«Я хочу сделать помещения гостеприимными, – цитирую я ее слова, – настолько, чтобы вы смогли почувствовать, будто комната от души обнимает вас, когда вы в нее входите» [23].

Эллен верит, что такой любовью к ярким цветам она обязана своему происхождению. Наполовину мексиканка, она провела детство между Мексикой и Калифорнией. «Жизнь в Мехико была наполнена невероятными красками. Дом моей бабушки окрашен в ярко-бирюзовый цвет. В Мексике все разноцветное, начиная с кукурузы на обочине дороги и заканчивая манго в бакалейной лавке. Но в те периоды, когда я жила в Штатах, вокруг меня было гораздо больше коричневого. Коричневый песок, коричневые школы, всюду только коричневый цвет. Потом я снова возвращалась в Мехико, и вновь желтый, зеленый, красный, и каждый следующий дом – нового цвета. И предметы вокруг, казалось, оживали. Будучи ребенком, я чувствовала, как меня наполняет эта энергия красок. И я думала: я хочу этой энергии, я люблю ее».

Слушая детские впечатления Беннетт о двух мирах ее детства, я ощутила укол чего-то, что могу описать только как зависть к цвету. Как и Беннетт, я проводила время в разных частях света, там, где жизнерадостность была естественной средой, не требующей усилий: в Юго-Восточной Азии, Латинской Америке, странах Карибского бассейна. Эти красочные места источают теплоту и жизненную силу, которых нет в большинстве современных американских городов, где, по-видимому, самые заметные источники цвета – это дорожные знаки и огни рекламы. «Просто там более высокая амплитуда волны жизни», – говорит Беннетт. Цвет притягивает радость. Почему же отдельные культуры используют яркий цвет только для праздничных моментов, в то время как другие делают его частью повседневной жизни?

Было бы легко сделать вывод, что это лишь вопрос предпочтения: некоторые культуры развили тягу к цвету, в то время как другие предпочитают жить в оттенках серого. Но я думаю, что настоящий ответ кроется в глубоком культурном предубеждении западного общества, которое движется к изощренности, усложнению и совершенству, уходя все дальше от радости. Эта предвзятость была убедительно выражена Иоганном Вольфгангом фон Гёте, когда он писал в 1810 году, что «дикие народы, необразованные люди и дети имеют большое пристрастие к ярким цветам», но «люди утонченные и изысканные избегают ярких цветов в своей одежде и в окружающих вещах и, похоже, склонны полностью изгнать яркие краски из своей жизни» [24]. Возможно, мы не осознаем, но в большинстве стран Европы и Америки философия Гёте прочно вошла в человеческую жизнь. Мы отвергаем цвет и радость как нечто детское и легкомысленное, предпочитая нейтральные оттенки как знак хладнокровия и зрелого вкуса. Цветовой спектр современного дома диктуется моральным компасом, где самоограничение становится приоритетом, а изобилие неуместно. Идея ясна: чтобы быть достойными одобрения общества, мы должны перерасти свои естественные склонности к радости или научиться их подавлять.

Это культурное предубеждение заставляет многих из нас чувствовать чуть ли не стыд, если мы впускаем в жизнь яркие цвета. Недавно я встретила женщину, которая сказала, что любит цвет, но чувствует себя комфортно, используя его только в детской, а не в остальной части дома. Женщины, достигшие определенного возраста, обязаны носить приглушенные тона, дабы не выглядеть отчаянно молодящимися. Это гораздо более коварный вид хромофобии, обусловленный не отсутствием уверенности, а тиранией общественного мнения. Интересно, был бы наш мир гораздо ярче, если бы люди не боялись выглядеть по-дурацки?

Меня вдохновляют такие люди, как Эллен Беннетт, которые находят способы сочетать радости цвета и серьезный бизнес. Беннетт переехала в Мехико, когда ей было восемнадцать. Она оплачивала учебу в кулинарной школе случайными заработками. Например, подрабатывала на мексиканском телевидении, объявляя номера победителей в еженедельной лотерее. Но через несколько лет Эллен вернулась в Соединенные Штаты с желанием перевезти туда яркость и динамизм мексиканской жизни. Она нашла работу повара цеха в ресторане. Работа ей нравилась, но одна деталь выводила из состояния равновесия – рабочий фартук. Когда Эллен начала жаловаться на свою униформу, то обнаружила, что коллеги разделяют ее чувства.

«Мы выглядели паршиво и чувствовали себя действительно паршиво», – говорит она. Однажды начальник Эллен решил разместить заказ на новые фартуки для всего персонала, и тогда Беннет упросила его отдать этот заказ ей. У Эллен не было выкроек, ткани, не было даже швейной машинки, но именно в тот момент и родилась ее компания Hedley & Bennett.

Первый фартук был сделан из желтого льняного полотна, а за ним последовали фартуки других ярких цветов. Беннетт знала, что фартуки должны не только хорошо выглядеть, но и быть очень практичными. Поэтому она была безжалостна к качеству пошива. «Это чертовски серьезная одежда, которая выглядит счастливой и игривой, – говорит Эллен, – но наша рабочая одежда дарит вам чувство безопасности, и вы горды собой и полны чувства собственного достоинства. Наши фартуки не только красочны, но и очень функциональны и, что самое главное, – отличного качества». Практичность позволяет нам выбирать такую рабочую одежду, которая выглядит беззаботно и весело. Очевидно, что это отличное сочетание, так как Hedley & Bennett сегодня шьет униформу более чем для четырех тысяч ресторанов.

В конце концов амбиции Беннетт вышли за рамки фартуков. Ее бизнес меняет всю концепцию рабочей одежды. Уродливая дешевая униформа, которую вынуждены носить сотрудники, меняется на спецодежду, вызывающую гордость и, да, наслаждение работой. Она описала фартук так, как я никогда раньше не слышала. «Это как маленький волшебный плащ», – сказала она, вызывая ассоциацию с супергероями. Я изумленно подняла бровь, когда впервые услышала это. Но чем чаще я думаю о метафоре Эллен, тем больше смысла в ней вижу. Когда Кларк Кент надевает красно-синий обтягивающий криптонский костюм Супермена, он становится кем-то другим, наделенным могучей энергией и силой, невообразимыми у этого же персонажа, когда он одет в унылый твидовый пиджак. Беннетт не только одевает таких известных поваров, как Эйприл Блумфилд и Дэвид Чанг, а также других бесчисленных поваров, работников кухни и обслуживающий персонал – она готовит их к работе эмоционально.

Беседа с Беннетт заставила меня задуматься о других видах одежды. Нам часто говорят, что мы должны одеваться для работы, которую хотим получить, но как насчет того, чтобы одеваться для радости? Когда я впервые начала изучать эстетику радости, я экспериментировала с одеждой ярких цветов в ситуациях, когда была расстроена. Я купила пару резиновых сапог цвета ярко-желтого такси. Когда прогноз погоды обещал ливень, я радостно натягивала их, хватала зонтик (тоже желтый), выскакивала из дому и по лужам бежала на работу. Когда я была одинока и ходила на бесконечную серию неловких свиданий вслепую, я стала покупать себе платья яркой расцветки, чтобы немного взбодриться перед очередным пустым разговором. Совсем недавно мне подарили лаймово-зеленый тренировочный топ. Я обратила внимание, что если, просыпаясь утром, останавливала взгляд на этом топе, то его неоновое сияние сразу же пробуждало во мне желание подняться с постели и заняться йогой. Теперь, когда старая одежда для тренировок изнашивается, я стараюсь заменять ее одеждой ярких оттенков.

Одевайтесь для радости, которую хотите обрести

Из всех моих друзей и знакомых Бет – самый смелый человек в выборе одежды. Она думает не только о том, что будет чувствовать, надевая яркие платья. Она также обращает внимание на то, какой эффект ее выбор оказывает на других. Бет высокая, ее рост – почти метр восемьдесят. Она также остроумна и не боится говорить то, что думает. «Всю мою жизнь, – говорит Бет, – мне говорили, что я непривлекательна и зажата». Яркие одежды стали для нее способом стать более открытой к людям, разрушая их порыв судить ее опрометчиво. У Бет нет темных пальто, только безумных цветов вроде ярко-желтого или зеленого. В мрачный зимний день она замечает, что, проходя мимо нее, люди улыбаются. Яркое пальто как будто дарит прохожему маленький подарок, сверкающую точку радости на фоне унылого пейзажа.