что оставила его в Дуате. Он тогда еще не мог находиться в мире людей, да и Осирис никогда бы не позволил забрать.

Она была той, кто ушел. Не твердым Сетом.

К тому же, Нефтида и сама на него ориентировалась, для нее он тоже был чем-то надежным, чем-то таким, к чему она всегда возвращалась, как бы далеко ни уходила.

Сет был маяком. А Нефтида — водой вокруг этого маяка.

— Готово, — возвестила Персефона. — Давай начнем.

Она встали на колени друг напротив друга, египетское золото и греческая тьма с росчерками весенних цветов. Они подняли свою силу, зажигая свечи вокруг них и травы. Несколько пучков Нефтида держала в руках, и ей в ноздри ударил горьковатый запах.

Древние слова египетских молитв вплетались в шорох асфоделей. Язык, который давно считался мертвым в мире людей и слишком давно звучал в Подземном мире. Персефона вплетала в него негромкую мелодию без слов. Сейчас, с распущенными рыжими волосами и в черном платье она напоминала какую-нибудь древнюю жрицу, что воскуривает наркотические травы и погружается в транс.

Нефтида окунула пальцы в густую смесь и размазала по кистям рук бальзам, пахнущий нагретым солнцем и весенними первоцветами. С ощущением пыли истлевших костей и прохладой могил и усыпальниц.

Именно этот бальзам настаивался так долго. Заговоренный Персефоной, с использованием солнечной силы Амона и мрачноватых сил Гадеса и Анубиса.

Ритуалы не терпят спешки.

Бальзам окрашивал ладони в золото, и Персефона тоже окунула пальцы, размазала по ним желтоватые разводы и взяла Нефтиду за руки.

Они направляли силу не на латание дыр, не на поиски слабых мест и не на укрепление границ. Они находили те частички в окружающей вселенной, которые сдвинулись с привычных мест, стали неправильными и расшатывали равновесие вокруг себя.

Их силы и ритуалы восстанавливали гармонию.

Магия созидания, такая же древняя, как сами звёзды. Древнее и Подземного мира, и самих Нефтиды и Персефоны.

Они ощущали эти токи. Превращали нити тьмы в золотые.

Гармонизировали.

И когда их силы опали, Персефона открыла глаза и выглядела усталой. У Нефтиды слегка побаливала голова от запаха трав, ее вело от мощи, которую они вызвали и провели сквозь себя. Сделав несколько глубоких вдохов, Нефтида положила руки на землю, сжала одной соцветие асфодели. Ей нужно было снова почувствовать себя здесь и сейчас.

Когда она открыла глаза, то вопросительно посмотрела на Персефону:

— Получилось?

Та чувствовала Подземный мир. Прислушалась к своим ощущениям. А потом ее глаза загорелись, и она рассмеялась:

— Да. Да! У нас получилось! Подземный мир в порядке.

Нефтида улыбнулась, поняв, что не ощущает на коже кровавых капель. Что ж, они смогут повторить ритуал и привести в порядок и Дуат, и весь мир. Восстановят гармонию, и всё перестанет разваливаться.

========== 22. ==========

Пустыня слепила солнечным светом, а жар от горящего самолета, казалось, плавил изнутри. Но Гор не мог заставить себя подняться и отойти прочь. Тело еще болело и с трудом слушалось.

В одной руке Гор сжимал военную кокарду, которая будто соединяла его с тем, другим миром, который остался где-то за песками. Там шла война и лилась кровь. Он был нужен там, а вместо этого застрял здесь, и на его волосы цвета осенней листвы опадал пепел.

Второй рукой Гор потирал грудь, которая еще болела.

Он умер здесь, в этой пустыне, рядом с обломками самолета. Он вернулся тут. Почему самолет еще горит? Разве не должен был давно потухнуть? В этом было что-то неправильное. Что-то такое, что как будто билось в висок изнутри. Какая-то мысль, которую он не должен был забывать.

Повторяй, как люди повторяют молитву.

Что? Что он должен был помнить и повторять? Острые края короны и птичьих крыльев кокарды врезались в подушечки пальцев.

— Всё это иллюзия, Хару. Весь мир будет иллюзией. Пройди через нее. Повторяй это. Повторяй, как люди повторяют молитву.

Слова всплыли в сознании Гора, и пересохшими губами он повторил:

— Пройти через иллюзию.

Неловко поднявшись на ноги, он огляделся, пытаясь понять, в какую сторону надо двигаться, чтобы выйти из этого видения изнанки. С чего вдруг вообще она решила показать снова горящий самолет и иссушающую пустыню.

Пройти через иллюзию.

Гор помнил эти слова. Как Анубис с беспокойством повторял, что это важно, и на изнанке главное помнить, что ничего нет. Как только осознаешь, она начнет не просто подкидывать видения, выцепленные из сознания, но показывать.

— Ты должен осознать, тогда сможешь не потеряться и дойти до конца.

Гор очень хотел выйти. И не просто выйти, а решив проблему.

Когда Анубис услышал идею, то сначала приподнял брови, но потом кивнул: это может сработать. Если у Анубиса не выходит приказать Дуату, возможно, сам Гор должен это сделать. Но просто так соскользнуть в Дуат бессмысленно, и Гор посчитал, что ему одному нужно пройти изнанку. Чтобы Дуат услышал его.

И пока Персефона и Нефтида отправились пробовать ритуал, Анубис выдавал инструкции и терпеливо ждал, когда Гор вернется. А он сам соскользнул глубже, с раздражением думая, что Анубис слишком волнуется. И это была последняя осознанная мысль, прежде чем видения изнанки захватили его.

Воробушек.

Он появился из ниоткуда. Стоял на фоне жаркого марева пожара и искореженных обломков. Он был привычным и в то же время немного иным. Не такая живая мимика, чуть более холодная улыбка, слишком аккуратно уложенные волосы. Даже темная современная одежда, неуместная в пустыне времен Второй мировой, казалась чуточку, неуловимо иной.

Под мышкой у Анубиса был мотошлем, второй он сжимал в руке и протянул Гору:

— Покатаемся?

Если изнанка звала его образом Анубиса, это мог быть и выход. Или переход в следующее видение, что тоже неплохо. Гор хотел выкинуть кокарду в песок, но потом сжал ее в руке и сунул в потертый, запачканный гарью карман.

Мотоцикл появился из ниоткуда. Аккуратный, неуместный здесь.

— Ты помог тогда, — зачем-то сказал Гор, беря шлем.

Анубис подмигнул:

— Это ты мне поможешь.

Гор смутно помнил, что слова имеют значение. Всё имеет значение на изнанке, потому что таким образом Дуат говорит даже не с богом, а с самой сутью бога. Правда, пока Гор искренне не понимал, что же хочет сказать изнанка — и как вообще ее пройти.

Идея уже не казалась такой замечательной и здравой, как она представлялась в комнате Анубиса, в неоновом сиянии ламп. Тогда Гор уверенно заявлял, что ему самому надо доказать изнанке и Дуату не забирать его жизненные силы. Ни сейчас, ни когда-либо еще.

Теперь же оставалось только крепко ухватиться за местного Анубиса, пока мотоцикл без труда ехал по песку.

Нет, уже по асфальту.

Гор поднял голову, оглядываясь, и с удивлением увидел, что они едут через город. Судя по всему, ночной Лондон, только его скрадывал туман, размывавший свет.

И ни единого человека. Ни одного живого существа, кроме них самих. Никаких движений, кроме разрезающего туман мотоцикла.