Ближе к полудню базар наполнялся шумом, манящими запахами и таким количеством людей, что протолкнуться было практически невозможно. Молодая женщина в просторной робе цвета песка с трудом протискивалась между торговцами хлебом и сухофруктами. Ее темные глаза внимательно осматривали торговые ряды в поисках одной-единственной фруктовой лавки, ей всего-то и нужно было, что одно проклятое яблоко.

Вот оно! «Зеленщик Назир» — гласила надпись, выведенная аккуратной вязью на деревянной табличке над торговым местом толстого мужчины. Девушка прошла мимо лавки, краем глаза отметив, что темно-алое, практически лиловое яблоко находится именно там, где говорил ей господин. Украсть его не будет слишком сложной задачей. Она вернулась и, проходя мимо лавки во второй раз, схватила яблоко и быстро спрятала его в складках робы, пока торговец переставлял ящики со своим товаром поглубже за прилавок.

— Эй, Назир! — послышался пьяный выкрик с другой стороны торговых рядов. — Тебя только что обокрали!

С молодецкой прытью, которой никак нельзя было ожидать от такого полного человека, Назир выскочил из-за прилавка, перегородил воровке дорогу и схватил ее за руку.

— Верни, что взяла, — дыхнул он ей в лицо запахом кислых фруктов, — а не то в миг руки лишишься!

Девушка молчала, свободной рукой она уже нащупала в складках своего одеяния кинжал и ждала только момента вонзить его в пухлую руку торговца. Он оскалился и потянул ее к прилавку, девушка приготовилась пустить оружие в ход…

— Ты что, из-за какого-то яблока собираешься отрубить такую прекрасную руку?

Девушка и торговец с одинаково злобными лицами синхронно обернулись, чтобы увидеть в паре шагов от себя босого молодого человека в заплатанных штанах и видавшей виды жилетке.

— Заплати за нее три золотых и получишь девчонку, и руку в придачу, — пробасил Назир, не выпуская запястье своей пленницы.

— Дорогие у тебя яблоки! — попробовал было возмутиться парень, но торговец снова взмахнул коротким мечом, и оборванец поднял руки в примирительном жесте. — Беру-беру!

Парень ловко достал откуда-то три монеты и бросил их торговцу так, что тому волей-неволей пришлось отпустить девушку, чтобы поймать их. Она быстро отшатнулась и побежала в переулок, но парень догнал ее и, схватив за одежду, потащил в другую сторону.

— Давай быстрее, — прошипел он с раздражением, — пока он не заметил, что это деньги из его же кошелька.

Темные глаза из-под капюшона смотрели недоверчиво, но девушка перестала сопротивляться, они быстро удалялись от лавки. И все же через минуту за их спинами раздался душераздирающий крик «Стража! Стража!».

— Заметил! — выплюнул парень и перешел на бег, потянув с собой спасенную коллегу. Он был слишком занят, выбирая дорогу, чтобы заметить странную улыбку на лице девушки, которая знала: на самом деле торговец заметил, что яблоко, которое у него украли, предназначалось вовсе не для еды.

— Я могу и сама уйти от погони, — наконец подала голос девушка, без труда перемахивая через очередную ограду. — Разделимся, так шанс уйти у каждого будет выше.

Оборванец в ответ засмеялся и только крепче сжал ее руку.

— Не родился еще человек, который знал бы эти трущобы лучше меня, — на бегу похвастался он и добавил: — К тому же, за спасение красавицы герою полагается награда.

***

— Как тебя зовут?

Преследователи давно отстали, укрытие среди полуразвалившихся старых домов оказалось более надежным, чем можно было ожидать. Бродяга явно чувствовал себя в этих запыленных комнатах, как дома. Он пригласил ее присесть у пробоины с видом на замок Аграбы и даже угостил яблоком, вполне настоящим.

— Жасмин.

Рожденным в нижнем гареме девочкам не нужны имена до тех пор, пока они не станут пригодны для ложа султана. Тогда их записывают в книгу, чтобы Владыка Аграбы мог ткнуть наугад своим толстым пальцем в одно из них, выбирая, с кем провести ночь. Сыновьям наложниц везло больше — их записывали в стражу, где пригодилась бы их сила, женщины же в этом мире стоили дешевле. Султан Аграбы был уже стар, и Жасмин была последней из пяти сотен его детей, но имя свое она получила не при рождении.

После долгой минуты молчания парень улыбнулся насмешливо и легким движением снял с нее капюшон. Волосы девушки, черные, как ночь, были убраны в простой хвост, в ушах блестели золотые серьги. Бродяга нахмурился, только сейчас задумавшись о том, зачем владелице столь дорогих украшений красть на рынке яблоки.

— Я — Аладдин, — представился он, в глазах плясали веселые искры. — Спасибо, что спросила.

В детстве она была не слишком красива, взгляду было не за что зацепиться ни на ее лице, ни спустившись до пят, и вскоре евнухи пришли к выводу, что для гарема она не пригодна. Когда ей исполнилось двенадцать, за три кувшина браги они продали ее одному из стражников. Девочка плохо помнила ту ночь, полную боли, ужаса и стыда, но в полдень следующего дня солдаты обнаружили ее в тесной каморке стражника, все еще сжимающей посиневшими пальцами концы кушака, обвитого вокруг шеи трупа. Они вытащили ее во двор и стегали кнутами до тех пор, пока ее спина не превратилась в кровавое месиво. Когда все закончилось, она подумала было, что умерла, но с трудом открыв правый глаз, увидела стражников, перед которыми теперь стоял кто-то в расшитых бисером туфлях и богатом черном халате с красной каймой.

Визирь Джафар деловито осведомился у стражников, что происходит. Узнав причину скорой расправы, он хмыкнул, пощипал бороду, а затем повернулся к начальнику стражи и приказал:

«Учи ее».

Тот сплюнул в сторону и скривился:

«Как пожелаете, о Великий визирь, но если хотите знать скромное мнение вашего слуги — только время зря потратим».

— Так вот, насчет награды для героя… — Аладдин подвинулся ближе, теперь его колено слегка касалось ее. Жасмин чуть сощурила свои необыкновенные глаза, оценивающе оглядела его с ног до головы и утвердительно кивнула.

— Действительно. — Она улыбнулась. — Почему бы и нет?

И когда он склонился к ней, чтобы поцеловать, выяснилось, что о такой вещи, как поцелуи, у этих двоих были весьма разные представления. Легкое прикосновение теплых губ, которое он подарил ей, она в мгновение ока превратила в такое страстное нежное лобзание, что Аладдин порывисто вздохнул от неожиданности. Слегка касаясь тонкими пальцами его груди, смуглая рука девушки опустилась ниже, к паху, где ее ожидало несколько больше, чем она себе представляла. Парень вздрогнул, схватил ее за руку и смущенно пробормотал:

— Я не имел в виду это…

— Жаль, потому что я имела в виду именно это.

И когда начальник стражи стал учить ее, девочка всерьез пожалела, что не умерла тогда, лежа в пыли внутреннего дворика огромного дворца. Как только она смогла более или менее сносно держаться на ногах, и шрамы на спине покрылись коркой, стражник начал тренировки. Меч был слишком тяжелым для нее и, поливая ее грязными ругательствами, он швырнул перед ней в песок два кинжала. За каждый промах он под покровом темноты делал с ней такие вещи, что ее первая ночь с мужчиной вскоре показалась детской игрой и забылась. Так прошло еще два года, и незадолго до того, как ей должно было исполниться четырнадцать лет, начальник стражи имел неосторожность свалиться пьяным и уснуть в присутствии своей ученицы и ее ножей. На следующее утро он не проснулся.

Тогда Джафар взял ее к себе, посчитав обучение законченным. И с тех пор стражники стали с непередаваемым отвращением называть ее принцессой, потому что тронуть и пальцем больше не смели.

«Выпей это», — на следующий же день визирь протянул ей красивую склянку с какой-то жидкостью.

«Зачем, господин?» — тихо спросила она, принимая пузырек из костлявых рук.

«Тебе ни к чему женские слабости, дитя. Регулы, беременность — все это тебе не понадобится».

Девушка кивнула и осушила склянку. Как-то раз начальник стражи заставил ее хлестать кнутом беременную наложницу, обвиненную в неверности султану. Исполосованное кнутом, страшно раздувшееся тело до сих пор стояло у нее перед глазами, ни за что на свете она не хотела бы оказаться на месте этой женщины. Вместо этого она на неделю оказалась в аду сильнейшей лихорадки, но с тех пор как она выздоровела, и по сей день, ее не беспокоили «женские слабости».