Благодарная Семёновна рассыпалась в похвалах. «Любит Алёху… Как же, земляки, оба на другом конце города живут». Микола вздохнул, спрыгнул с подоконника, незаметно потянулся: куда бы слинять от всех? К девчонкам в соседнее отделение – там и так все углы позанимали парочки. Конечно, завелась бы подруга, так и место бы для встреч отыскалось бы: шуганул бы молодых с площадки, где люк на чердак – и гуляй. Да не тянуло этой осенью к девчонкам: были красивые, но курили, матерились, пили портвейн, отмечали где попало… Не о такой мечтал.

«База» пустела на глазах. Расставались с ней неохотно: гудели в коридоре.

– …Эти придурки из третьей палаты весь толчок заблевали: пиво с одеколоном намешали – и по полстакана на брата!

– …Представляешь, ломанулся я к ним в восьмую палату, а там Светка блузон стягивает!..

– … Думает, ляшкой вильнёт и теперь я у неё валéт…

– …Ихняя медсестра ту дыру тряпкой завесила, чтобы мы ничего не видели…

– …Эх, где бы спички найти… Дефицит!

– …Так это она глотку драла! А я думал – Семёновна…

– …Мерин скоро нарвётся, вот увидите: задолбал своими распоряжениями!

– …Да Мерин – сыкун! Если б не слободские ребята, его бы здесь так распечатали!..

– …А сегодня новенький приехал, Мефодий. Ох и мосёл! Он-то всех и уроет!..

– Коля, пойдём, – заканючил Халва и потянул за рукав поролоновой куртки, – хрен с ним, с Мерином. Чего зря связываться… А курева я завтра настреляю…

«Да, настреляешь ты, тебя только за смертью посылать…» Молча стряхнул его ладонь. Халва, помявшись, поплёлся в коридор. «Вот я и один. Ко мне-то Мерин не сунется. Завтра праздник: седьмое ноября – красный день календаря[2]. Придётся отмечать, – Микола тупо переводил взгляд с раковины на батарею и с батареи на раковину, – запрещай себе, не запрещай, а со своими-то, с “тубиками” родными, да разве завяжешь?..»

Дверь скрипнула. Напротив набычился Мерин… Микола поднял глаза, поглядел, не моргая. Тот посмотрел, помолчал – и свалил. «Кацáп… Один на один боїшся». Через пару минут Микола выплюнул жёлтый сгусток, высморкался, зажимая поочерёдно каждую ноздрю, и засеменил в коридор – не век же здесь маяться, дерьмо чужое стеречь.

На веранде, не обращая внимания на шум и возню, двинулся к своей самой почётной – у окна – койке. Сел, зевнул, торопливо разделся, забрался под стылое одеяло, поджал коленки, и, когда согрелась простынь, – заснул.

Утром на завтрак приготовили пюре с тушёным мясом. Микола и Архип, сосед по столу, к пюре не притронулись: знали, что в него, горячее и аппетитное на вид, подкладывают прошлогоднюю мороженую картошку, от которой тошнило.

Пока в столовой бойко стучали вилками, Микола и Архип заспешили на улицу. Там их ждали Халва и Малюта. Все вместе двинулись в дальний конец сада, где у ограды пряталась в полуоблетевших жёлто-красных кустах полуразрушенная летняя эстрада: дело требовалось обсудить спокойно, без лишних глаз.

Погода с утра выдалась тёплая. Над головой голубело небо. «Кто его разберёт: что там будет вечером», – подумал Микола. Расшвыривая ботинками опавшую листву, он подошёл к ближней лавке и бухнулся на потемневшую доску. Пошарил в кармане, но тут вспомнил, что всё уже выкурил вчера… Рядом расселись другие.

– Ну, кого возьмём? – Микола уставился на Архипа.

– Светка просится… Свой человек.

– Она что-нибудь припасла?

– Я надеюсь, – Архип довольно скривился.

– Думаешь, нам чего-нибудь достанется? – встрепенулся Малюта. – Это ж крокодил, а не баба! Проглóтина – все сама выжрет!

«Ніяка вона не баба», – Микола устало глядел себе под ноги.

– Ты что! – встрял Халва. – Да если Светку с другими бабами оставить, они опять её исцарапают, как в прошлый раз! Помнишь, Микола?..

Тот кивнул. Остальные молчали – возражать не рисковали.

– Они ж Светку ненавидят!..

«Есть за что ненавидеть. Света в этом году самая красивая, и Мерин ей проходу не даёт… Ладно, пускай считают, что у меня к ней интерес. А то полгода один хожу. Небось, думают фиг знает что…» Микола приподнял подбородок. Посматривали по сторонам. Один Халва преданно глядел, ждал, что скажет шеф.

– Может, Мерина позовём?

– Так он не из нашей конторы! – Архип разочарованно сплюнул.

– Ну, и что? Зато разлив местный, хватит, чтоб надраться. Пойдём в бор с Мерином, никто не привяжется, да и выпивки завались…

«У Мерина знакомцы в Слободе, распивают вместе с детского сада… А без него в бор наведываться опасно: местные бродят компанией по восемь-десять человек, – морды тупые, здоровые, предлог, чтоб придраться, всегда найдут».

Микола ждал. Все молчали.

«Значит, мне доверяют, а от Мерина и вправду подальше. А то ещё вольтов своих притащит: и так уж весь восьмой класс на него шестерит…»

Но Малюта струхнул:

– Хрен с ним. Давай возьмём Мерина. Риску меньше.

Микола облизнул подсохшие губы; до зимы ещё месяц, а уже истрескались.

– Что, очко – жим-жим? – взъелся Халва.

– А у тебя железное?.. – парировал Малюта. – Меня, между прочим, уже предупредили… Если увидят ещё раз с той стороны забора – костей не соберу… А с Мерином сподручнее… Не на веранде же пить! Эрастыч застукает – и домой…

Микола сдавил в губах грустную улыбку: «Вот так… Вроде дом у каждого есть, а так посмотришь-послушаешь и поймёшь: никому неохота туда возвращаться. Ладно, пора заканчивать заседание политбюро…»

– Ну, хорошо. Только, чтоб он один!..

– Будь спок, – обнадёжил Малюта, – если Светку возьмём, придёт один…

Микола заговорил:

– В бор пойдём в одиннадцать, когда в школе кино крутят…

Все умолкли. Только ветер шелестит листвой, да сосны шумят невдалеке.

– Время самое клёвое: по телеку парад показывают. Слобода будет у экранов отмечать… Так что, главное, не мельтешить. И Эрасты-чу на глаза не попадаться. Без пяти, – Микола посмотрел на Архипа, и тот с готовностью подставил циферблат наручных часов, – все должны быть на месте. Архип, выведешь Светку.

– Сделаем… – Архип ухмыльнулся.

Микола встал и побрёл к корпусу – хотелось поваляться на койке. Остальные разошлись кто куда: Халва по привычке рванул к воротам – стрелять курево у прохожих. Малюта направился к турнику – там околачивались «молодые», пыжились по очереди на перекладине, и он их учил. Архип застрял в беседке и клеил скучающих девчонок.

Сосновый бор вплотную подступал к санаторию и начинался сразу за забором. В глубине, где столетние кроны продирались к небу, закрывая хвойными опахалами заросли орешника, нашли повал: изглоданные жучками, отполированные дождями и сидельцами брёвна, пространство вокруг которых было усеяно окурками и битым бутылочным стеклом. На одной из таких прогалин и отмечали.

Холодный ветер, прорывавшийся сквозь частокол сосен, приподнимал навес из раскидистых ветвей, и раз за разом чувствительно обжигал руки и лица. «Холодина-то какая», – и Микола поплотнее закутался в куртку. Сидел прямо на земле под самой сосной, прильнув спиной к шершавому стволу. Задрав голову, поглядел из-под ветвей. Над бором нависли угрюмые тучи – надвигался ливень.

Одну бутылку с портвейном уже вылудили. Хозяйственный Халва сунул её в сумку, а сам притулился на пеньке и напропалую резался в карты с Мерином, Архипом и Светкой. Те сидели на брёвнах. Ещё один пень – пошире – был вместо игрального стола. Малюты не было – у самой лазейки он умудрился наткнуться на Павла Эрастовича…

Светка накрасилась-намазалась. Мерин полез обниматься, но она сбросила его лапу. Вот Света послала две или три пьяных улыбки Миколе – бестолку.

После выпитого вина Микола зевнул разок-другой – клонило в сон. «Ой, да что ж такое со мной творится. Полтора стакана – и сразу к земле пригибает». Капля свежей дождевой воды упала на нос, стекла ко рту – Микола слизнул.

Отвлёк спор. Халва только-только откупорил вторую бутылку, а Света уже завелась. Рядом, в двух шагах, Света, глотнув ещё портвейна, ругалась, размахивала бубновым тузом. Мерин отбрехивался, потом, видать, ему опостылело и, разойдясь не на шутку, он вскочил: