***

От дворца до площади бесконечное количество ступеней. Элисия медленно переступала с одной на другую, поначалу даже пыталась их считать. Говорят, такое успокаивает, но она сбилась уже на пятой или всё-таки на шестой.

— Всё-таки мне это не нравится! — вскинув голову, сказала она. — Мы будто свесили всё на Лайта, а сами вышли сухими из воды.

Гензаи посмотрел на неё задумчиво. Вид у него тоже был не слишком-то радостный.

— Это он сам всё на себя свесил. На самом деле мы, скорее всего, и так бы вышли примерно к тому, к чему вышли сейчас, разве что нас посадили бы на ещё более короткий поводок. А Лайт бы без труда выкрутился, — он замолчал ненадолго, словно подбирая слова, — если бы хотел, конечно.

— Это очередная его игра, да? — тяжело вздохнула Элисия.

— Да, игра, — Гензаи грустно усмехнулся. — Есть такое вроде как развлечение. Перед тобой ставят три одинаковых бокала с совершенно одинаковыми на вид жидкостями. Только вот в один из них добавлен яд, который не распознать ни на вид, ни на запах. Выпьешь и не умрёшь — считай выиграл. И вот надо угадать…

Голос Гензаи затих, а взгляд устремился куда-то вдаль. А Элисия всерьёз задумалась о том, какие же странные развлечения выдумывают себе люди.

— Хочешь сказать, подставляя себя, Лайт играет во что-то подобное? — осмелилась она на вопрос, когда они спустились на площадь.

— Можно сказать и так, — кивнул Гензаи, — только вот делает он это не ради развлечения и выигрывать, похоже, не собирается.

***

Шаги конвоя гулко отдавались от стен коридора, а вот шагов самого Лайт было почти не слышно. Даже сейчас, когда он еле-еле мог переставлять ноги, всё равно ухитрялся ступать почти бесшумно. Давняя привычка. Жизненно необходимая. Так ходят все воры, шпионы и убийцы. Если подумать — он всё сразу в одном лице.

— Пожалели, значит? — уголок его губ приподнялся в кривой полуулыбке. — Не думаете, что ошиблись?

— Не думаю, — отрезал Терамай, шедший рядом.

— Насчёт Роузи и Игнасия, наверно, тоже уверены были, да? — ядовито усмехнулся Лайт, за что тут же получил тычок от одного из конвоиров. И чуть не взвыл от боли.

Он не помнил сколько точно выпил обезболивающих эликсиров. Но достаточно, чтобы от них в голове начало плыть. Дорогу до Гавани Лайт даже не запомнил, провалялся в полуобморочном состоянии. Он и сейчас был где-то на грани. У него сломано несколько рёбер, огромная рана затянулась только едва-едва, что будет с глазом вообще непонятно. В худшем случае глаза просто больше не будет. А он как-то ухитрялся идти, говорить и даже огрызаться. Если кто-то после этого назовёт его человеком, то Лайт посмеётся ему в лицо. Он не человек — самое настоящее чудовище.

— Не трогать его больше! — приказал Терамай конвою. — Иначе он до комнаты не дойдёт. Пусть говорит, что хочет.

— Ну точно жалеете. Несчастный, израненный, кругом виноватый. А таким ведь сострадать принято, да? Спасать заблудшие души? — из горла против воли вырвался смех. Почти истерический. Отозвавшийся глухой болью в рёбрах. Впрочем, прервался он так же быстро, как и начался. — Только спасать-то уже нечего.

— Я знал твоих родителей, — вдруг сказал Терамай. — Они были прекрасными людьми. Добрыми, понимающими.

— Это я и без вас знаю, — фыркнул Лайт. — Только в них Аллен пошёл, а я, скажем так, вырождение породы. А всё это тлетворное влияние…

— Не перебивай, пока я не закончил, — укоризненно посмотрел на него Терамай. — Твои родители были прекрасными людьми. Про Игнасия я такого сказать не могу. Мы с ним всегда были не в ладах, но по долгу службы мне приходилось держать своё личное отношение при себе. Это стало моей ошибкой. Как и излишнее доверие к Роузи. Но в тебе я не ошибаюсь. Хотя бы потому, что за твою жизнь готовы были бороться сразу две гильдии. Цени это, мальчик.

— А я ими манипулирую, — хмыкнул Лайт, вздёрнув голову, о чём тут же пожалел. Боль будто пронзила тело насквозь, пробежав вдоль позвоночника.

Терамай отрицательно покачал головой и грустно улыбнулся. От этой улыбки, полной доброты и сочувствия, что-то внутри Лайта выло от бессильной злобы. Потому что это было неправильно. Он не тот, кому нужно протягивать руку помощи. Ему никогда никто не помогал. Он всегда добивался всего сам, используя других, словно инструменты. Теперь же принимать помощь было почти оскорбительно. Да лучше бы его прилюдно повесили!

— Нет, намерения этих людей точно были искренни, — сказал Терамай после долгого молчания, — да и в этот раз ты рассчитывал на другой исход.

— И на какой же, господин мудрый духовный наставник? — усмехнувшись спросил Лайт, холодно глянув на Терамая.

— Впервые вижу человека с таким чётким желанием умереть в глазах.

Лайт почувствовал, что ему нечем дышать. Весь воздух куда-то вдруг делся, а перед глазами на пару мгновений потемнело. Он резко отвернулся, чтобы никак не выдать своё состояние мимикой.

— «В глазе» тогда уж, — бросил Лайт. — Он у меня, если вы не заметили, только один.

Терамай вдруг рассмеялся, мягко, почти по-отечески.

— Такой же острый на язык, как твой отец, — сказал он, отсмеявшись. Лайта почему-то дёрнуло болью.

Остаток пути они прошли молча, нарушая тишину коридора лишь звуком тяжёлых шагов и лязгом доспехов. Остановились у одной из комнат, затерянных где-то в глубине замка. Именно комнаты, не камеры или чего-то ещё. Даже несмотря на то, что дверь закроют, будь Лайт в форме — сбежал бы из такой на раз. Сейчас же, даже оставь они дверь нараспашку, он вряд ли и из коридоров выбраться бы смог.

— Твои родители были бы расстроены, узнав, что их сын так бесславно умер, — сказал Терамай, отворяя дверь, когда шаги конвоя уже затихали вдали, — Да и у Аллена кроме тебя из родни никого не осталось. Не смотри на меня так, я знаю, что он жив, и никому об этом не расскажу. Так что подумай хотя бы о них, уйми на время свою гордость и научись принимать помощь, когда она тебе действительно нужна.

Это был ощутимый щелчок по его самолюбию. Не такой болезненный, как раны на теле, но всё же.

К тому же, почему это «бесславно умер»? Между прочим, Лайт организовал для себя очень даже эффектную смерть, либо, как убийцы предателя — почти героя! — либо, как самого предателя, на эшафоте, со всем полагающимся размахом. И всё бы шло по плану, если бы в него то и дело не вмешивались всякие там сочувствующие.

Когда дверь с тихим щелчком закрылась за его спиной, Лайт с трудом сделал несколько шагов, дотащив себя до кровати. Упав на неё, он даже не почувствовал той боли, которой отозвались рёбра — настолько быстро потерял сознание.

***

Небо укрыло плотной завесой туч, тяжёлых, влажных и тёмно-серых, отдалённо похожих на своды пещеры. Воздух тоже пропитался влагой и прохладой, но дождь всё никак не начинался.

Золотая трава мягко покачивалась под дуновениями ветра, а вода шла мелкой рябью. От этой показательно умиротворяющей картины клонило в сон. И лишь приближающиеся шаги всё портили.

— Вот ты где! Я тебя всё утро ищу, между прочим. Почему ты ушёл?

Куруми встала, нависнув над устроившимся под деревом Элрионом, и грозно упёрла руки в бока.

— Потому что я так захотел, — ответил он сонно щурясь.

— Тебе лечиться надо, а ты убегаешь, — вздохнула Куруми, садясь рядом.

— Я в порядке, — бросил Элрион, хотя на самом деле нога ещё болела.

Но говорить об этом не хотелось. Как оказалось, когда вокруг тебя носится толпа лекарей — это жутко неприятно. Такое колоссальное количество внимания, показательного участия и заботы. Делать им больше нечего что ли? Для Элриона это было непонятно и чуть ли не противоестественно.

— Элисия из Небесной Гавани написала, — вдруг сказала Куруми, — про Лайта.

— Надеюсь, его казнили на месте, — фыркнул Элрион. — Что, нет? А стоило бы.

— Как ты можешь так говорить, он же твой друг! — Куруми посмотрела на него со смесью удивления и осуждения.

Элрион в ответ лишь пожал плечами. Он мог легко разбрасываться подобными фразами. В конце концов он никогда не называл Лайта другом. Понятие дружбы для него до сих пор было весьма абстрактно и размыто. До недавних времён Элрион полагал, что нечто подобное не может иметь к нему никакого отношения.