Все вещи на нем болтались, особенно заметил это Томас, когда помогал парню одеваться. Он заботливо, с какой-то щемящей нежностью застегивал пуговицы на клетчатой рубашке, надевал на Ньюта джинсы, которые теперь на его до ужаса худых ногах болтались, как на палках. Ньют не мог сам даже надеть толстовку, парню не хватало сил даже на такие простые действия. Врач сказал, что для восполнения энергии необходимо хорошо питаться и жить по режиму, не злоупотреблять алкоголем и сигаретами. На это Ньют лишь усмехнулся. Он уже два месяца не мог покурить, а потому, стоило только им с Томасом выбрать из уже порядком надоевшей больницы, как губы зачесались от предвкушения.

- Посиди здесь, я сейчас, - Томас поцеловал Ньюта в нос, отчего тот состроил недовольную гримасу, но потом все же улыбнулся.

Томас ушел, и Ньют, ловя снежинки, достал из кармана заранее припасенную там виолончелистом пачку сигарет. Достав одну, Ньют, щурясь от удовольствия закурил. И вот, когда сигарета уже была выкурена, Томас появился на горизонте. Вместе с коляской.

Художник в этот момент испытал небывалое отвращение к себе. Теперь он не мог ходить, не мог жить нормальной жизнью. Он не мог ничего. И неизвестно через сколько лет он сможет встать хотя бы на костыли. Врачи пророчили ему год-два. Если он сам настроит себя, перестанет отчаиваться. Но из головы никак не выходила Элли, которая боролась за свою жизнь. А в итоге… умерла.

Томас уже подошел к Ньюту, замечая, что взгляд его устремлен в никуда, будто парень выпал из этого мира.

- Эй, Ньют, ты чего? – виолончелист наклонился над блондином, заглядывая тому в глаза.

- Томми, зачем ты со мной?

Этот вопрос выбил Томаса из колеи. Как зачем? Почему нужно быть с ним за чем-то? Да что за глупый вопрос?!

- Ты дурак? Ты о чем вообще?

Ньют вздохнул, поправил смешную полосатую шапку с бубенчиком на макушке и посмотрел в небо.

- Ведь есть столько здоровых людей. Девушек, в конце концов. У тебя будет семья, а не парень-инвалид на твоей шее.

Томас горько рассмеялся, чувствуя жгучие слезы на своих щеках.

- То есть лучше пусть на моей шее будут спиногрызы и нелюбимая жена?

Ньют улыбнулся, и эта улыбка не была вымученной или ненастоящей. Она была необычайно искренней.

- Томми, спасибо.

Они целовались, хотя у обоих от долгого поцелуя затекла шея. На это было совершенно все равно. Они целовались, хотя их было видно из окон многих палат.

С неба падали белоснежные хлопья снега. Светлое небо предвещало им только хорошее…

***

Дома у Ньюта парней уже ждали Тереза и Минхо. В течение двух месяцев они, конечно же, приходили в больницу. Но при каждом их посещении Ньют сидел и говорил, что все хорошо. А встать он не может из-за гипса и больной ноги.

Тереза и Минхо не были дураками, чтобы не понять, что Ньют теперь не может ходить вообще. Но все равно Тереза расплакалась, когда блондин, держа на коленях рюкзак с вещами, въехал в квартиру. Минхо, сдерживая эмоции, радостно пожал другу руку и обнял так, что у того захрустели кости.

- Эй, Мин-мин, полегче, - прохрипел Ньют, задушенный в объятиях.

- Не сломай моему солнышку его хрупкие косточки, - проворковал Томас, занося в квартиру сумку с вещами. С его слов первой звонко рассмеялась Тереза, тут же вытирая слезы. Ее смех подхватил Минхо, и, на удивление Томаса, Ньют. Парень улыбался за эти два месяца не раз, хоть это и было редко. Но смех стал чем-то столь необычным и противоестественным, что виолончелист был безумно рад его услышать.

Отсмеявшись, Томас прошел в комнату Ньюта, чтобы положить там вещи, а Тереза подошла к Ньюту, крепко обнимая его и целуя в щеку.

- Минхо, - девушка повернулась к азиату, - возьми у Ньюта рюкзак и помоги Томасу разобраться с вещами.

Не слушая возражений блондина, Тереза забрала у него рюкзак и отдала своему парню, легким толчком в спину отправляя Минхо в комнату.

- Ну говори, что ты хочешь мне рассказать, - Ньют улыбнулся подруге, наблюдая ее удивленный взгляд. – Ну не просто же так ты Минхо выгнала.

Девушка вздохнула. Она наклонилась и помогла Ньюту снять куртку и кофту. Проделывая все это, Тереза тихо говорила:

- У меня есть новость, но я сама не знаю, хорошая она или плохая. Я понимаю, что мы с Минхо знакомы слишком мало, всего-то какие-то три месяца и… - было видно, что девушке эти слова даются с огромным трудом, - я беременна.

Весь вечер друзья провели за шутками, едой, не вслушиваясь даже в какую-то передачу, идущую фоном по телевизору. Впервые за все время на столе не было алкоголя. Минхо был за рулем, Тереза отказалась, говоря, что что-то ей не хочется пить (но Ньют понимал истинную причину), самому Ньюту нельзя было из-за антибиотиков, а Томас просто молча достал коробочку с соком и перед всеми объявил себя трезвенником. Естественно, вызвав этой фразой просто взрыв хохота. Тереза постоянно подкладывала Ньюту еды, охая от того, что тот слишком похудел. Сам же художник лишь смеялся с девушки, называя ее бабушкой.

Томас и Минхо о чем-то тихо переговаривались, их лица были напряжены, а когда у виолончелиста зазвонил телефон, он поспешно вышел на балкон. Из-за закрытой двери ничего не было слышно, но, судя по напряженной спине Томаса, разговор явно не был приятным.

Просто Томасу позвонил отец…

- Привет, сын. Надеюсь, ты помнишь про наш уговор, - отец, не заморачиваясь, начал разговор с нужного именно ему.

- Да. Я заберу документы. Дай мне два месяца, я буду помогать Ньюту. Довозить его до института и на занятия. Дай нам всего два месяца. Он адаптируется, и я уйду.

- Ровно два месяца, не больше, - холодный голос отца резал по сердцу хлеще любого ножа. Раздались гудки.

- Вот и поговорили, - пробормотал Томас, проводя по лицу дрожащими руками.

Теперь надо было натянуть на лицо улыбку и вернуться к друзьям и своему парню. Хотя бы для того, чтобы те не поняли, что через два месяца их друга уже здесь не будет.

***

- Минхо, пойдем домой. Мы уже достали ребят, - девушка, вставая с дивана, ласково потрепала своего парня по голове. Ньют улыбнулся, глядя на эту картину, и положил голову Томасу на плечо. Приятно было знать, что у них есть такая понимающая подруга. Минхо и Тереза не достали парней, нет конечно. Просто художник действительно устал за этот день, слишком велика была нагрузка на его не до конца восстановившийся организм. Сейчас парень сидел на диване, опираясь на Томаса.

Пока Минхо и Тереза на кухне резали фрукты, Томас, аккуратно, будто фарфоровую куклу, посадил Ньюта с коляски на диван. Каждое движение брюнета было осторожным, нежным. И даже опустив блондина на мягкую поверхность, убедившись, что он сидит так, как ему удобно, виолончелист все равно не сразу убрал руки с тонкой, почти что девичьей талии. Ньют чувствовал тепло сильных рук даже сквозь ткань рубашки. Томас наклонился к художнику, чтобы оставить на его губах поцелуй, но их прервали голоса, становящиеся всё ближе и ближе.

Когда стрелка часов перевалила за десять, Тереза и Минхо уже стояли на пороге и прощались с парнями, обещая позвонить, как доберутся до дома. Расцеловав обоих друзей в щеки, Тереза выпорхнула из квартиры, звонко стуча низкими каблучками по бетону в подъезде. Пожав друзьям руки и взяв ключи от машины с тумбочки, Минхо удалился в след за своей девушкой.

Ньют, неуклюже разворачиваясь на слишком большой коляске для такой маленькой квартиры, чуть не вписался в дверь, но все же смог въехать к себе в комнату. Парню стоило больших усилий достать альбом из рюкзака, лежавшего на полу. Дотянуться до самого рюкзака уже было испытанием, на которое смотреть у Томаса не хватило терпения. Он знал, насколько Ньют не любит, когда ему помогают, но и смотреть на эти мучения было невыносимо. Виолончелист поднял рюкзак с полы и достал оттуда альбом.

- Не надо, Томми. – Ньют покачал головой. – Я бы сам справился.

- Вот давай ты хотя бы перестанешь походить на скелета, тогда и будешь делать всё сам. – Томас осознавал, что через два месяца художнику скорее всего и правда придется делать все одному.