Посвящается моим дорогим Володе и Луизе.

Без вас всего этого бы не было.

История, написанная моей рукой, никогда не будет прочитана. Потому что ее как бы и не было.

События, охватывающие годы, исчезнут. Рассыплется бумага, нечаянно кинутая в огонь, и еще недавно хранившая чернильные мысли.

Время повернется вспять, и все начнется с начала.

"Где же начало того конца, которым оканчивается начало?" спросите вы.

Что ж, а начало эта история берет в маленьком провинциальном городке на севере – таком, который можно найти в любой стране, в любой области, и именно городке, а не деревне или поселке, как любят величать столь географически отдаленные точки на карте туристы и жители мегаполисов.

Собственно, если бы не магистраль, проходившая мимо него и ведущая к популярной и зимой и летом базе отдыха, о нем бы вообще не знали и не слышали.

Вообще, городок больше напоминал спальный район большого города с аккуратно выстроенными домами, обшитыми под кирпич ванильного цвета сайдингом и коричневыми крышами, белыми заборами вокруг небольших земельных участков, где летом выращивали клубнику, цветочными кадками на подоконниках и накрахмаленными французскими занавесками на всегда чистых окнах. По крайней мере, именно таким он навсегда остается в их памяти.

Жизнь в нем текла размеренно. Порой, даже слишком размеренно. Сезоны сменяли друг друга, а накрахмаленные занавески оставались неизменными. Люди же… С людьми все было иначе.

Были те, которые, как и занавески, оставались неизменными, проживавшими в своих уютных домах с рождения и до самой смерти. А были и те, кто считали провинциальную жизнь слишком скучной и стремились вырваться, уехать в погоне за синей птицей.

Тот вечер (тот самый вечер, с которого все началось) запомнился в первую очередь запахом шоколада, если быть точнее, запахом шоколадного мороженого, немного подтаявшего по краям, и он, в общем, был самым обычным – такой себе четверг, примечательный разве что девичьей сердечной драмой.

Лохматый ковер в темно-синих ромбах напоминал военный полигон после учений, настолько он был закидан смятыми салфетками.

– Нет, ну ты вообще слышала, что он мне сказал? Дело не в тебе, а во мне. – Заплаканным голосом Люся перекривляла теперь уже бывшего парня и со злостью кинула еще одну салфетку на пол, словно это был тот самый бывший. – Совсем меня за дуру держит! А то я не знаю, что все из-за той курицы крашеной! Она давно к нему клинья подбивала, и вот – дождалась!

Мира машинально похлопала подругу по спине, с сожалением провожая взглядом еще одну салфетку. Люся была её лучшей подругой уже много лет, и такие вечера случались каждые полгода. Причем, стабильно.

– Что со мной не так, Мира? Неужели я не заслуживаю быть любимой? – Люся подняла свое заплаканное личико в форме сердечка и жалобно посмотрела на подругу.

Мира до боли сжала челюсти, разрываясь между желанием обнять ее и стукнуть, как следует, чтобы выбить из нее эти глупости.

"Вот как? Как? КАК?" спрашивала она себя не раз. Красота, конечно, по большей части дело вкуса и моды. В журналах кого только не величали эталонами красоты – от откровенно говоря, лягушек до лошадиных, простите, морд.

Но Люся была красавицей: невысокая, с пышными формами и со сливочной кожей и свежим румянцем на щеках, с большими зелеными глазами с подкрученными ресницами и капризно изогнутыми губами, длинными волнистыми рыжими волосами, поникшими сейчас вслед за ее настроением. Но суть даже была не в этом.

Люся была прекрасным человеком. Многие считали ее простой наивной провинциальной девчонкой, гонящейся за журналами, модой, парнями и красивыми сказками, неправдоподобно показанными в кино. Многие, но не Мира.

Она, пожалуй, была единственной, кто знал ее настоящую – умную, проницательную, сверхчувствительную, ранимую, добрую, отзывчивую, преданную – спрятанную под защитной броней от людей, не способных ни понять ее, ни оценить.

Вот почему Мире так хотелось свернуть шею этому Эдику. Честное слово, она даже слышала хруст костей. Вот только он не был первым таким, и последним уж точно не будет. Так уж Люся была устроена – снова и снова наступать на те же самые грабли в поисках любви и счастья.

– И почему я тебя не послушала? Ты же говорила мне, что все плохо закончится, и как в воду глядела!

Мира лишь бровями повела. Послушай она ее хоть раз, то ковер в ее спальне не покрывался бы соплями, а мысли об убийстве посещали бы Миру минимум на один раз меньше.

– Черт с ним! – Мира отогнала от себя мысли об членовредительстве, и обняла подругу за плечи. – Встретишь ты еще своего человека!

– Ох, вот бы такого, как твой Женя, – мечтательно произнесла Люся, роняя салфетку на нежно-голубое покрывало. – Тебе с ним так повезло!

– Он тоже так считает, – улыбнулась Мира, незаметно сбрасывая салфетку с покрывала на пол.

– Можно я у тебя переночую? – Люся шмыгнула носом. – Так не хочется домой.

– Что за глупый вопрос? Конечно, можно! Устраивайся поудобнее, а я принесу мороженое.

Мороженое у нее в семье никто не любил, но в морозилке оно имелось всегда и исключительно для Люси. Такие уж привилегии были у лучшей подруги.

– А, может, не надо? – с сомнением просопливила Люся. – Вдруг не влезем в платья?

– Ты имеешь в виду те платья, которые мы еще даже не купили? – уточнила Мира, коварно улыбаясь.

– Тогда тащи! – взвесив "за" и "против", согласилась подруга.

Мира аккуратно обошла грязные салфетки и вышла из комнаты, прикрыв дверь. Достав телефон, она набрала Женю.

– Прости, что не предупредила раньше. – Она виновато сунула две ложки в ведерко с шоколадным мороженым. В трубке было слышно, как шуршит гравий. – Ты же знаешь, как у нее бывает: сначала отрицание, потом…

– А потом, как всегда, – перебил он. – Я возвращаюсь домой, не успев даже постучать в твою дверь, а вы там спокойно мороженое трескаете. Ничего страшного. Не первый раз, и уж точно не последний.

Выбежав из кухни в гостиную, Мира выглянула в окно. Ожидая ее появления, Женя стоял, приложив свою большую ладонь к стеклу.

– Люблю тебя. – Она тоже приложила руку к стеклу. Оно было холодным, но от ее прикосновения быстро согрелось.

– И я тебя.

Когда она вернулась в спальню, грязные салфетки по-прежнему валялись на ковре. Люся, забыв про мороженое и все на свете, заворожено следила за чем-то сквозь гардину.

– Мира! Мира! Иди скорей сюда! – с нетерпением позвала она.

Окна ее спальни выходили туда же, куда и окна в гостиной, и Мира подумала, что подруга следит за Женей, хотя он должен был отойти уже достаточно далеко с его-то длиннющими ногами.

– Что там? – Мира поставила ведерко с мороженным на стол, стоявший у окна, и потянулась, чтобы отдернуть гардину, но подруга больно хлопнула ее по руке.

– Не трогай! – прошипела она. – Смотри! Как думаешь, кто это?

Мира одарила подругу укоризненным взглядом, и заглянула в маленькую щелочку, что было смешным само по себе, так как два силуэта в светящемся окне были не заметны приблизительно так же, как и слон в центральном парке.

Вечер был не очень поздний. Уличные фонари в английском стиле вдоль домов только-только начинали разогреваться на прохладном апрельском воздухе. В широко открытых дверях дома напротив стояла пожилая женщина, имени которой никто не знал, хотя она и жила там достаточно давно.

Какое-то время соседи донимали ее своим гостеприимством, свойственным маленьким городкам, но так и не добившись удовлетворения своего чрезмерного любопытства, оставили в покое, покрыв ее таинственную персону всевозможными домыслами – начиная от ведьмы и заканчивая женой криминального авторитета, вышедшего на пенсию по причине смерти от рук конкурента, и вынужденной в своем-то солидном возрасте скрываться от того самого конкурента и закона.