Спокойствие вернулось лишь когда одним вечером к нему пустили Снейпа после того, как первое слушание не убедило этих кретинов.

— Что с Грейнджер? — спросил Драко, не поздоровавшись, не спросив, как ему удалось выпросить свидание, когда к нему не пускали никого, даже еду передавая левитацией.

— Как мило, что в столь щекотливой ситуации, все, что вас волнует, мистер Малфой — это состояние подружки, — скривился профессор.

В другой момент он бы огрызнулся, сказал бы, что никакая она ему не подружка, но тогда парень был готов проглотить все, что угодно, любое блять унижение, только лишь услышать что-то о ней.

— Она жива, — все же ответил мужчина, смерив Драко взглядом. — Без сознания, но ничего смертельного. Очухается.

Малфой закрыл глаза и, запрокинув голову, громко вдохнул в себя воздух несколько раз. Боже, все эти собрания с Волдемортом у него дома, все встречи с ним наедине, грозившие стать последними минутами его жизни, убийства, которыми он замарался по самое не хочу — все это полная ересь. Так он не боялся еще никогда. И вот Снейп, сам того не зная, вернул его к жизни.

— Скажи мне, Драко, как долго ты думал, прежде чем уничтожить свою жизнь этим… — начал зельевар, увидев, что ответная реплика на новость не последует.

— Я помог им всем! — крикнул он. — Если бы не я, Золотой мальчик и дальше гнил бы в темницах, а не пытался великодушно меня вызволить!

— Да, ты сделал это. Но ты мог прийти ко мне. Мы могли бы подготовиться. Почему ты раньше не сказал, что знаешь, где Волдеморт прячет Поттера?

— Потому что вы предпочли скрыть то, что играете на обеих полях до самого конца, как гений интриги! — прошипел Малфой сквозь зубы вполне справедливо.

— То, что Волдеморт мертв — это чистой воды чудо! То, как… — Драко смел его перебивать вот уже который раз, что было бы полным кошмаром в реальной жизни, но сейчас, сидя в затхлой камере, ему было глубоко плевать на этикет.

— Не понимаю, как после всех этих лет кто-то может сомневаться в везучести Поттера, — съязвил он.

Конечно, Снейп приходил не для того, чтобы читать ему нотации. Ему нужно было знать о родителях. Драко не подозревал его и был уверен, что даже расскажи Снейпу их местонахождении, он никого не выдаст, но не стал. Плевать на закон о секретности свиданий и информации — Драко не доверял этому, не доверял никому и ничему в этом мире.

Второе заседание — и он повторяет ту же историю в тысячный раз, как болванчик, не знающий других слов. Все, за исключением вырезанных моментов с родителями. Снейп сказал, что Люциус заслуживал бы сидеть здесь, а не он. Возможно. Но Люциус все еще был его отцом, и в этом была правда более весомая.

В какой-то момент, Драко понял, что сможет это пережить. Грейнджер в порядке. Она сможет встать на ноги — он ежедневно убеждал себя в этом. Слишком бойкая и живучая, чтобы отбросить коньки так просто, победив одного из сильнейших темных волшебников, пусть и окольными путями. А его внутри уже давно выжгли — не по ком тосковать. Но когда Снейп, на пару с Кингсли, пришли открывать его камеру, он был в полном недоумении. Словно судьба шутит с ним, специально заставляя смириться, прежде чем вытащить за ворот рубахи.

Тогда Драко впервые был у Снейпа дома, не отличавшемся излишней роскошью, которую любили Малфои, но все же был довольно приятным, пусть и слишком мрачным, как и его хозяин. Мысли о Малфой-Мэноре посещали Драко в последнюю очередь. Конечно, их состояния хватит на то, чтобы отстроить еще сотню таких особняков, но история, которую хранили эти стены была бесценной, неважно, что ему больше никогда не хотелось туда приезжать. Он принял душ, переоделся и получил целый ворох недовольных наставлений и причитаний от работника Министерства, который тыкал в него жирным пальцем, приговаривая, что за ним все равно следят и каждый его шаг у них на мушке. И любая связь с родителями будет воспринята как пособничество и бла-бла-бла. Тупые идиоты.

И потом, вот она — выбегает из его комнаты, стоило ему лишь переступить порог Хогвартса, в который он не хотел возвращаться. Но так было нужно, как сказал Снейп, и Драко искренне ненавидел это выражение. Тогда, смотря на нее — живую, шмыгающую носом и облизывающую свои пухлые губы, тогда все сложилось в пазл так, будто имело смысл. С ней все в порядке. И даже запах тот же — десертно-сладкий, будто она и вправду сделана в какой-то волшебной кондитерской, прямо как рассказывают детям, которые еще не готовы ко всем подробностям человеческой анатомии.

Сейчас Гермиона тихо лежала на нем, притаившись, и ему не верилось, что еще час назад он был дико зол. Зверь внутри него подавлял разум, который твердил, что теперь все изменилось. Поттер и Уизли вернулись, и вся ее привязанность испарилась, как утренний туман. И так было правильно. Так должно было быть. Лучше даже, если бы она съехала и не мозолила глаза. Но зверь рычал и драл когти о его легкие, заставляя пойти за ней и притащить ее за волосы, чтобы Грейнджер никогда не смела от него отходить.

Она не спала — Драко знал это точно, потому что каким-то безумным образом научился определять это по дыханию. Гермиона просто лежала, обнимая его, спокойная, будто верила, что у них есть завтра. Он так привык сходить с ума от страха и ненависти к миру, что ему не верилось, что все закончилось. Что он свободен. Что метка, к которой Грейнджер сейчас прикасается частью своей руки, больше ничего не значит — простая клякса.

Но что это значило для них? Для мира? Все было слишком сложно.

— Это правда? — внезапно спросил он, смотря вверх.

— Правда что? — осторожно спросила она, поднимаясь на локте, чтобы посмотреть ему в лицо, и попутно закутываясь в тонкое одеяло.

Мерлин, кто вообще кладет такие тонкие одеяла в январе?

— То, что ты мне сказала тогда, в хижине.

Она приоткрыла рот от неожиданности и чувствовала, как слова снуют где-то в желудке, боясь вырваться наружу. Молчала и смотрела на него, зная, что совсем не умеет врать. И не нужно было — он ведь точно все видел в ее глазах, поэтому терять было нечего.

— Да, — ответила Гермиона шепотом и услышала свой голос будто со стороны.

— Повтори, — приказал Драко, не отводя взгляд.

Еще пару секунд на раздумья и опять та же фраза. Терять уже нечего.

— Я люблю тебя, — впервые она говорила ему это, смотря прямо в серый океан глаз.

И это было… неожиданно приятно. Хотя ей казалось, что признаться такому холодному человеку в чем-то столь личном и безрассудном будет как отрезать от себя часть тела и дать ему поиграть, но это ощущалось, как тепло, которым ты делишься.

Драко молчал, все так же бродя по ее лицу взглядом. Ища улики? Признаки лжи? Причины не оттолкнуть и не рассмеяться?

— Еще.

И это его «еще» было таким тихим, что Гермиона бы не поклялась, что слышала. Но сделала, что просил.

— Я люблю тебя.

И только в следующую секунду, к ней пришло понимание. Как часто он слышал эти слова? От матери? Возможно. Но что насчет отца, к которому так тянулся маленький Драко, тогда, будучи еще совсем ребенком и впитывал его манеры поведения, как губка. Как часто он купался в родительской любви так, как купалась она? Подружки? Об этом было даже смешно думать. Она лично слышала, как Пэнси несколько раз говорила ему это, но становился ли Драко настоящим с ней? Без этой сотни масок, таким, каким он сейчас лежал рядом с Гермионой? И это понимание изменило все.

Гермиона потянулась к нему, целуя, и он делал то же самое, зарываясь пальцами в волосы.

— Я люблю тебя.

Плевать, что он не отвечал — ей и не нужно. Просто пусть знает. Это неизменная правда и от этого глупо скрываться. Она так сильно влюблена, что смогла довериться врагу. Смогла ему открыться.

— Я люблю тебя.

И еще пара жарких поцелуев, которыми он награждал ее за эти слова. Ей хотелось, чтобы Драко понимал весь смысл того, что она говорит.

Я люблю тебя и принимаю таким, какой ты есть: со всеми твоими провалами, падениями и минусами. Я люблю тебя, поэтому верю тебе и доверяю, несмотря ни на что. И ей становилось мерзко от того, как часто девочки разбрасываются этим.