Пока Бренда ловко орудует ножницами по моим волосам, осыпающимися на пол тут же после звонка лезвий, я ей рассказываю об аварии. Упоминаю то, что Томас накрутил себя, что в машине было два парня: брюнет и блондин. Вот только распознать, кто там находился, было почти нереально: тела обгорели, о цвете волос не могли идти и речи.

— Ты же знаешь, что он болен, Ньют… — в голосе девушки звучит отчаянье, будто она пытается как-то оправдать Томми. Но по сути, да, она оправдывает его слова.

— Рекуррентное депрессивное расстройство? Я помню, Бренда. Он внушил себе, что за нами гоняются для того, чтобы убить. Да, мой отец пытается отследить, где я сейчас, но максимум, что он хочет, — это запихнуть нас в клинику. Я ему не позволю, конечно, но и убить нас никто не хочет.

— Ты сам-то в это веришь? — рука девушки замирает, она обходит меня и садится напротив.

— Вдруг… Томас прав и видит то, чего ты не замечаешь.

— Нет. — я мотаю головой, не ощущая уже привычного колыхания волос, убранных в хвостик. — Я разговаривал с мамой.

Вижу как расширяются от удивления глаза Бренды.

— Сейчас объясню, — я встаю, подхожу к окну. — Можно я покурю?

— Окей, без проблем. Поделишься?.. Черт. — брюнетка мотает головой. — До сих пор не могу привыкнуть, что мне нельзя. Знаешь, как-то непросто столько лет прожить с осознанием, что не можешь иметь детей, потому что твоему организму просто лень нормально функционировать, а тут внезапно… что-то в животе. Кто-то. И о нем, кажется, надо заботиться.

Я смеюсь:

— Ну, наверное, надо.

— Расскажи дальше, — девушка отходит подальше от окна, накидывает на плечи небольшой плед, присаживается на кресло и всем своим видом показывает, что готова слушать.

— Так вот, — распахиваю окно, закуриваю и затягиваюсь. Выпуская струйку дыма вверх, за пределы оконной рамы, продолжаю свой рассказ. — Мы с мамой иногда созваниваемся. Благодаря ей мы знаем, где живет Арис. Жил, по крайней мере, месяца три назад. Не могли сразу поехать его искать, отец, оказывается, промониторил наше местонахождение, пришлось наворачивать круги, искать объездные пути, сама всё знаешь. Мама же теперь благодетель. В хорошем смысле этого слова. Помогает детям после попыток суицида, после передозов, тем, кого родители бросили на произвол судьбы. И родители Ариса обратились к ним в фонд, оставили контактный адрес. Мы завтра, скорее всего, уже поедем туда.

— Почему так быстро? — Бренда смотрит на меня удивленно. Я знаю, она хочет подольше побыть рядом с Томми, поговорить с ним, помочь ему чем-то. Возможно, я не должен лишать этого шанса, шанса пообщаться. Но и когда до моего ангела осталось всего каких-то двести пятьдесят километров, я не могу сидеть на месте, не могу задерживаться ни на минуту.

— Как только я увижу Ариса… Томас не должен знать, но на его имя, как только завтра заберем документы, если они готовы, на что я надеюсь, сразу же будет куплен билет, — я тушу сигарету и засовываю бычок в пачку, чтобы не мусорить на территории коттеджа. Тут же достаю вторую, снова закуриваю.

— Документы завтра привезет Хорхе, — Бренда смотрит на меня каким-то странным пронизывающим взглядом. Будто понимает, что со мной что-то не так. — Куда ты хочешь его увезти? Я так понимаю, с ним ты не поедешь?

— А ты умнее, чем кажешься, — усмехаюсь я. — Нет. Не поеду. Канада. Там хорошая клиника, мамин знакомый врач готов взяться за лечение Томаса. Ему не придется лежать в больнице, частные приемы.

— Откуда у тебя такие деньги? Только не говори, что ты торгуешь.

Я смотрю в пол, потом резко перевожу взгляд, ловя в окне собственное отражение. Как же я отвратительно выгляжу.

— Не скажу, Бренда. Ты сама знаешь. Но если об этом узнает Томми… Я себе не прощу.

— Не узнает, обещаю. Только поклянись… — у девушки начинает дрожать голос, но она быстро берет себя в руки. — Что с ним не будут делать того же, что делали в клинике.

Я вздрагиваю. Вспоминаю те жуткие рассказы, как Томасу пришлось лечиться у местных знатоков психиатрии.

— Обещаю. Я никогда не сделаю ему больно… Поэтому туда он полетит без меня.

И начинает идти дождь. Новой волной, с большей силой. И вместе с обрушившейся стеной дождя внутри меня тоже что-то падает, разбивается и впивается осколками. Больно. Но так надо.

*

Томми уже не спит. Он стоит около шкафа, что-то задумчиво рассматривает на полке, заставленной книгами.

— Хочешь что-то взять почитать? — я облокачиваюсь на дверной проем, замечая, как у парня чуть вздрагивают обнаженные плечи. Снял футболку, не смог терпеть едкий запах гари. Какой же он красивый… В свете фонаря, заглядывающего своим стеклянным глазом к нам в комнату, он казался совсем утонченным, хрупким, как будто склеен из разных кусочком расколовшегося фарфора. А шрамы — всего лишь места, где кто-то не очень умело соединил осколки, но в итоге получился шедевр с карими глазами, пушистыми ресницами и с нежными, пусть и потрескавшимися, губами.

— Не знаю… — Томас задумывается. — Нет. Наверное, пока что ничего. Может, в следующий раз. Все равно приедем же, после того как увидимся с Арисом.

В голосе парня звучит уверенность. Прости, родной… Но нет. Мы не вернемся сюда. Черт. Все ли правильно я делаю? Кто поможет принять правильное решение?

— Томми, пойдем спать? — я прохожу в комнату, снимая на ходу чистую одежду, которую мне выдала Бренда.

Томас смотрит на меня, стягивая джинсы. Вижу, как на руках у него выступают венки, шевелящиеся от каждого движения рук. Напряженно сглатываю резко накопившуюся слюну, и чувствую, как ширинка джинсов начинает противно шкарябать по головке, обтянутой тесной тканью боксеров.

— Я еще в душе не был, — голос шатена становится чуть ниже, и даже в тусклом освещении я вижу, что у него стоит. — Предлагаю пойти вместе.

Я лишь киваю. Не могу говорить. Резко ударившее в голову возбуждение отключает все мысли, способность выстраивать слова в предложения, а предложения связывать во фразы.

Мы заходим в душ, представляющие собой просто душевую лейку и небольшой уголок, отделанный другим цветом кафеля, наподобие таких, которые делают в квартирах-студиях.

Стоит только включить теплую воду, как Томас прижимает меня к стене и, схватив за короткие волосы, притягивает к себе и целует. Прикусывает нижнюю губу, заставляя меня протестующе шипеть, обсасывает её, будто заглаживая свою вину за то, что причинил мне хоть немного боли. Стягиваю с Томми белье, обхватываю тут же его член рукой.

— Сбивается дыхание, милый? Не удивительно. Находиться каждый день рядом, но не иметь постоянной возможности прикоснуться друг к другу, прикоснуться к себе — для тебя это пытка.

В ответ на эти слова Томас разворачивает меня спиной, так же резко стаскивает последний элемент моего гардероба. И я слышу, чувствую каждой мышцей спины, что он тянется за каким-то тюбиком с кремом и смазывает пальцы. Вот. Черт.

Когда в меня входит один палец, хочет завыть. Тихо, скуля, попросить остановиться. Но делать я этого не буду. Если для Томми это важно, если ему приятно, я могу потерпеть. Никогда бы не подумал, что буду прогибаться под парнем, что спустя десять минут буду просить его проникать глубже, нежнее, не останавливаться.

Он зацеловывает каждый сантиметр моих плеч. Языком обводит тот шрам, что оставил сам.

— Сейчас будет немного больно… Потерпи, хорошо? Выгни спину.

От его голоса по телу пробегает мелкая дрожь. Я выгибаюсь, опираясь руками на мокрый кафель. И он перехватывает мою ладонь, сжимает в своей руке. И входит. Медленно, надавливая второй рукой на поясницу, заставляя меня выгнуть её. Я закусываю внутреннею сторону щеки, чтобы не зашипеть, не закричать. Чувствую, как член начинает медленно опускаться, возбуждение сходит почти на нет, но Томми начинает целовать мою шею, отводит мою ладонь назад и покрывает поцелуями каждый палец. Следом он нежно оглаживает бедра, он поднимает ладони выше, цепляя как будто случайно пальцами возбужденные от остывшей поверхности кафеля соски. Из горла вырывается стон, и шатен закрывает мне рот рукой, что возбуждает еще больше. На нас льется почти холодная вода, но я даже не замечаю, мне кажется, что она испаряется, соприкасаясь с разгоряченной кожей.