— Паркинсон и Малфой. Но заменили на посту только ее. Профессор Макгонагалл думает, что дела старостата позитивно влияют на Малфоя.
— Я думал, что дела старостата могут только качественно довести до безумия, без обид, — сжался Гарри, представляя себе этот ворох обязанностей.
— Эй, вообще-то они учат ответственности! — возмутилась Грейнджер.
— Ответственности и чертить графики, — поддержал друга Рон, и уже через секунду они обсуждали все «прелести» этой должности, перед этим, конечно же, поздравив Гермиону.
Друзья сидели вчетвером и обсуждали всякие мелочи, поедая конфеты и играя в шахматы, а Гермиона все же не удержалась и открыла одну книгу из второго полугодия, чтобы убедиться в своих знаниях. Вот так она впервые за долгое время чувствовала себя действительно хорошо. Но ее мысли все равно были не на месте, и девушка постоянно поглядывала на часы. Когда время уже шло к одиннадцати, она поднялась, говоря, что ей нужно возвращаться.
— Перестань, Гермиона, оставайся сегодня здесь, — сказал Гарри.
— Точно, хорек уже не может тебе приказывать, — подтвердил Рон, складывая шахматы вручную.
— Дело не в этом, — покачала она головой. — Но сегодня я пойду в башню. Мне нужно хорошо выспаться.
Долго уговаривать ее никто не стал, в итоге все по очереди обняли подругу на прощание. Коридоры уже опустели, хотя в воздухе все еще витала взбудораженность студентов. Все, кто находились в бегах, вернулись, поэтому Хогвартс вновь напоминал улей, особенно после тех поредевших столов в Большом зале, которые она привыкла видеть. И это была еще одна монетка в копилку ее счастья. Атмосфера в школе перестала быть жуткой и давящей так, если бы они были заключенными. Все возвращалось на круги своя.
Гермиона шла, воодушевленная собственными мыслями, но дойдя до башни, резко остановилась. Что она ему скажет? Привет? Что за бред? Гермиона закусила щеку изнутри, пытаясь справиться с нервами. Мерлин! Она так давно хотела его увидеть, а сейчас не сможет и двух слов связать? Но что, если он вовсе не хотел видеться с ней?
— Снова здорово? — устало произнес монах, будто она отрывала его от чрезвычайно важных занятий.
— Помолчите! — шикнула на него Гермиона.
— Неверный пароль! — завопил он.
— Огонь дракона, — злостно сказала гриффиндорка, проклиная ненавистную картину за то, что не дала ей достаточного времени собраться.
Боже, уже второй раз за сегодня она произносит это словосочетание и второй раз не может унять дрожь. Тихо закрыв портрет, девушка зашла внутрь, даже не зная, на что надеялась: что он все еще где-то в башне, пусть даже спит или же что ушел к слизеринцам — порадовать собственную свиту. Но, выйдя под свет лампы, она увидела, что Малфой стоит, облокотившись о спинку дивана, и внимательно изучает какие-то документы из синей папки на столе, засунув одну руку в карман брюк.
— Грейнджер, — произнес он, поднимая на нее взгляд.
Как давно она не слышала своей фамилии этим ледяным бархатным голосом, что почти растеклась лужицей у его ног от этого сочетания звуков. Годрик, да возьми ты себя в руки!
— Малфой, — ответила она, сглотнув.
Они смотрели друг на друга, как в какой-то идиотской пьесе, где главные герои забыли все свои реплики. Гермиона чувствовала себя под его взглядом, как под микроскопом, будто с нее сняли всю кожу и досматривают под лупой.
— Профессор Макгонагалл назначила меня новой старостой, — ляпнула она какую-то нелепость, просто чтобы заполнить молчание. Отвлечь его от такого пристального закрадывания ей в душу.
— Наконец, будет на кого спихнуть все эти идиотские заполнения еженедельных бланков, — съязвил Драко.
Ей хотелось сказать, что, конечно же, нет, пусть даже не думает, но слова застряли в горле, и она просто смотрела на него так, будто впервые видела. Все дело было в чертовой рубашке, которая так ему шла, что теперь черный был ее любимым цветом.
— У старухи развилось заикание или что ты у нее делала до одиннадцати ночи? — и вот снова этот недовольный контролирующий тон.
— Я была с друзьями в Гриффиндорской гостиной, — ощетинилась она, хотя все равно отвечала.
Но не понимала зачем. Он вновь превращается в сноба, которому нужно держать ее на поводке. Как привычка, которая слишком въелась в мозг. В какой-то момент Гермиона поняла, что никто не заставляет ее это терпеть. Просто уйди — проход открыт, он все так же неподвижно стоит, прислонившись к дивану, разве что отбросил листы с министерскими печатками обратно на стол. Но она продолжала говорить с ним. О чем бы то ни было. Потому что ей так смертельно этого не хватало.
— Естественно, Уизел с Поттером, наверное, с ума сошли от счастья, что их маленькая шлюшка вернулась, — его голос бросал ей в шею дротики, пронзая кожу.
Зачем он так злился?
— Перестань это говорить, — покачала она головой, говоря почти шепотом.
Было слишком — видеть сейчас его колкий взгляд после всего этого времени. Если ей нужно было еще одно доказательство того, что происходящее между ними было выдумкой, то вот оно — стоит напротив: жестокое и лютое, выпрыскивающее яд.
— А то что? — недобро усмехнулся Малфой. — Пожалуешься «великому волшебнику»? Можешь начать прямо сейчас, уверен, он еще не лег спать, не начав…
Громкий лязг пощечины повис в воздухе, отмеряя секунды до всплеска ярости. Но его не было. Медленно переведя на нее взгляд, Малфой ухватился за ее подбородок, скорее, потому что так было нужно «по протоколу», потому что так было бы правильно сделать.
— Какого хера, Грейнджер? — спросил он сквозь зубы, приблизив к ней свое лицо.
— Да я чуть с ума не сошла, пока тебя не было… — произнесла она, чувствуя, что слеза, как чертов Брут, предательски покатилась по ее щеке, а Малфой наблюдал за тем, как капля спускается к кончику ее губ. — А ты… смеешь сейчас говорить все эти… пошлости и…
Гермиона всхлипнула, понимая, что нужно уходить, потому что, боже мой, этого всего было слишком. Нервная система человека просто не способна выдержать так много. Она перерождалась, как феникс, миллионы раз, но когда-то должен был наступить последний. И ей не хотелось, чтобы он был сейчас. Чтобы после очередного нервного срыва ее просто положили рядом с родителями Невилла. Это было слишком слишком.
— Правда? — спросил Малфой, склоняя голову вправо. Как делал только он. — Тогда докажи.
Он приблизил свое лицо к ней еще немного, но все же оставляя ей некоторое пространство. Давать выбор — так не в его стиле. Ей хотелось ударить его еще раз за те гнусности, которые он додумался сказать, ломая и так, собранную по частям стойкость. Гермионе хотелось наорать, ненавидя его, запереться в комнате и больше никогда не видеть. Но внутренний голос хохотал неистово, слушая эти вдохновенные внутренние монологи. Ложь. Ложь. Ложь. То внутреннее в ней заливалось смехом, зная, чего она хочет больше всего. И ей пришлось сдаться.
Скользнув рукой по его затылку, Гермиона прижала Драко к себе, целуя. Руки слизеринца мгновенно обвили ее, опускаясь ниже, сжимая бедро — еще одна любимая привычка Малфоя. Он поглаживал ее щеки, растирая дорожки слез. И что-то внутри нее, что билось и мучилось все это время, свернулось кошкой на его коленях и стало ждать то ли ласки, то ли приказов. Мерлин, это оно.
Он выглядел почти так же, разве что щетина была слишком длинной и колючей, но плевать.
— Драко, — произнесла она его имя, целуя куда то в скулу, вспоминая, какой остается привкус после этого сочетания букв.
— Ммм? — он отвечал ей, не прекращая целовать.
Кажется, они, как двое голодающих, дорвались до последней еды на свете. Первая, вторая, маленькие пуговицы казались невозможно огромным препятствием сейчас, когда Гермиона пыталась расстегнуть их вслепую. Только бы добраться до его кожи, только бы почувствовать. Малфой не помогал ей, будто специально, только отвлекал, посасывая нежную кожу на шее. Боже, она так никогда не справится с этой задачей.
Когда последняя пуговка была расстегнута, Гермиона отдалилась всего на несколько сантиметров, чтобы провести по его торсу руками. Медленно. Смакуя. Наслаждаясь. Гермиона поцеловала его плечо, слизав любимый запах кожи и тут же услышала что-то похожее на сдавленный рык и почувствовала толчок. Он поднял ее на руки, заставив обхватить себя ногами, и понес наверх, периодически отрываясь от губ девушки, чтобы не свалиться прямо здесь от переизбытка чувств.
