С момента, когда я впервые стала изучать феномен радости, было очевидно, что самые жизнерадостные места и предметы обладают одним общим свойством – ярким, живым цветом. Будь то ряд цветастых домов или стенд с разноцветными фломастерами в магазине канцтоваров, яркие насыщенные цвета неизменно вызывают чувство восторга. Яркие цвета сопровождают фестивали по всему миру, и складывается впечатление, что чем более они насыщенны, тем больше радости. В Китае яркий танец драконов встречает Новый год, в то время как бразильский карнавал ослепляет блестящими костюмами, украшенными перьями. Во время индийского праздника холи не носят украшения – вместо этого участники бросают в воздух горсти красящего порошка, создавая ошеломляющее зрелище из разноцветного дыма, который окрашивает улыбающихся людей с головы до ног.

И хотя мы редко отдаем себе отчет в этой связи, но практически невозможно отделить цвет от чувств. В речи эти два понятия постоянно смешиваются. Настроение может быть темным или светлым. В неудачный день ты чернее тучи. Когда дела идут отлично, то говорят «купаешься в золоте». Мы можем рассматривать что-то с темной или светлой стороны. И хотя символические значения цветов трактуются в различных культурах по-разному, похоже, что яркость цвета – измерение, которое везде принято рассматривать с точки зрения радости [3]. Дети чувствуют эту связь интуитивно. При анализе рисунков детей в детских садах мы видим, что яркие краски у них ассоциируются со счастьем и радостным возбуждением, в то время как темные цвета, такие как коричневый и черный, часто используются, чтобы выразить негативные эмоции [4]. Взрослые следуют их примеру. Графический дизайнер Орла О’Брайен провела исследование среди жителей Соединенного Королевства и Ирландии. Она просила их сопоставить цвета и эмоции, связанные с этими цветами. Результат эксперимента на цветовом графике показал, что цвета, выбранные для отражения радости, полны ярких и живых оттенков, а ярко-желтый и оранжевый занимают почти половину всей площади цветового поля [5].

Если яркий цвет поддерживает наш дух, неудивительно, что люди тратят столько сил и энергии, чтобы получить самые яркие оттенки. Австралийское племя аборигенов диери было известно тем, что каждый год совершало пешее паломничество в шахту Букарту, чтобы собрать золотисто-красный охристый пигмент, преодолевая расстояние почти в тысячу километров в оба конца [6]. Рядом с местом их проживания находилось множество шахт с охрой, но племя диери искало только самый яркий и сияющий оттенок для окрашивания тела при проведении ритуалов. Древним римлянам настолько был нужен фиолетовый краситель, что они не гнушались добывать его из зловонных анальных желез моллюска [7]. В колониальный период яркие пигменты часто становились предметами тщательно охраняемой государственной тайны, такой, что по крайней мере один французский ботаник рисковал жизнью, вывозя контрабандой из Мексики коробку красного пигмента, который производят кошенильные жуки. Даже сегодня цвет продолжает вдохновлять на великие путешествия. Многие приезжают в каньоны красных скал и проводят время на пляжах с розовым песком, и каждую осень население Новой Англии и Канады значительно увеличивается от наплыва так называемых любителей осенней листвы, которые приезжают для созерцания великолепного разнообразия осенних красок.

Писатель Олдос Хаксли утверждал, что возможность видеть цвет необязательна для людей. «Высокоразвитое чувство цвета – это биологическая роскошь, – писал он, – бесценное для человека как для интеллектуального и духовного существа, оно бесполезно для его выживания как для животного» [8]. Тем не менее наши глаза адаптированы различать почти неразличимые цвета: согласно оценкам ученых, мы можем видеть до семи миллионов оттенков [9]. Хоть это и не такой широкий спектр, как тот, что способны видеть птицы, чьи глаза хорошо ориентируются в ультрафиолетовом спектре, это все равно ошеломляющий диапазон. Не выглядит ли слишком неправдоподобным обладание таким щедрым хроматическим даром с целью одного лишь развлечения?

В действительности наше цветовое зрение – вовсе не сумасбродство или причуда природы, а базовое чувство, которое напрямую относится к выживанию, в частности к потребности находить источники энергии. Наши далекие предки были ночными животными и, как большинство млекопитающих, мало нуждались в цветовом зрении. Теплокровные, с мягкой кожей, они занимались собирательством под покровом ночи, полагаясь больше на свой нюх, чем на зрение. Но двадцать пять миллионов лет назад группа ночных обезьян отважилась выбраться на дневной свет, пробуя и осваивая тот суточный график, по которому мы живем до сих пор. На этой новой экологической стадии способность видеть цвет вдруг стала полезным преимуществом. В то время как их ночные родственники имели только два типа колбочек в сетчатке глаза, определяющих цвет, у наших предков в процессе эволюции появилась третья колбочка, чувствительная к световому излучению в средней части спектра, что во много раз увеличило количество цветов, которые они были способны увидеть. Эта дополнительная колбочка предложила дразнящее множество новых оттенков, включая способность отличать красное от зеленого, что в дальнейшем пригодилось в организации дорожного движения, помогая нам различать сигналы «стоп» и «иди» на светофоре. Но немедленная выгода для наших предков была гораздо значимей. Ученые считают, что это позволило им отличать созревшие и богатые сахаром плоды [10] и питательные молодые листья в гуще листвы на верхушках деревьев, где они обитали. (Молодые листья часто окрашиваются в красный, потому что содержат антоциановые пигменты, которые еще не замаскированы хлорофиллом.)

Исследования показывают, что цветовое зрение подарило нашим далеким предкам значительное преимущество в выживании [11]. Таким образом, мозг в процессе эволюции ослабил способность различать запахи, зато усилил возможности обработки визуальной информации. Цветовое зрение настолько жизненно необходимо для нашего выживания, что мы жертвуем ради него другими чувствами.

Главная забота любого организма, будь то одноклеточная инфузория-туфелька или двухсоттонный голубой кит, – поиск энергии для своей деятельности: обеспечения себя питанием и кровом, борьбы с хищниками, занятий сексом, воспитания детей, игры в теннис, румбы. И это особенно верно для крупных и теплокровных животных, подобных нам. На микроскопическом уровне просто оставаться в живых – это безумная работа. Наши клетки гудят круглосуточно: застегивая и расстегивая свои хромосомы, вращая нитевидные телеграммы РНК, укладывая аминокислоты в белки, восстанавливая и копируя самих себя. Чтобы поддерживать работу этой метаболической печи, в процессе эволюции у нас появились механизмы, которые способствуют почти постоянному поиску пищи. Это чувство голода, которое и толкает на поиски, а также радость, охватывающая нас при обнаружении желаемого пропитания. Для миллионов поколений в ходе эволюции яркий цвет так стабильно предсказывал наличие еды, что стал ассоциироваться с радостью [12].

Цвет – это энергия, ставшая видимой. Она запускает древнейший механизм, и к нам поступает сигнал об удовольствии, которое мы получим, если найдем и съедим что-то вкусное.

В наши дни в мире, содержащем целые радуги искусственных оттенков, мы все еще чувствуем ту же самую радость, даже если яркий объект не несет с собой физическое пропитание. В более широком смысле цвет – это индикатор богатства окружающей среды. Это не только скрытый сигнал о немедленной возможности насытиться, но и сообщение среды, способной поддерживать нас сквозь время. Говоря словами немецкого художника Иоханнеса Иттена: «Цвет – это жизнь; мир без цвета кажется нам мертвым» [13]. Основа эстетики энергии – это яркость цвета, позволяющая понимать, что вокруг нас жизнь, которая поможет нам развиваться.

Понимание вышесказанного помогло мне по-новому взглянуть на волшебное преображение столицы Албании Тираны. Краски мэра Эди Рамы завладели городом, который выглядел мертвым, и вдохнули в него жизнь. Горожане почувствовали, что место их обитания больше не «город мусора» [14], как назвал его один из жителей, а яркое и живое пространство для жизни. Наши отношения с цветом развиваются не как случайное удовольствие. Цвет становится неотъемлемой частью нашей жизни и условий, ее поддерживающих. Как только я это поняла, мне стало ясно, что цвета вызывают бессознательное изменение отношения людей к окружающей среде. Общество, живущее под девизом «бей или беги», успокаивается, и у людей возникает желание осесть и взращивать. Через пять лет после эксперимента Рамы количество предприятий в Тиране утроилось, а налоговые поступления выросли в шесть раз [15]. Доход, полученный от возросших налоговых платежей, направили на развитие городской инфраструктуры. Пять тысяч незаконно возведенных в общественных местах зданий были снесены, и на их месте посадили четыре тысячи деревьев. Журналисты, посещая Тирану примерно через год после покраски первых зданий, обратили внимание на видимые перемены, произошедшие в городе. Заброшенные улицы, бывшие некогда обителью криминала, превратились в зоны отдыха для городских жителей, где они гуляли в парках и сидели в кафе. Албанский художник Анри Сала описал, каким образом изменения начали приобретать собственный импульс. «Вначале это были только цвета, которые и стали главным изменением, а сейчас вы видите, как город меняется вокруг этих цветов» [16]. Расписанные стены были похожи на огонь, зажженный в сердце города, как катализатор, вызывающий искрометные перемены, настолько радикальные, что в конечном итоге они затмили первоначальный замысел. Как писал один горожанин: «Даже слепой может увидеть, как сильно изменилась Тирана» [17].