***

Из груди против воли вырывался тяжёлый вздох. Почти страдальческий. Хорошо, что из-за монолога Акиры его не слышно. Иначе она бы, наверное, разволновалась ещё больше. Он называл это именно словом «разволновалась», но врач и медсестра, которых она отчитывала, явно называли каким-то другим. Скорее всего, куда более грубым.

— И это больница Небесной гавани? Столицы? И это к вам-то съезжаются со всей страны? Серьёзно? — глаза её смотрели так, что по коже пробегал мороз.

— Ты к ним слишком жестока.

Акира ненадолго обернулась, посмотрела задумчиво и снова бросила уничтожающий взгляд на врача.

— Ничего подобного. Я не требую больше, чем требует от этого человека его профессия. Я хочу, чтобы он вылечил больного, разве я прошу чего-то невозможного? Разве этого же не требует от него каждый, кто приходит сюда?

— Не всё можно вылечить, — заметила медсестра, но тут же подавилась воздухом, когда Акира перевела на неё взгляд, — в смысле не всё можно вылечить здесь и сейчас, но в будущем…

— В каком будущем?! — в глазах Акиры плясали искорки, и это настолько красиво, насколько и опасно. — Через день? Через месяц? Через год? Или через десять лет? Что за вздор? Разве раны лечат не здесь и сейчас? Разве вы оставляете их гнить без обработки, ожидая пока воспаление распространится по всему телу?

— Это не открытая рана. Здесь всё гораздо тоньше, вопрос сложнее, чем вы можете себе представить. Вы не понимаете, о чём говорите, — возразил доктор, пытаясь сохранять спокойствие, хотя по тому, как билась жилка у него на виске, было очевидно — он в ярости.

Стоило ли это остановить? Вообще-то, если быть совсем уж честным наблюдать за всем этим было достаточно интересно.

— А вы понимаете, о чём говорите? — Акира вздёрнула подбородок. Плохой знак. Очень плохой знак. В палате стало ощутимо жарче. — Разве не вы говорили, что не знаете, как это лечить? Так вам ли меня осаждать?

Врач кашлянул в кулак. Акира резко скрестила руки на груди. Появилось навязчиво желание вести счёт их словесной баталии.

Но нет. Это всё-таки нужно было остановить. Пока здесь что-нибудь не загорелось.

— Сжалься над ними. Моя травма вовсе не их вина, — на губах появилась улыбка, но какая-то неловкая, будто извиняющаяся. Кажется, это выражение он скопировал у Аллена.

Акира вновь обернулась, будто хотела посмотреть ему в глаза, но в последний момент отвела взгляд, словно стыдясь чего-то. Это было странно.

— Оставьте нас, — бросила она врачу и медсестре, даже не повернувшись в их сторону.

— Вы не имеете права здесь распоряжаться, — заметил врач.

— Ни малейшего, — согласилась Акира, смотря то ли в окно, на падающий хлопьями снег, то ли ещё куда-то.

— Простите, но не могли бы вы и правда нас оставить.

Врач и медсестра ушли, унеся с собой злость и раздражение. В палате стало тихо и холодно, словно открыли окно. Но это была просто Акира и её смена настроения. Она сама — и лето, и зима, и огонь, и лёд. И как это всё в ней живёт и умещается — непонятно.

Опустившись на стул, рядом с его кроватью, она потупила глаза в пол. Такой он её точно ещё никогда не видел. Акира впервые казалась настолько… незащищённой? честной?

— Фукуда, — произнесла она почти неслышно, всё ещё избегая смотреть на него. — Прости меня.

— Да ну, вышло вполне забавное представление, — он усмехнулся, — врача, правда, немного жалко, но…

— Я не об этом, — она покачала головой, и тёмные волосы упали ей на лицо.

— Тогда тебе и вовсе не за что извиняться.

Фукуда заправил выбившуюся прядь за её ухо. Делать это левой рукой было до странности непривычно. Будет ли ему вообще хоть когда-то привычно делать что-то левой рукой? Конечно, Ноэ, например, всю жизнь был левшой, но он-то таким родился. Да и вторую руку у него никто не отбирал.

Нет, всё-таки у них с Ноэ были несравнимо разные ситуации. Теперь Фукуде, наверно, придётся учится всему заново. Теперь, наверное, он будет почти бесполезен. По крайней мере какое-то время. Он надеялся, что «какое-то», а не «всё».

Правую руку он больше не чувствовал. Вообще. Она будто перестала быть частью его тела и только по какой-то странной, нелепой причине, так и осталась к нему прикреплена. Шевельнуть хотя бы пальцем оказалось совершенно невозможно. И это было странно. Нет, не странно. Противоестественно.

Акира положила свою руку поверх его правой руки и переплела их пальцы. Она впервые сделала что-то подобное. И на пару мгновений Фукуда возненавидел свою проклятую судьбу за то, что именно сейчас он ничего не чувствует. Не ощущает прикосновения, не знает тёплая рука Акиры или холодная, не чувствует, дрожат ли её пальцы. Это было ужасно. Остаться без части своего тела, сделаться неполноценным.

— Чувствуешь что-нибудь?

Это было ужасно, ровно до того момента, как в его палате появлялась Акира.

— Да. То, что ты рядом. И то, что я очень этому рад.

***

Гензаи не был уверен в том, что делает. Зато был абсолютно уверен, что ему не нужно быть уверенным. Это звучало как полный абсурд даже в собственных мыслях.

Идя по коридору, тихо, почти крадучись, он надеялся, что его никто здесь не увидит. Ведь если увидит, то у него будут проблемы. Потому что он всё ещё верная гончая короля. Но даже верная гончая получает ботинком по морде, когда лезет туда, куда нельзя.

Несколько раз спрятавшись от глаз весело переговаривающихся горничных и прошмыгнув мимо куда-то спешащего лакея, Гензаи оказался у цели. Дверь не охранялась. Чудесно. Стюарт либо не знал об этом, либо он идиот. Впрочем, нет. Идиот он в любом случае.

Гензаи несколько раз пнул ногой дверь, негромко, но так, чтобы его услышали. В комнате было тихо. Гензаи знал эту тишину, настороженную, внимательную.

— Открывай, — сказал Гензаи, прислоняясь к косяку, — и не делай вид, что не слышишь.

С другой стороны двери вздохнули. Очень театрально. Гензаи поймал себя на том, что не слышал шагов.

— Ну кто так заявляется? Это грубо и неэтично. И вообще я пленник в конце концов, как я могу открыть?

— Если бы это был кто-то другой, я бы согласился, — ответил Гензаи спокойно, — но это всё-таки ты, так что открой дверь, Лайт.

— А ты уверен, что это всё ещё я?

Этот вопрос не понравился Гензаи. Совсем. Он прозвучал как фарс, как штука, как драма ради драмы. Точнее прозвучал бы. Но Лайт говорил серьёзно, возможно, серьёзнее чем когда-либо.

— Мне через дверь плохо видно, никак не разгляжу, — огрызнулся Гензаи.

Вдали послышались шаги. Гензаи огляделся, здесь негде было спрятаться. Совсем-совсем негде. Знает ли прислуга, что в этой комнате содержится пленник? Знает ли, что сюда нельзя заходить? Доложит ли своему хозяину?

— Открой быстро. Если меня здесь увидят, это выйдет боком нам обоим, — продолжал настаивать Гензаи, понижая голос.

— Так уходи, пока можешь, — равнодушный и холодный ответ. Гензаи захотелось свернуть Лайту шею. Но для этого надо было попасть в комнату.

Шаги приближались.

— Терпеть не могу зря ходить туда-сюда, — сказал Гензаи, но в ответ промолчали.

Нужно было идти на крайние меры. Хотя было безумно жалко.

— Давай так, — вздохнул Гензаи, — смотри, у меня есть шоколад, если откроешь, отдам тебе… половину.

За дверью до сих пор молчали, но теперь уже задумчиво. Очень задумчиво.

— Отдашь весь.

Гензаи был уверен в том, что Лайт сейчас хитро сощурился, точь-в-точь лисица. Белая полярная лисица.

Писец.

— Хорошо. Ладно, — почти прорычал Гензаи, шаги всё приближались. — Только открой грёбаную дверь, придурок.

За дверью послышалось копошение. В замке чем-то активно орудовали. Гензаи никогда точно не знал, где Лайт прячет свои отмычки, но предполагал, что они вшиты в одежду. Хотя Гензаи подозревал, что Лайт может соорудить эту самую отмычку просто из ничего.

Вскоре замок тихо щёлкнул. Гензаи отметил, что обычно Лайт справлялся с такими замками куда быстрее. Дверь открылась, Гензаи быстро проскользнул внутрь, и замок за его спиной снова щёлкнул. Пару минут они с Лайтом так и простояли у двери, вслушиваясь, ожидая, когда шаги удалятся и затихнут.