Эта ссора произошла уже около недели назад, но с тех пор Аллен и Акира ни слова друг другу не сказали. Элисия знала, что инквизитор винит себя во всём, и эта вина грызёт его изнутри, но почему-то была уверена, что скоро всё непременно наладится. Нужно лишь дать Аллену время на то, чтобы он сам смог себя простить.

Последняя неделя была до странности спокойной и уютной. После долгой гонки по следам ускользающей от Элисии тайны, Королевской битвы, поисков Барнака, предательства Пророка, после той гнетущей тишины, в которую была погружена гильдия, волшебница чувствовала себя безумно уставшей. Ей, привыкшей, что мир вокруг неё крутится волчком, казалось, что время замедлилось, затихло, свернулось у неё на коленях, словно кот, давая возможность самой Элисии и всей гильдии отдохнуть в уюте. И Элисия использовала эту возможность на полную.

Теперь она могла наконец-то наслаждаться бездельем, а не терпеть его, как терпят пытки. В пол-уха слушая разговоры согильдийцев, смешивающиеся с треском поленьев в камине, Элисия ощущала себя абсолютно счастливой. Ей уже не нужно было ломать голову над Трагедией Бессонной Лощины, но мысли всё равно возвращались к разговору, произошедшему несколько дней назад.

Элисия знала, что Аллен не захочет ничего рассказывать о Трагедии, а Аллен знал, что Элисия не успокоится, пока не узнает правду. Из вежливости и нежелания задеть его волшебница ничего не спросит, но этот вопрос всё время будет крутиться на кончике её языка, повисать в воздухе во время неловкой паузы. И ему пришлось рассказать.

***

Элисия сидела, забравшись с ногами на кресло и подтянув колени к груди, и смотрела на Аллена, сидящего на подоконнике вполоборота к ней. Из-за холодного света, падающего из окна, его фигура казалась тёмной, и только медовые отсветы от камина разгоняли этот полумрак. Элисия вспоминала, что раньше, казалось, много десятилетий назад, ещё в детстве она вот так же забиралась в кресло с ногами, устраивалась поудобнее и слушала истории Аллена о местах, в которых, думалось, она никогда не сможет побывать. Теперь ей тоже предстояло выслушать историю, правда куда более печальную, чем все предыдущие.

Аллен не смотрел на Элисию то ли от неуверенности, то ли от боязни увидеть в её глазах что-то такое, что заставит его прервать рассказ. Рубиновые глаза были устремлены во двор и отрешённо наблюдали за за неспешным падением крохотных снежинок, тончайшим белоснежным флёром покрывавших землю.

«Снег в середине сентября, — подумалось Элисии, — ну и погодка в Ведьминой Топи»

— Если я расскажу тебе всё, поверишь ли ты мне? — после почти минутного молчания спросил Аллен. — Сможешь ли ты вообще мне верить после всего произошедшего?

— Знаешь, я раньше думала, что ты совсем не умеешь врать, — улыбнулась Элисия, сквозь отражение в стекле пытаясь заглянуть в глаза Аллену. — Я и сейчас так думаю.

Аллен обернулся, и его удивлённый взгляд встретился с лучистыми глазами Элисии.

— Ты не умеешь врать так, как врёт Лайт. Он врёт как дышит и, наверно, уже сам не всегда может отличить правду от лжи. Ты не умеешь врать, ты лишь умеешь копировать манеру Лайта, когда ты врёшь, то становишься очень похож на него, а когда Лайт говорит правду, то становится очень похож на тебя. Не замечал? — Аллен отрицательно покачал головой, и Элисия с усмешкой продолжила: — Сейчас ты похож лишь на себя самого. Так что, я думаю, сам хочешь рассказать правду. И я в неё поверю. В конце концов, каждый достоин второго шанса.

«Но не третьего» — мысленно закончил фразу Аллен, приступая к рассказу.

«Это случилось, как ты знаешь, больше двух лет назад в Бессонной Лощине. И это то событие, которое я предпочёл бы не вспомнилась никогда, но, к несчастью, как ни старался, забыть не получилось.

Я помню, уходя в этот поход, я пообещал тебе, что скоро вернусь. Если хочешь знать, тогда я не врал. Вернее, думал, что не вру, думал, что задание пустяковое, думал… Да одной богине известно, о чём я тогда думал, но только не о том, что в действительности произошло.

Всё начиналось, как самый обычный поход. Бессонная лощина была тиха и угрюма, серое небо нависло над головой словно купол. Но самым худшим были туманы, даже туманы Ведьминой Топи не сравнятся с ними. Они то стелились по земле, то укутывали всё пространство вокруг, и тогда казалось, что облака упали с небес прям на землю. Мы и сами не заметили, как оказались в ловушке этих туманов, совершенно потеряв ориентацию в пространстве. Тогда был приказ отступать, тем более, что со всеми монстрами на этой территории мы уже разобрались. Двинувшись в обратный путь, наш отряд долго блуждал по тропам Лощины, пока, проблуждав около часа, мы не поняли, что ходим кругами.

Тогда, помню, поднялась паника, но командир отряда быстро всех успокоил, сказав, что туман здесь — обычное явление и должен скоро рассеяться, тогда мы и сможем вернуться. Решено было устроить привал, повисло обманное затишье, которое, к несчастью, долго не продлилось.

Кто-то закричал, что не может найти товарища, шедшего позади него. Решено было устроить перекличку. Недосчитались троих. Снова поднялась паника, кто-то кричал, что нужно срочно отправляться на поиски, кто-то наоборот говорил, что поспешные действия принесут лишь один вред.

Среди этой неразберихи никто и не заметил, что несколько голосов оборвались как-то слишком резко, не закончив фразы или даже слова. Все слишком увлеклись спором. А когда заметили, что что-то не так, было уже слишком поздно.»

Взгляд Аллена был устремлён вдаль, словно бы в метели, начинавшейся за окном, он видел призрак того тумана, словно бы клирик позволял этому туману заползли в его душу, расположиться там и явить все болезненные воспоминания с невероятной чёткостью.

Во время рассказа Элисия сидела не шевелясь, даже дышала через раз, и только сердце её билось чуть чаще обычного. Но теперь, когда голос Аллена вдруг оборвался и затих, ей захотелось встать, одним рывком преодолеть разделявшее их пространство и обнять. Или хотя бы коснуться рукой болезненно напрягшихся плеч. И Элисия бы поддалась этому порыву, если бы не Аллен. Он, словно почувствовав желание волшебницы, жестом остановил её, и снова продолжил рассказ.

«Было уже слишком поздно. Нас застали врасплох. Кто был тому виной, туманы, запутанность местных дорог или же мы сами теперь уже не имеет значения.

Для меня нападение началось так же неожиданно, как и для всех. В нескольких сантиметрах от моего лица что-то пролетело, кажется, нож, кинжал или ещё что-то такое, я не успел рассмотреть. Рефлекторно отскочив в сторону, я вытащил жезл, приготовившись сражаться, но оглядевшись понял, что нахожусь совершенно один посреди непроглядного тумана. Этот туман поглощая всё, даже звуки. Я не мог понять, был ли рядом ещё кто-то, или же все мои товарищи уже мертвы. Атаковать наугад тоже было рискованно, я боялся задеть кого-то из своих.

Несколько минут прошло в тягостной тишине и томительном ожидании неизвестного. А потом я увидел её. Она вышла из тумана словно из-за кулис невидимой сцены, шаги её были легки и почти беззвучны, лишь тихое лязганье металла о металл слышалось, когда её сапоги со шпорами касались земли. Это была Елена.

Увидев меня, она улыбнулась, улыбнулась так, как улыбается охотник, увидев добычу, и сказала: «Пора бы тебе наконец проснуться».

Я тогда не понял, что значили её слова, даже не предал им значения. Нужно было атаковать её первым — вот что было тогда действительно важно, но Елена меня опередила. С первого же удара она рассекла мне плечо, а щит, которым я пытался закрыться раскололся надвое. Я попытался контратаковать, но Елена вышибла жезл из руки, оставив на ней глубокий порез. Потом она нанесла ещё несколько ударов и всё кричала, что если я не «проснусь», то она просто убьёт меня. Я тогда даже не понимал, чего она хочет. Понимание пришло чуть позже и несколько иного рода. Когда новая рана резкой болью отозвалась в теле, я понял, что точно умру.

Что было дальше, помню плохо. Сознание помутилось, словно этот вездесущий туман пролез прямо в голову и заполнил мысли. Я помню лишь вспышки молний, таких же, какие бывают при использовании Кары небесной, но сильнее, гораздо сильнее.