— На твое имя.

Ньют с благодарностью кивает и, сжав бумагу в руках, продолжает есть.

Официальный конверт из Министерства. Не от Тесея. Знать, что могут сообщать, совсем не хочется.

Ньют откладывает, как может. После завтрака выходит на крыльцо, цепляется одной рукой за деревянные перила, второй сжимает еще не распечатанный, уже мятый конверт.

Пока он не раскрыт, можно не думать, что может находиться внутри.

Ньют размышляет, что его письма брату могли быть и подлиннее. Иногда он представляет, как они оба вернутся домой, вытянут ноги у горящего камина в родном Дорсете, и Ньют будет рассказывать о железнобрюхах и длиннорогах. А Тесей, конечно, станет посмеиваться над неуклюжестью Ньюта и с искренним интересом переспрашивать, как тот сделал те или иные выводы, важные для магозоологии.

Потом Тесей пойдет на кухню за молоком с мёдом, как часто бывало в детстве. Ньют, конечно же, увяжется за ним, и они надолго застрянут за разговорами.

Они всегда рассказывают всё друг другу.

Будет просто несправедливо, если Ньют больше не увидит Тесея. Именно так, несправедливо!

Длинные пальцы рвут конверт, дыхание Ньюта сбивается, когда он пробегает глазами официальное письмо, видит печать Министерства.

Смысл не сразу доходит до Ньюта, но это разрешение продлить его пребывание в заповеднике еще на год. Он так ждал, позволят ли ему, но в последние дни совершенно забыл.

Ньют счастливо улыбается, комкает письмо. Появившаяся на крыльце коллега спрашивает:

— Хорошие новости?

— Не плохие.

Лес вокруг шелестит и соглашается с Ньютом: и правда, было бы ужасно несправедливо.

Тесей ощущает, как горит. Его потряхивает, а мысли похожи на тяжелых разжиревших мух, такие же неповоротливые, противные, сливающиеся с тупой болью по всему телу.

Он пытается повернуться, но легче не становится, наоборот, боль скручивает, как будто хочет превратить каждый внутренний орган в тугой жгут.

— Выпейте.

Зелье горчит, но Тесей почти не замечает его вкус. Его постоянно чем-то поят, и на некоторое время боль отступает, но потом вновь возвращается.

Ночь темна, боль густа.

Тесею кажется, он видит белесые силуэты сослуживцев. Анри, такой же встрепанный, как при жизни, машет рукой. Только улыбка его печальна.

Тесей не знает, он бредит, или это призраки пришли, чтобы наконец-то забрать и его самого.

Он пытается что-то сказать им пересохшими губами, но мысли не складываются в слова, а те вылетают невнятным хрипом.

Тесей видит мать, стоящую рядом с Анри. Она тоже смотрит с неуловимой грустью, которая бывает только у призраков и видений. Дыхание перехватывает, Тесей кашляет, но делает еще один вдох.

Он знает, кого увидит следующим, и всё равно это почти невыносимо.

Ньют и мать не могут быть мертвыми. Они где-то там, вне войны… но одна из мыслей-мух вгрызается в мозг: что, если с ними что-то случилось, пока ты здесь валяешься?

Это несправедливо, Тесей. Ужасно несправедливо, если ты сейчас умрешь. Разве не хочешь послушать моих рассказов о железнобрюхах?

Пальцы Тесея вцепляются в мокрую простынь. Ему кажется, он ощущает горьковатый запах полыни.

Пальцы Ньюта вцепляются в подушку.

Он садится на постели, весь потный. Он знает, ему снился какой-то кошмар, но не может вспомнить, что именно. Накрывается стеганым одеялом, но не сомневается, больше не уснет. Подушка мокрая то ли от пота, то ли от слез, которых Ньют сам не заметил.

Он одевается и выходит на крыльцо.

Румынская ночь полна звезд, запаха хвои и умиротворения, которое ничуть не действует на Ньюта. Он долго сидит на ступеньках, потихоньку коченея и слушая далекие трубные рёвы одного из драконов.

Что-то не так. Что-то очень не так, Ньют это ощущает. Не в окружающем мире. Внутри него самого.

Его одиночество нарушает та же коллега. Светленькая, миниатюрная, с явственным французским акцентом. Ньют думает, что такие девушки всегда нравились Тесею, а не ему.

— Не спится? — спрашивает она.

— Угу.

— Ты сам не свой в последнее время.

— Угу.

— Это из-за брата? Сколько он не писал?

— Двенадцать дней.

Наступает тринадцатый, из-за горизонта показывается солнце, но Ньют почти уверен, что и сегодня не будет посланий. Он почти надеется на это. Отсутствие новостей — это хотя бы не плохие новости.

Тесей ощущает слабость, но боль наконец-то отступила. Он открывает глаза и щурится от яркого солнечного луча, скользящего по постели.

Лекарка вскоре появляется:

— О, вы очнулись!

Она поит его новыми зельями, потом долго машет палочкой, бормоча заклинания. Удовлетворенно кивает:

— Пара дней и встанете с постели. Честно говоря, — она мнется, но продолжает. — Не думала, что вы выживете.

— Как мой отряд?

— Все в порядке, вы тогда приняли основной удар. Они регулярно спрашивают о вас.

— Мне приходили письма?

— О, каждый день!

— Сколько прошло времени?

— Тринадцать дней.

Тесей прикрывает глаза. Тринадцать дней мать и брат не знают, что с ним. Лекарка неправильно истолковывает его молчание:

— Вы устали…

— Нет. Я хочу написать письмо.

«Дорогой Ньют! Прости, что так долго не писал. Долгий переход, опасно было выпускать сов. Еще раз извини, что не предупредил. Как твои драконы? Та беременная самка, о которой ты писал в прошлый раз, родила?»

Лицо Ньюта расплывается в широкой искренней улыбке, которую он и не думает скрывать. Всё та же коллега присаживается рядом с завтраком:

— На этот раз новости явно хорошие.

— О да!

«Дорогой Тесей, я тебе при встрече расскажу всё, что думаю о долгом молчании. Мама сильно волновалась. Самка родила двух детенышей, они такие же невыносимые, как она сама! Первым делом поцапались, вторым пошли вдвоем на случайно забредшего чужого самца, который больше их раз в пятьдесят».

Тесей сидит на больничной койке и улыбается, читая письмо. Лекарка заходит его проведать, усаживается рядом:

— От вашего брата?

Тесей кивает.

— Рассказывает про самку железнобрюха… или длиннорога. Честно говоря, вообще в них не разбираюсь.

— Так ваш брат магозоолог?

— Самый лучший.

Коллега сидит рядом с Ньютом, когда после завтрака они занимаются документами. После долгого откладывания скучного отчета, Ньют берется за него с удовольствием, напевая что-то себе под нос.

— Твой брат такой же веселый? — спрашивает коллега.

— Что? А, нет, он иногда ужасный зануда.

— Звучит не очень.

— Ему в работе полезно.

— Он же вроде аврор?

— Самый лучший.

Война научила Тесея не загадывать.

Не откладывать.

Не думать, что завтра ты сможешь исправить или наверстать не сделанное сегодня.

Он знает, что завтра может не наступить.

Поэтому пишет каждый день, если есть возможность, записки матери и брату. Ему кажется, они короткие и невнятные, но Тесей никогда не умел выражать чувства. Он надеется, его и так поймут.

Поэтому, когда лекарка приходит к нему в последнюю ночь перед выпиской, Тесей ее не прогоняет. Он знает, она видела смертей даже больше, чем он.

Лекарка бережно снимает его рубашку, касается губами шрамов. Почти невесомо, будто крылья бабочки, целует каждый. А после шепчет заклинания, залечивая их. Ее пальцы бережно касаются его кожи, рисуют невидимые узоры, проводят по его губам.

Тесей осторожен. Он ласкает грудь лекарки, очерчивает языком соски, проводит пальцами, на которых единственных остались шрамы, по ключице девушки. Ее густые светлые волосы щекочут и пахнут лавандой.

Завтра может не наступить. Но пока бьется сердце, есть сегодня.