— Где ты собираешься его искать?
— О, не беспокойся! — медленно протянул Джафар и хитро улыбнулся. — Я его уже нашел…
***
Великий визирь накинул дорожный плащ и исчез, его не было весь день и следующую ночь, и Жасмин бесцельно бродила по его покоям, перебирая книги и магические безделушки, прикасаться к которым в присутствии господина ей не позволялось. Она боялась даже подходить к тем окнам, из которых открывался вид на город, из тех же окон, которые выходили на судилище, она никогда не выглядывала. За годы, проведенные в этом дворце, чего она там не видела? Боли? Смерти? Крови? Но крики боли и отчаяния все равно иногда доносились оттуда, тогда она уходила глубже в комнаты и старалась не думать о тех, кому повезло меньше, чем ей.
Утром следующего дня Джафар вернулся. Сияющий, как начищенный клинок. Заслышав его шаги, Жасмин подскочила с подушек, чтобы поприветствовать господина, и он бросил ей свой плащ с торжествующей улыбкой.
— Ты сослужила мне хорошую службу, дитя, — положив ледяную руку ей на плечо, проговорил он. — Зибан не верил, что из тебя выйдет толк, но я никогда не сомневался.
В растерянности девушка молчала. Джафар никогда не хвалил ее раньше. Что такого она сделала? Принесла ему яблоко? Но она выполняла сотни подобных поручений, и многие из них были гораздо сложнее, опаснее и грязнее кражи с городского базара.
Мурлыкая что-то себе под нос, визирь скрылся за дверью в свою лабораторию, и она осталась одна. Аккуратно сложив дорожный плащ, она положила его на место и застыла, не зная, чем заняться еще. С улицы снова доносились крики. Кому-то в ближайшие минуты предстояло попрощаться с жизнью особенно мучительным образом. Девушка поморщилась и последовала за хозяином, надеясь, что он ее не прогонит, и не прогадала, Джафар был в прекрасном расположении духа.
— Ты знала, что он несколько недель следил за тобой до того, как представился шанс спасти тебя от расправы? Это было так благородно, и так глупо, что я только диву давался… А потом демон-хранитель пещеры затребовал человека с чистым сердцем для прохождения испытаний, и я подумал: «Ага!» — при этом возгласе визирь вытащил из складок своего халата старую лампу и засмеялся. — Его даже не пришлось долго уговаривать! Все, что нужно было сделать — это пообещать подарить ему принцессу.
— Что ты с ним сделал? — спросила она бесцветно, хотя уже знала ответ. Логика Джафара была ей хорошо знакома, как и крики людей, которым на судилище отрубают руки.
— Он — вор, — пожал плечами визирь, — я осудил его за воровство по законам Аграбы. Прости, если расстроил тебя, моя принцесса. Выбрось его из головы. Считай, что это приказ.
Жасмин подняла на него глаза, выдержала взгляд хозяина, кивнула и улыбнулась, а затем попросила, кротко и вежливо:
— Можно мне поглядеть на Джинна, господин? Я буду вести себя тихо.
— Конечно, — отставляя посох-кобру в сторону, проговорил он, не отрывая взгляда от старой лампы. И пока он подносил ее к свету, вертел так и эдак, протирал рукавом, Жасмин стояла, не дыша, и пыталась унять ярость, какой еще никогда не испытывала. Она даже не могла понять, что именно потеряла, потому что за всю свою жизнь не знала любви, зато ненависть она познала сполна. Горячая волна гнева заполняла ее, увеличиваясь с каждым ударом сердца. И Жасмин стояла, боясь вздохнуть, и молча ожидала своего часа…
В комнате вдруг потемнело, резные шкафы с книгами стали отбрасывать резкие тени, над головой Джафара взвился голубой дым и приобрел очертания человека.
— Я — раб лампы, — раздался густой нечеловеческий голос.
— Теперь ты — мой раб! — прогрохотал Джафар. — Слушай мое желание!..
Жасмин выполнила обещание — она вела себя очень тихо: ни шороха ткани, ни скрежета металла не послышалось, когда она отстегнула кинжалы от тайных ножен на бедрах. Также беззвучно она сделала шаг, другой, и, скрестив руки, свела кинжалы на шее своего господина так, что голова его, выпав из роскошного тюрбана, покатилась по полу к двери. Безжизненное тело рухнуло к ее ногам, и девушка осталась лицом к лицу с Джинном.
— Почему ты не защитил его? — спросила Жасмин у застывшей синей маски, служившей лицом демону из лампы.
— Он не приказал, — ответил Джинн, и, как один раб другого, они прекрасно друг друга поняли.
— Тогда слушай мою первую волю: куда бы я ни отправилась, до конца моей жизни и независимо от того, в чьих руках твоя лампа, ты будешь защищать меня от смерти и увечий, не дожидаясь приказа.
— Слушаюсь и повинуюсь, госпожа моя.
Все еще сжимая окровавленные клинки, она бросилась вон из лаборатории и подбежала к широкой бойнице, под которой раскинулась небольшая площадь судилища, где стражники сгрудились вокруг умирающего от потери крови вора. До земли здесь было около двадцати метров, прыгать отсюда — верная смерть.
— Вот и проверим, — прошипела она и поставила босую ногу на подоконник. Прыжок с огромной высоты дался ей легко, умереть она давно не боялась, поскольку жизнь приносила ей немного радости. Приземлилась на утоптанный песок она мягко, словно на гору подушек.
— Убей стражников! — на бегу приказала она, зная, что раб лампы услышит ее голос, где бы она ни находилась. Несколько солдат уже обернулись к ней, и, заметив в ее руках оружие, достали клинки. Но ответ Джинна ее обескуражил:
— Джинны не убивают, — где-то над ухом пробасил он.
— Да на что вы тогда нужны?! — вне себя от ярости проорала она и бросилась на ближайшего солдата, клинок вошел в его горло легко, и она рванула его в сторону, перерезая трахею и артерии. Трое других атаковали ее, но ни один меч не коснулся ее тела, сталкиваясь с невидимой магической преградой. Схватка эта была неравной, и вскоре все они были повержены. Запоздало девушка подумала о том, что многие из стражников этого города были ее братьями. Сыновья Султана, они до самой смерти служили своему отцу.
Жасмин упала на колени перед юношей, в лужу теплой крови, где остатки его жизни и смерти смешались с кровью ее братьев. Легкие шелковые одежды девушки пропитались ею и потяжелели. Аладин не двигался и не дышал. Рука, отрубленная по локоть, лежала тут же рядом с ним. Стиснув зубы, она перевернула его на спину, стараясь не смотреть на обрубок руки, и припала к груди юноши в надежде услышать биение его чистого сердца, но оно давно остановилось. Она опоздала.
— Воскреси его, — потребовала Жасмин, но раб лампы снова отказал.
— Джинны не воскрешают мертвых. — Невозмутимо проговорил он.
— Верблюжьего дерьма кусок! — выплюнула она и снова вдохнула, успокаиваясь. — Слушай мое второе желание: я хочу сама воскрешать мертвых!
Несколькими минутами позже, заподозрив неладное, на площадь судилища вышли еще солдаты, но им уже предстояло встретиться с четырьмя гулями, не ведающими усталости и боли. А через несколько часов и казармы, и гарем, и покои чиновников и слуг опустели. Быстро и легко множилась армия немертвых.
***
Жасмин пыталась сама восстановить его отрубленную руку, но нарастить живую плоть не смогла, ниже локтя у юноши теперь были только белые кости, но каким-то магическим образом они двигались свободно, словно были облечены во плоть, которую не было видно. Она приказала ему облачиться в черные с золотом одежды одного из убитых вельмож, и сама надела перчатку из грубой кожи на его мертвую руку.
— Аладдин умер, — проговорила она, задумчиво разглядывая его новый облик, — тебе нужно новое имя. Как насчет… принц Мозенрат?
Нареченный принц не сказал ни слова, гули не разговаривали со своей госпожой. Глядя в его пустые глаза, она понимала, что та ночь никогда не повторится, но испытывала при этой мысли лишь облегчение.
Принцесса Жасмин принадлежит только себе. Отныне и навеки.
— Пойдем! — улыбнулась она и направилась к балкону, с которого открывался вид на город. По пути она перешагнула труп своего старого отца Султана, которого видела впервые в жизни. Мертвый он значил для нее столько же, сколько и живой, то есть абсолютно ничего. — Я хочу, чтобы ты вместе со мной увидел, как этот город захлебнется моей ненавистью.
