Приехал Гор. Он злился, Анубис замыкался. Они оба не очень-то хорошо умели говорить с другими. А причиной сейчас был он сам, и Амон слышал в голосах беспокойство и страх.

Только Сет привычно всем управлял.

Он с кем-то говорил по телефону, потом попросил написать в общем чате, отправил кому-то сообщение и молча сунул Амону в руки чашку с чаем — а может, это был вовсе и не Сет. Но Амон крепко стиснул чай, думая, что раньше никогда не обращал внимания на форму чашек или их фактуру.

Какого она цвета? На ней есть узор? Эта шероховатость — глазурь или что-то другое?

Амон крепче стискивал чашку в руках, чтобы она не выпала.

— Инпу, — тихонько позвал Амон.

Он ощущал Анубиса рядом, чувствовал его силу, которую сейчас тот не пытался скрыть. Но большую часть времени Анубис молчал, сейчас сел рядом.

— Я здесь.

Амон чувствовал запах алкоголя — может, на одежду Анубиса что-то пролилось во время работы, может, это обычное дело после бара. Амон раньше не обращал внимания.

— Инпу, если это Геката, может, она совершает какой-то ритуал? Вдруг он и на тебя повлияет?

Анубис секунду молчал — может, прислушивался к своим ощущениям. А может, просто покачал головой, но потом спохватился, что Амон этого не видит.

— Нет, ничего такого. Ни со мной, ни с Дуатом. Гор тоже здесь и не чувствует воздействия.

Анубис всегда называл брата «Хару», то ли потому что ему до сих пор привычно было старое египетское имя, то ли просто из упрямства. Но сейчас он назвал его Гором, значит, его мысли далеки.

Или он просто волнуется.

Потом пришли Гадес и Персефона. Первый о чем-то вполголоса переговаривался с остальными на кухне, Амон не прислушивался, а Персефона присела рядом. Легонько коснулась плеча Амона:

— Мы только узнали.

Она замялась, явно не зная, что еще сказать. Ее пальцы переместились на чашку, она забрала ее с остывшим чаем и через некоторое время принесла новую.

Чай не согревал. Амон и себя ощущал таким же — остывшим, с воспоминанием о запахе и вкусе. С холодом эмоций, которые заменили панику. Ровная гладь.

Она дрогнула, когда появились Нефтида и Эбби. Первую сразу можно было услышать по перезвону браслетов, вторая подошла к Амону. Ее ладони легли ему на виски, она подняла его лицо, и Амон мог только гадать, что Эбби заглядывает ему в глаза, пытается разглядеть, что он видит сейчас.

— О, Амон-Ра…

Она иногда так его называла, хотя Амон не любил полное имя — оно напоминало о том, что он должен быть мудрым и нудным главой пантеона. Вот уж кем он сейчас точно себя не ощущал.

Какой из него глава?

Хотя бы прикосновения Эбби сейчас не обжигали, это было бы уже слишком. Нефтида как-то сказала, что дело в том, что им обоим нужно принять друг друга до конца, тогда ничего подобного вообще не будет происходить. Амон не очень понял и думал разобраться позже.

Теперь — если это позже вообще наступит.

Эбби предложила пойти в комнату, но Амон упрямо замотал головой. Он не хотел вставать и куда-то идти. Тут было привычно и безопасно. Выпуклости под пальцами складывались в цветы.

— Инпу?

— Я здесь, Амон.

Нефтида дала совсем другой чай, а потом зажигала горько пахнущую траву и, кажется, кидала камушки, но Амон не был уверен в том, что правильно понял звук. Зато хорошо ощущал силу — ненавязчивую, бархатистую, пахнущую ночными цветами.

Амон только сейчас понял, как здорово ее цветы сочетаются с бальзамическим ощущением Анубиса.

— Это не ритуал, — наконец, сказала Нефтида. — Я не уверена… кажется, это последствия того, что силу Амона использовали, когда он был заперт. Гекате явно кто-то помогал, она бы не смогла сама… она использовала много. Для создания чего-то в тот момент.

— Когда вернется зрение?

Амон не мог понять, кому принадлежит голос — Гадесу? Сету? Зато хорошо распознал долгую паузу. И неуверенность в ответе Нефтиды:

— Я не знаю.

Амон не стал допивать чай, хотя у Нефтиды он оказался самым вкусным, и от него хотелось спать — явно то, чего и добивалась Неф. Наверняка он еще и успокаивал.

Амон улегся прямо на диван. Под щекой были всё те же узоры. В другой момент это казалось бы неприятным, но сейчас Амон был рад хоть что-то ощущать.

Эбби села рядом, одна ее рука обнимала за плечи, а другой она перебирала волосы Амона.

Он слышал голоса, вроде бы дальше в коридоре. Засыпая, почти не понимал слов.

— Сет всегда был маяком для тебя. А ты сейчас маяк для Амона.

— Я не особо свечу.

— Ты принц мертвых. Ты сияешь тьмой.

Амон уткнулся в Эбби, пробормотал ей что-то, не уверенный, что она поймет, но Эбби только крепче сжала его плечо. Когда-то очень давно он считал, что все змеи холодные — и очень удивился, когда Сет рассмеялся, а потом поймал одну и дал ему погладить. Она была гладкой, теплой и очень приятной.

— Инпу?

— Я буду здесь, когда ты проснешься.

Кладбища осенью пахнут подгнившими цветами.

Теми самыми, что приносят люди под шелест опадающих листьев, отдавая дань мертвецам перед тем, как начнет падать первый мокрый снег. Лепестки питаются дождем, обращаются тленом, что возвращается в землю.

Луиза сидела на автобусной остановке, и за ее спиной, за пластиком и низкой каменной оградой ютилось между домов кладбище Стритэм. С гниющими цветами, закрытыми воротами и темными силуэтами надгробий в ночи. Даже не оборачиваясь, Луиза помнила, какие густые тени от камней и памятников из-за светивших фонарей.

Кладбище закрывалось в четыре часа дня, так что народу на улице почти не было. И Луиза не могла с уверенностью сказать: она больше принадлежит миру живых — или миру мертвых по ту сторону ограды.

Всегда предпочитала называть себя Луизой, но никогда не забывала, что на самом деле она Макария, богиня блаженной смерти.

Точнее, богиня только из-за отца, Гадеса. Ее мать была смертной, что и позволило Анубису вернуть ее душу, оживить тело. У «полноценных» богов была только божественная сущность, которая просто исчезала.

Нечего возвращать.

Луиза думала, что хотела бы быть настоящей богиней. Тогда она была бы, вероятно, мертва, исчезла как некоторые другие, павшие в борьбе с Кроносом. Зато ей не пришлось бы ощущать себя похожей на эти камни за спиной с затертыми временем именами.

Она наполовину мертва или наполовину жива? Луиза не знала.

После возвращения она не всегда хорошо чувствовала холод, но сейчас морозный ночной воздух начинал легонько пощипывать за лицо, и Луиза спрятала его в большом шарфе, а руки в перчатках — подмышками.

Легонько коснулась кармана — ей показалось, почувствовала вибрацию телефона. Но тот молчал.

Можно было пойти в свою квартиру, всего-то пройти пару домов, но Луиза не хотела. Она снова ощущала себя пустой и застывшей — поэтому час назад написала сообщение.

Она не была уверена, что он приедет. Точнее, уверена, что нет. Но продолжала ждать, пока совсем не замерзла.

Пока перед остановкой не встал мотоцикл.

Луиза не хотела тогда забирать энергию Анубиса, правда не хотела. Но это ощущалось как тепло, как огонь, к которому она так стремилась — не только от него, от всех богов. Но на Анубиса Луиза еще и злилась, из-за него она такая. Отмахиваясь от мысли, что без Анубиса она была бы просто мертва.

Луиза потянулась к его теплу — и позволила себе немного украсть. Заполнить пустоту внутри себя, растопить холод, согреть руки. И это было прекрасно.

С чужой энергией она ощущала себя живой. Пока та не иссякла, оставив только холод и ощущение гниющих цветов.

Поднявшись с пластикового сидения остановки, Луиза подошла к мотоциклу, и звук каблуков ее сапог по асфальту казался оглушительным. Она не была уверена, что Анубис сейчас не отвернется и не уедет прочь.

— Я не хотела, — сказала она. — И не буду делать этого снова.

Она врала и догадывалась, что он тоже об этом знает. Даже если сама Луиза не хочет, это желание будет сильнее ее. Она не сможет сопротивляться.