Всё же хреновый из меня ангел. Самый жалкий из всех.
Я смотрю на руки Солярии, пальцы вечно в пластырях. Режется проклятыми бумажками, постоянно причём. Думаю, о её вечной усталости, о своей вечной задолбанности.
А может, у ангелов тоже есть кармический долг, и мы его отрабатываем, просто не знаем об этом? Если так, то у меня он должно быть просто огромный.
Я резко вскакиваю, обожжённый ненавистью к самому себе и вселенской несправедливости, даже стул случайно роняю. Солярия ойкает, вздрагивает и вслед за стулом на пол летят несколько стопок бумаги.
— Ты чего это? — взволнованно спрашивает Солярия, вскакивая вслед за мной, потому что я уже иду к двери. — Куда вдруг собрался?
— Я ухожу, — говорю я, хватаясь за ручку двери.
— Я вижу, но куда?
— Ты не поняла, — вздыхаю, — я совсем ухожу. Из хранителей. На выходе могу сдать нимб и крылья.
Опять появились силы на сарказм. Нимба у меня отродясь не было, а без крыльев будет явно трудновато.
— Да как же… ты же… — бормочет Солярия, судя по виду, очень близкая к обмороку, — ты же даже до земли не долетишь… у тебя же крылья…
— До земли, моя милая, все долетают, — говорю я с безумной улыбкой, — притяжение, знаешь ли.
========== II ==========
Не имею ни малейшего понятия, как я досюда добрался. Странно, что не свалился где-нибудь по дороге на своих-то калеченых крыльях. Странно, что вообще понял, куда лететь. Странно. Просто странно.
Но ещё более странно будет, если я вот так вот к ней заявлюсь со словами «привет, я твой ангел-уже-не-хранитель-но-всё-таки». А если не заявлюсь, то зачем тогда это всё? Зря я Солярию чуть не до инфаркта довёл что ли? Бывает ли у ангелов вообще инфаркт?
Парк безлюдный и пустой. Ну конечно, кому за несколько часов до конца года придёт в голову шататься по паркам. Все либо по домам сидят, либо на площади. Празднуют. Наш профессиональный праздник, между прочим.
Одиноко горит фонарь. В его свете, медленно кружа, падают снежинки, похожие на блестящую пыльцу фей. Чёрные стволы деревьев покрыты серебряной изморозью, я почти слышу, как они тихо звенят, покачивая ветками на лёгком ветру.
Летти смотрит вверх, на звёзды, на фонарь или, может быть, в небо. Сверлит укоризненным взглядом вселенский механизм. Изредка она утирает рукой глаза или плотнее закутывается в слишком лёгкую для зимы крутку.
Я до сих пор не знаю, что делать дальше, не знаю, что ей сказать, я в последнее время вообще мало что знаю и понимаю. Так что просто подхожу и накидываю на неё своё пальто. Она вздрагивает, потом смотрит на меня сперва удивлённо и ошарашенно, а после в её глазах возникает это самое осторожное выражение узнавания, когда ты ещё не совсем уверен, точно ли перед тобой тот, кого ты ждёшь, и очень боишься ошибиться. Пока Летти меня окончательно «узнаёт», я укутываю её в пальто, стараясь не подавать виду, что сейчас сойду с ума от радости, ведь она меня помнит!
Пальто ей не просто большое, оно огромное. Зато в нём она весьма органично смотрится на фоне сугробов. Только длинные вьющиеся чёрные пряди не дают ей полностью слиться с ландшафтом.
От этих мыслей я невольно улыбаюсь. Моя ведьмочка замечает это и улыбается в ответ.
— А тебе самому холодно не будет? — спрашивает она обеспокоенно, но я лишь мотаю головой.
— Не будет, я же ангел, ангелы не мёрзнут, — отвечаю я и даже не вру. Ангелы действительно не мёрзнут, правда вот сейчас я в несколько более осязаемой, чем обычно, форме, так что точно ничего сказать не могу. В итоге, опять выгляжу как фрик и по ангельским, и по человеческим меркам. Чёрная рубашка, потёртые джинсы и кеды — явно не самый стандартный выбор для разгара зимы. Большинство других ангелов так вообще бы посмотрело на меня, как на психбольного, особенно из тех, кому перевалило за четыреста.
— Да, не мёрзнут и не простужаются, разве что только если это не чья-то чужая болезнь, — весь вид Летти становится очень виноватым. — Ты прости за это, я не хотела.
Я лишь отмахиваюсь. Нашла за что извиняться. Ещё бы извинялась за то, что она ведьма. Надеюсь, хоть это ей в голову не придёт. И тем не менее, я удивлён, что она знает.
— Как ты ушла от ведьм? — мне действительно интересно, потому что вот так запросто от них не уходят. Ведьмы не любят даже думать о том, что кто-то может разболтать их секреты.
— Взяла и ушла, — улыбается Летти, а тёмные глаза хитро сверкают, — днём пока все спали. Спутала им охранные чары — и в лес. А из колдовского леса можно запросто в любой другой попасть, даже в тот, что не лес, а парк.
Какое-то время мы молчим, смотрим за падением снежинок и думаем — Летти о прошлом, я о будущем.
— Знаешь, у меня не выходит быть ведьмой, — говорит она после недолгих раздумий. — Мне не очень хочется портить вам или людям жизнь. Да и ненавидеть вас всех не выходит.
— Ненависть — дело наживное, — философски замечаю я. С полчаса назад ненавидеть совет у меня получалось очень даже славно.
— Ангел не должен так говорить, — с деланной поучительностью заявляет Летти.
— Ангел много чего не должен.
— А знаешь, я вас раньше по-другому себе представляла, ну до того, как впервые тебя увидела, — говорит и смотрит на меня во все глаза, будто подмечает перемены. А я со временем и не меняюсь нисколько, всё такой же выбеленный и взъерошенный, разве что волосы начал в хвост убирать, чтобы не мешались.
— Только не говори, что в белой рясе, с золотыми кудряшками и нимбом над головой. Да ещё и правильными, как равнобедренный треугольник. Я этого не переживу! — я бы даже картинно руки заломил, но между лопаток до сих пор противно ноет, так что я стараюсь обходиться без лишних движений.
— Я рада, что ты не такой, — Летти смеётся, и у меня на душе становится легче, даже фантомные крылья меньше болят.
— Я тебя ждала, — добавляет она после недолгой паузы, — очень. Спасибо, что пришёл.
Почему-то вдруг смущаюсь, даже самому странно с чего бы. Ангелов замечать не принято, благодарить — тем более, а оно, оказывается, приятно. Летти снова смеётся, я краснею, не сильно, но думаю с моей-то бледностью, заметно.
— Пришёл-то пришёл, — говорю я, — но что дальше делать совершенно не представляю. Я ж практически как ты выбрался. Сбежал то есть. Непутёвый у тебя ангел-хранитель, прости уж.
— Ничего, — улыбается она и прислоняется к моему плечу. — Главное, что есть. Вдвоём лучше, чем одной.
Так мы сидим. Одни в пустом парке. Где-то вдалеке звучит музыка, кажется, кто-то даже поёт вживую. Впереди виднеется оживлённая улица, сияющая неоновыми огнями. По ней проходят люди, чаще весёлыми компаниями или парами, реже — в одиночку. Почти все — в сторону площади. Там огромные часы на старинной башне совсем-совсем скоро скажут людям о том, что они пережили ещё один год. Раньше — совсем давно, когда и меня-то ещё не было — смысл праздника был именно таким «спасибо ангелы, что помогли прожить ещё год». Сейчас же всё упростилось до «ура, новый год наступил». По-моему, оно к лучшему.
Год кончается, снег падает, а мы всё сидим, почти демонстративно ждём чуда. А оно всё никак не случается.
***
Не сразу понимаю, что кто-то идёт. Сначала замечаю, что соседний фонарь выхватил из тьмы какое-то яркое пятно, которое вскоре вновь исчезает. Подумал, мало ли, отсвет или ещё что-то. Вертеться и рассматривать не с руки, Летти пригрелась и уснула у меня на плече, не будить же.
Но вскоре я услышал чьи-то шаги. Откуда-то до сих пор доносилась музыка, с площади долетали крики и смех, а я как-то ухитрился расслышать шаги. Лёгкие, почти бесшумные. Люди так не ходят — это я отлично знал.
Напрягся всем телом, пялился во тьму и ждал. Сам не знаю чего, может, ведьму, может инквизиторского ангела. Для инквизитора мы были бы отличным уловом. Ведьма и блудный (или уже падший?) ангел. Ну не удача ли? Но вижу я нечто совсем иное.
Яркий блик отполированного металла режет по глазам. И почему эти штуки всегда так сверкают? Разве им не положено быть траурно-матовыми и блёклыми? Потом из тьмы выплыл и весь совершенно не траурный силуэт жнеца. Как обычно весь чёрно-красный, словно состоящий из огня и углей.
