Питер открывает глаза. Проводит рукой по постели. Пусто. Закрывает глаза.
Тони открывает глаза. Проводит рукой по постели. Пусто. Закрывает глаза.
Питер встает. Поднимает себя одним резким рывком. Опускает ноги на ледяной пол. Он принципиально не включает в здании, где раньше обитала вся команда Мстителей, ни отопление, ни свет. Лишь воду, когда находит в себе силы принять душ. Раньше за все это отвечал Джарвис. Потом Пятница. Питер выключает их к черту, не желая слышать ни единого звука. Это место — его гроб. Он себя похоронил.
Тони встает. Поднимает себя одним резким рывком. Опускает ноги на ледяной пол. В мастерской всегда прохладнее, чем на других этажах, но Старк принципиально делает свое существование максимально не комфортным. Он больше не слышит голос Пятницы. Потому что выключил ИИ. Потому что он не хочет никого слышать и видеть. Он хочет замуровать дверь, запаять ее. Сделать это место своей могилой.
Питер открывает глаза. Проводит рукой по постели. Резко встает, опуская ноги на ледяной пол. Хватает со стола пепельницу, пачку сигарет и зажигалку. Закуривает. Вязкий горький дым заполняет всю комнату. Окна не открываются. Система очистки воздуха давно выключена. Питер хотел бы хоть прям в этот момент сдохнуть от рака легких. Он курит непозволительно много. Но чертова паучья регенерация будто специально издевается над ним и держит на этом свете. Он невыносимо хотел на тот. Желательно на тот свет, в котором есть Тони Старк.
Тони открывает глаза. Проводит рукой по постели. И в какой-то момент ему кажется, что рядом с ним все так же лежит Питер. Он растрепанный, перепачканный весь в мазут. Он всю ночь провел с Тони в мастерской, не желая отцепляться от него, оплетая своими ручками-ножками Старка как паук муху. Тони это все только кажется. Он поднимает себя одним резким движением. Берет стакан, стоящий на полу. Берет бутылку стоящую рядом. Он вспоминает момент щелчка. Он вспоминает, как в его руках рассыпался пацан.
«Что-то мне нехорошо, мистер Старк. Я… не хочу умирать». Тони швыряет со всей силы стакан, он разбивается, попав в стеклянную дверь. Старку кажется на мгновение, что за дверью стоит Питер. Очень худой, с запавшими глазами. В его толстовке. Но живой. Это видение настолько яркое, что он хочет броситься вперед. Но это всего лишь галлюцинация. И Старк делает большой глоток из бутылки с русской этикеткой «Vodka».
Питер докуривает. Натягивает на исхудавшее до невозможности тело толстовку Тони. Она больше ничем не пахнет, кроме дыма. У него не остается больше воспоминаний. Он начинает забывать, каким он был до того, как рассыпался в руках Питера.
«Что-то мне паршиво, карапуз…» Даже в последний момент он не дрогнул. Не показал, что боится. Питер так не смог бы. Питер даже не смог убить себя. Он пытался. Но не нашел смелости повеситься, а пить таблетки, резать вены, прыгать с крыши — все это к чертям проваливалось, потому что тело парня заживало быстрее, чем он успевал истечь кровью, выблевать внутренние органы или умереть от переломов. Он пытался. Но каждый раз, шатаясь на границе между жизнью и смертью, он думал, что вдруг где-то остался шанс. И выживал. Питер курит, пока идет по опустевшей базе. Заходит на кухню, покрывшуюся вековой пылью. Где-то там стоят продукты, сигареты, выпивка — все то, что Романофф периодически привозила к дверям здания. Питер не покидает базу уже десять месяцев. В раковину летит бычок, дотлевая уже на металлической поверхности. Парень, как сомнамбула, бредет по вбитому прочно в голову курсу — до мастерской. Если Питеру завязать глаза, он дойдет туда и так. Даже если отсечь ему голову, он, подобно дохлой курице, все равно дойдет туда. Истекая кровью, пытаясь раз за разом вскрыть себе вдоль вены, он приходил под стеклянную дверь, которая была закрыта намертво. Первый месяц он пытался открыть ее. Взломал протоколы Пятницы. Бесполезно. Будто что-то заперло изнутри. Теперь он ходит туда и смотрит в темноту за стеклом, будто ждет, что она даст ответ. Питер спускается вниз. Останавливается. Ему кажется, что там, в темноте, будто появляется отблеск света. Ему кажется, что на диване сидит Тони, держа в руке бутылку. Ему кажется, что в дверь летит стакан, разбиваясь вдребезги. Но Питер даже не вздрагивает. Он-то прекрасно знает, что это всего лишь ему кажется.
Питер открывает глаза. Проводит рукой по постели. Натыкается запястьем на теплое и твердое предплечье. Не глядя, скользит пальцами дальше. На груди знакомый шрам. Проводит рукой выше. Колючая щетина. Это он. Это определенно Тони. Питер вскакивает. Он буквально подрывается с места, стараясь не закричать. Он боится представить, как он сейчас выглядит: на лице мелкая светлая щетина, которая явно добавляет ему несколько лет к уже имеющимся, на голове гнездо, потому что последний раз Романофф заставила Питера согласиться на стрижку где-то месяца два назад. И Паркеру пришлось согласиться, чтобы от него побыстрее отвязались. Питер боится, что от него ужасно воняет табачным дымом, а сам он выглядит не лучшим образом. О Господи, Тони жив, Тони рядом, а его заботят такие мелочи. Тони улыбается, смотрит постаревшими глазами, протягивает руку и гладит Питера по лицу. «Да я смотрю ты взрослеешь, карапуз. Уже щетина на лице. Возмужал, пока я пытался тебя вытащить?»
«То есть ты думаешь, что я не пытался?»
«С каких пор мы на «Ты», малыш?»
Старк смеется. Его смех гортанный, чуть хриплый, и пахнет алкоголем. У Питера кружится голова. Он не верит. Он, черт возьми, абсолютно не верит в происходящее.
«С тех пор, как я пытался чертовых десять месяцев вытащить тебя неизвестно откуда».
«Кажется, получилось?» Тони тянет парня на себя. Они соприкасаются оголенной кожей. Питера прошибает током, как будто он засунул два пальца в розетку.
«Кажется, получилось». Питер выдыхает эти слова Тони в губы. Питер выдыхает и целует Тони. Питер задыхается от восторга, от страха, что все это сейчас развеется как дым, от возбуждения. От нежности.
Тони открывает глаза. Он лежит в комнате, в которой когда-то они жили вместе. Он открывает глаза, потому что его тела кто-то касается. И эти прикосновения Тони узнает, даже если ему удалят все воспоминания. Тонкие пальцы проводят по плечу. По груди по бороде. Он его узнает. Он рядом.
Питеру кажется, что он задыхается, когда садится сверху на Старка, а тот одним резким движением меняет позицию: теперь Питер снизу. Он сильнее Тони в сто раз. Он может даже в таком состоянии, как последние десять месяцев, опрокинуть его в два счета. Но, Господи, Питер был бы самым большим лжецом, если бы сказал, что ему не нравится. Ему безумно нравится всё: крепкие руки Старка по бокам от его головы. Карие глаза, смотрящие на него с таким возбуждением, что Питеру хочется просто умереть. В этот раз не от всепоглощающего горя, а от удовольствия. Он поддается вперед, цепляется руками за шею мужчины. У Питера стоит и ему почти что больно от этого ставшего непривычным ощущения. Он трется об Старка, выцеловывает его шею. Он задыхается. Питеру кажется, что он вот-вот потеряет сознание. Потому что Тони, его Тони, его любимый Тони, снимает с него белье, нежно проникает одним пальцем вовнутрь, целует каждый сантиметр его израненных запястий в шрамах.
«Да, да, да». Питер шепчет всего одно слово и не может остановиться. Слишком хорошо. Он столько хочет сказать Тони, он так хочет его целовать, целовать, пока не кончится воздух не только в легких, но и в комнате, на базе, во всем мире. Питер срывается. Он мягко соскальзывает с поглаживающего его внутри пальца. Это безумно приятно, ему хочется еще, но он так боится, что Тони, его Тони в любой момент пропадет. Питер судорожно, дрожащими пальцами развязывает шнурки на домашних штанах Старка. Питер срывает с него белье. Питер обвивает Тони ногами и опрокидывает на спину, зажав руки мужчины крепко над головой. Паркер насаживается на член, чувствуя, как его простреливает от боли, наслаждения. Ему жарко, ему холодно, ему хорошо и плохо. Он, кажется, будто со стороны слышит свой стон. Он отпускает руки Старка и хватается за изголовье кровати.
