Тебя бесит её тревожная интонация. Ты же взрослая женщина, ты даже замуж уже вышла, ты понимаешь, что ты там, где безопасно, ты даже не работаешь там, где есть опасность, и вообще у тебя всегда всё хорошо. Особенно с мужчиной. Особенно поздними вечерами. Но почему она звонит и так тревожно каждый раз вопрошает: «Ты где?!»

Потому что она уже болела. И ей было тяжело формулировать предложения, поэтому и говорила всегда одну и ту же фразу, так проще. А я не знала.

Всегда есть то, о чём ты не знаешь. Всегда есть слова, которые ты не слышишь, всегда есть правда, которая тебе неправда. Всегда есть параллельная тебе реальность. И она часто тебя совсем не устраивает. Даже если ты очень постараешься к ней привыкнуть.

«Маш, ты где?» – звенит у меня в ушах…

Ох, мам, ты знаешь, я бы сейчас всё отдала за твой звонок. Но ты ведь уже не позвонишь.

Если только во сне.

Но ты мне не снишься…

– Маш, а почему вы уже два года живёте вместе, а детей всё так и нет? Ты не можешь забеременеть? – выдаёт однажды мама во время очередного моего визита в родные пенаты.

Я немного растерялась. Я думала, мы с мужем похожи на кого угодно, но только не на тех, кто «не может забеременеть». Интересно, куда подевалась деликатность мамы, что она мне в лоб задаёт такие идиотские вопросы. Это был ещё один признак, который я не замечала.

Мама имела два высших образования, шикарную память, отличное воспитание, поэтому её речь всегда была красивой, грамотной. Сама по себе она деликатный человек. И я до сих пор вспоминаю со смехом, как издалека она зашла и, скорее всего, очень долго готовилась к тому, чтобы поговорить со мной про «первый раз с мальчиком». Честно говоря, к тому моменту, как она созрела поговорить о мальчиках, я сама могла уже очень много о них рассказать, но не делала. Ну, вы поняли.

Мне тогда было примерно двадцать один, я собиралась в очередной раз куда-то гулять, мама заваривала чай. Осторожно наливая кипяток в заварочный чайник, она не менее осторожно поинтересовалась:

– Маша, я знаю, вы с Д. уже так давно общаетесь, и наверняка у вас… – И я едва не свалилась в обморок! Хотелось лопнуть от стыда, смеха и вообще глупо похихикать.

– Я не сомневаюсь, что вы всё знаете, понимаете, и я даже совсем не против! – Она словно извинялась. – Просто хотела убедиться, что ты всё знаешь про способы контрацепции, – неловко закончила моя мама.

Мне был двадцать один, я ребёнок поколения MTV, про способы контрацепции, а также последствия неиспользования контрацептивов я знала, наверное, всё. И даже больше.

«Спит-спит-спит Оля с кем попало, а про СПИДСПИД Оля не слыхала…». Мне было лет семь, когда этот «шедевр» кричал из каждой колонки вперемешку с хитами группы «Технология».

– Мам, а что это за песня? Почему Оля спит в резинках? У неё хвостик не болит? – каждый раз вгоняла я тогда маму в краску.

Теперь вгонять в краску пришла её очередь.

Итак, вернёмся на пять лет позже. Мне двадцать пять, я замужем, мы в той же квартире, и она каким-то невообразимым способом пытается поговорить со мной о беременности.

Я только что провела у неё два часа, мы поужинали, попили чай, посмотрели фото, поболтали, даже полежали на диване, и вот я собралась уходить к себе в новый дом, металась по комнате, словно раненая, потому что торопилась и немного опаздывала. И вот я одной ногой уже за дверью почти, и она мне задаёт такой вопрос, который требует длительного диалога.

– Ну мама!!!

И вот так всегда.

– Нет, мам, мы хотим детей, но пока просто не планируем.

Молчит.

– Да что с тобой, мам?!

– Ничего…

Почему я так мало её обо всем спрашивала?

Я всего лишь отвечала на вопрос, где я.

В том, что её что-то беспокоит, она призналась не мне. Моей старшей сестре Свете. Они всегда были словно подруги, а я младшая дочь для всеобщего воспитания. Оберегали они меня от всех бед тоже вместе.

Поэтому именно сестра первая из нашей семьи, кто прочитал эти пугающие строки: «Синдром умеренных когнитивных нарушений. С медленно прогрессирующими нарушениями…» и далее диагноз на четыре строчки неразборчивого почерка. Что все это значит – непонятно. Что нужно сделать, чтобы стало понятно – непонятно. Кроме как сделать огромный перечень дополнительных обследований, анализов и прочего.

Я, разумеется, ни о чём не подозревала и продолжала жить в том мире, где мамы – вечные, и с ними ничего не происходит.

Наверное, мои дети сейчас тоже так думают.

Тот год был для меня счастливым – я собиралась замуж. Мне было двадцать пять, и моя жизнь походила на сказку: настолько всё идеально складывалось. Так что от счастья вместе со мной замуж собиралась вся семья. Мы с мужем много работали (у нас с ним был свой маленький бизнес), планировали свадьбу, мероприятие должно было быть довольно большое, родственники съезжались со всего света. Мы много путешествовали и не считали дней от счастья.

На тот момент я уже год как жила с будущим мужем, поэтому свадебное платье привезла на хранение именно маме. Ведь будущий муж не должен ничего видеть.

Я прекрасно помню то равнодушие, которым она встречала все мои попытки привлечь её к свадьбе. Меня это поражало до глубины души.

Внутри меня поселилось чувство, что, отдав замуж старшую дочь, с младшей пережить это вновь уже не так интересно. И я немного отстранилась.

На свадьбе мама сказала очень короткую речь. Буквально что-то в духе: «Будьте счастливы!» – и всё, села на место. Почему у меня это не вызывало беспокойства, непонятно. Я думала лишь о том, что я маме больше не интересна.

Я знала, что у мамы есть некие претензии к состоянию своего здоровья, и все они мне казались не более чем милыми. Ведь она не могла пожаловаться на что-то конкретное, сформулировать мне точно, что не так. Поэтому мне казалось, что ей просто хотелось внимания и времени на себя.

Я чувствовала себя виноватой, что выпорхнула из маминого гнезда замуж, и, вероятно, она просто немного тяжело переживала этот момент.

Так вышло, что у мамы не было какого-то важного дела жизни с большой буквы, которому бы она посвятила всю свою карьеру. Она не была учителем, доктором, исследователем, писателем или музыкантом. У неё было два высших технических образования, она работала в своё время программистом, но в какой-то момент родилась я, сильно заболела, и всё своё время мама посвятила тому, чтобы поставить меня на ноги.

У меня были врождённые проблемы с почками.

Несколько лет мы скитались по врачам и больницам, пока они с папой не нашли «того самого» доктора. Он согласился взять меня на операцию и под своё крыло. С тех пор у мамы уже не было шансов – в больницах она проводила почти всё свободное время. А в свободное от больниц время она собирала мои анализы, давила вручную клюквенный морс, собирала целебные травки и, не переставая, искала новых и новых специалистов, которые могли бы улучшить положение моих дел.

С годами моё самочувствие улучшилось, больницы стали редкими, поэтому мама смогла вернуться на работу.

А потом волею судеб я попала в труппу детского театра, мама также влилась в коллектив активных родителей, которые ездили с труппой на гастроли, помогали детям, а также отвечали за разные технические моменты. Коллектив был очень дружным, я бы даже сказала, мы были семьёй.

Когда я выросла и перестала играть в театре, мама там осталась, более того, она стала главным бухгалтером и ещё долго вела бухгалтерию и занималась прочими делами театра.

Буквально незадолго до моей свадьбы она уволилась.

Я принялась не очень удачными способами пробуждать у мамы желание со мной поболтать. Но темы не находились вообще.

– Мам, привет! Как дела?