– Привет, – говорит она, заходит за прилавок – за прилавок! – и обнимает меня.

Я не могу пошевелиться, только смотрю на папу. А папа смотрит на меня, широко раскрыв глаза. Потом он прищуривается, и его взгляд становится холодным.

– Приве-е-е-ет! – отвечаю я.

– Ага, – говорит Брит, – вот они, лотерейные билеты.

Значит, она видела фото, которое я запостил. Ого! И геолокацию. Она прикасается к небольшому холодильнику с мороженым и с удивлением приподнимает брови.

– У вас есть даже Chocolate Bobaccinos.

Вообще‐то надо быть счастливым. Человек что‐то постит, пытаясь привлечь к себе внимание, и красавица обнимает его в ответ. Но сегодня ситуация особая. Брит наконец замечает моего папу, который стоит со шваброй. Я буквально вижу, как Брит переключается между кодами. Потом она расправляет плечи и хлопает в ладоши.

– Здравствуйте! – говорит она. – Меня зовут Брит.

Папа смотрит на нее, потом переводит взгляд на меня:

– Твой друг?

«Фрэнк, пора что‐то сказать», – думаю я.

– Да, мы вместе ходим на алгебру. Недавно вместе выполняли одно задание.

– Ты в один с ней класс?

– Да, – медленно отвечает Брит Минз. – Мы в одном классе. Вместе учимся. И вместе ходим на алгебру.

Мои ноги отрываются от земли. Буквально на пару сантиметров. Подошвы теряют сцепление с полом. Брит говорит с моим папой так, как общаются со студентами, приехавшими по обмену, или с теми, кто плохо слышит. Я пытаюсь вернуться на землю и говорю себе, что не стоит зацикливаться на том, как Брит говорит с папой. С родителями мы общаемся не так, как со сверстниками. Даже несмотря на то, что все говорим на одном языке.

Мне немного стыдно за папу. И этот стыд не дает мне крепко стоять на земле. «Как было бы здорово, если бы он мог хорошо говорить по‐английски», – будто шепчет мне кто‐то, и этот шепот гудит фоном, как белый шум. Судя по всему, папа остался доволен характеристикой Брит.

– Приятно знакомиться, – говорит он.

– И мне очень приятно с вами познакомиться, мистер Ли, – отвечает Брит.

Я бросаю на Брит полный беспомощности взгляд, и она все понимает. Брит совсем не глупая. Она понимает, что я еще не рассказал о ней родителям. Она понимает, что мой папа в отличие от ее папы-друида более консервативен во всем, что касается юношеских отношений. И Брит тут же подстраивается. Она, похоже, догадалась, что в моей семье обнимашки не приняты. Поэтому она складывает руки на груди и скрещивает ноги.

Наконец папа опускает глаза и снова принимается мыть пол. Он поворачивается к нам спиной и делает вид, что занят. Брит немного наклоняется ко мне:

– Привет.

– Слушай, он отлично понимает по‐английски, – объясняю я, – просто очень плохо говорит. Не обязательно с ним тянуть слова и все такое.

– А я так говорила? Блин, даже не заметила, – слегка испуганно оправдывается она.

– Ты хорошая, – говорю я.

– Да, я такая.

– Нет, правда, ты хорошая, – повторяю я.

Краем глаза я вижу, что папа со шваброй в руках намывает полы в дальнем углу Магазина. Я смотрю в глаза Брит и улыбаюсь ей.

– Знаешь, я очень рад тебя видеть.

Она сияет. Мне ужасно хочется к ней прикоснуться. Готов поспорить, она хочет того же самого. Обалдеть!

– А ты не можешь взять перерыв? – спрашивает она. – Прогулялись бы.

Я отрицательно мотаю головой. Пожалуй, даже быстрее, чем следовало бы.

– Не уверен, что стоит это делать. Ну то есть тут тот еще райончик.

Это ужасно прозвучало? Черт, ужасно. Но на самом деле я сказал правду. На Брит все будут пялиться. И на меня тоже. Правда, все уже знают, что я сын Фрэнка-старшего, но мне от этого не по себе, я‐то ведь никого из них не знаю, потому что редко бываю в Магазине.

– Вот как? – удивленно произносит она, словно вспомнив о том, что на свете, кроме Плайя-Месы, существуют еще и другие места.

– Эй, – говорю я.

– Все в порядке, – отвечает Брит. – Ты занят, а меня все равно ждут.

Она бросает взгляд на улицу. Ее кто‐то ждет? Видимо, она имеет в виду своих родителей. Значит, они ждут ее в машине. Должно быть, заехали к нам по пути домой. Ну да. Как еще они могли оказаться здесь, в часе езды от Плайя-Месы?

Щелкает замок. Папа зашел в холодильную комнату. Я быстро целую Брит в щеку.

– Увидимся завтра в школе, хорошо? – спрашиваю я. – Хорошо?

– Хорошо, – отвечает Брит и проводит кончиками пальцев по тыльной стороне моего мизинца.

Динь-дон – и она исчезла. Мои ноги снова опускаются на землю. В моей голове слишком много миров – школа Паломино, Магазин, Сборище. И у каждого из них свои законы природы, своя сила притяжения и своя скорость света. Мне хочется лишь разогнаться до второй космической, вырваться на свободу и создать свою собственную планету – такую, какую я сам вижу. Планета Фрэнк. Вход только по приглашениям.

Я вынимаю телефон и пишу: «Уже скучаю». Брит начинает писать ответ. Она пишет его долго, но в конце концов отправляет мне лишь: «Я тоже».

Проходит несколько дней, и настает время очередного ежемесячного Сборища. Туда нас везет папа, это что‐то вроде компенсации за то, что обратно, скорее всего, его пьяную задницу повезет мама. Я сижу на заднем сиденье. В кармане нахожу свернутый в трубочку клочок бумаги, который в воскресенье дал мне в Магазине сумасшедший Чарльз.

Я разворачиваю листочек. Это ксерокопия какого‐то рисунка. Написанные от руки слова спиралью вьются вокруг расположенного в центре композиции изображения: голые мужчина, женщина и зародыш расположены в треугольнике, вписанном сначала в круг, потом в квадрат, а потом в пятиугольник. В этом есть что‐то астрологическое. И немного сатанизма. Текст очень странный:

«Дом МуЩИины вписан в дом ЖенЩИны и Ребенка в трехплоскостной тетрамиде Мебиуса, покоящейся на плоскости Настоящего. Четвертая плоскость – это Страх, пятая – Надежда, шестая – Абсолютное Одиночество. Седьмое измерение заключает в себе все остальные измерения и потому называется Бесконечным Королевством Вагинального Уробороса». Ну и так далее в том же духе. Просто взрыв мозга, только в самом плохом смысле этого выражения.

– Мам, – спрашиваю я, – ты когда‐нибудь читала бумажки Чарльза?

Она отрывает взгляд от экрана своего телефона:

– Никогда не читать. Чарльз – он сумасшедший.

– Ты сохранить бумажка, – советует папа, – может, он писать что‐то важное.

– Хорошо, – отвечаю я.

Мама с папой замолкают и погружаются в свои мысли. Мне хотелось бы сфотографировать этот листок и отправить фото Брит, но тогда надо будет включать вспышку, и родители начнут задавать вопросы… Короче, я отказываюсь от этой затеи.

Я скручиваю листок, кладу в карман и говорю себе, что надо будет не забыть потом показать это Брит. Если бы это было кино, то сейчас я открылся бы родителям и рассказал им о моих отношениях с Брит. Потом была бы шумная ссора, которая закончилась бы групповыми обнимашками и слезами, а после мама с папой признали бы, что Америка – настоящий плавильный котел, в нем вся суть американской мечты. Вот именно поэтому я больше люблю ужастики. В ужастиках не бывает групповых обнимашек.

Мы доезжаем до дома Сонгов. Это модный бункер с видом на тихую бухту. Можно словить архитектурный оргазм. На шестиугольной бетонной площадке у дома припаркованы сразу два Audi QL7.

Дела у папы Джо в Америке идут хорошо. Лучше, чем у моего, хотя они и начинали одинаково. По крайней мере, я думаю, что одинаково.

Мы входим в дом, снимаем обувь, кланяемся – все как положено. Мама с папой заставляют меня приветствовать хозяев по‐корейски, я это делаю, все очень довольны и громко меня обсуждают. Потом мама Джо, наблюдательная, как хищная птица, заставляет дочь сделать то же самое.

– Insa jyeom hyae, – говорит она, толкая Джо в спину.

– Annyong haseyo, – бормочет Джо едва слышно.

Все родители в восторге.

– О’кей! Идите и веселитесь, – наконец говорит моя мама с глупой улыбкой.