Девушка сказала об этом, будучи в полной мере уверенной в своих словах. Если Малфой пошел в башню, то в таком настроении он вряд ли захочет навестить мадам Помфри или хотя бы выдавить из себя крохи вежливости. Скорее всего, она вернется через минут десять и скажет, что слизеринец неважно себя чувствует. Дальше пусть разбирается сам, в конце концов, это он — тот, кто пользуется здесь всевозможным потаканием со стороны учителей.

Она кивнула, внутренне согласившись сама с собой. Каблуки Гермионы отдавались равномерным стуком в пустых коридорах, когда проходя мимо туалета, девушка услышала звук закрывающегося крана и ругательство, брошенное себе под нос. В зазоре ей открылся вид на спину, которую она теперь могла узнать из сотен других. Черт, разве сам этот факт не был дикостью? Приоткрыв дверь, Гермиона увидела, что он просто стоит над умывальником, опустив голову вниз.

— Малфой? — спросила она, ступая внутрь. — У тебя все хорошо?

— Скажи мне, Грейнджер, почему у тебя есть эта кошмарная привычка — постоянно лезть, куда не просят? — он ответил так, будто ни капли не удивился, что девушка пришла, хотя его плечи моментально напряглись.

— Профессор Макгонагалл переживает, и она послала меня узнать, что с тобой, — сказала Гермиона в свою защиту.

— Старуха берет на себя слишком много.

Яд в его голосе брызгал во все стороны, проедая дырки в стенах. Какого черта она явилась? Мерлин ненавидит эту девочку, если подбрасывает ее под его горячую руку.

— Съебывай, Грейнджер, — выплюнул Драко, поворачиваясь.

Его лицо было едва влажным, а волосы самую малость растрепались, внося штрихи человечности в образ Малфоя, потому что все остальное время он выглядел как восковая фигура — идеально вышколена, идеально одета, идеально бесчувственна. Но его глаза не давали Гермионе покоя: было в них что-то безумное, мечущееся, неспокойное. И такая резкая смена ее пугала.

— Тебе не обязательно быть таким злым, — произнесла она осторожно. — Что случилось?

Ты случилась, Грейнджер. И лучше бы этого не было. Она стояла перед ним, держа дистанцию, в этой своей юбке, с волнами в волосах и слишком участливыми глазами. Он должен был проследить, должен был остановить все это. До того, как перестал чувствовать омерзение, смотря на нее, до того, как обводя глазами ее фигуру в одежде, начинал вспоминать ее без, до того, как помог рыжему недоразумению, потому что это было важно для нее. Сука, это должно прекратиться. Но он смотрел на ее эти ноги, нервно закусанную губу и просто переставал себя контролировать.

— А тебе необязательно быть такой вездесущей занудой, — сказал Драко и сам удивился, насколько озлобленным был его голос.

Эти слова резали ей по сердцу. Он давно не разговаривал с ней вот так. Такое чувство, будто Обливиэйт для Амбридж отрекошетил и стер ему воспоминания половины времени, которое она провели с ним под одной крышей.

— Я просто хотела помочь, — ответила Гермиона, понимая, что грусть в голосе была слишком отчетливой.

— Знаешь, — он склонил голову немного вправо, боже, как она любила этот жест, — ты можешь мне помочь.

Пара шагов, и Малфой прижал ее к одной из дверей в кабинки, стоя вплотную. Что за глупая привычка? Она опустила взгляд на его ключицу, которая выглядывала из-под небрежно застегнутого воротника и сглотнула. Воспоминания о том, как Гермиона оставляла на этом месте свои поцелуи были слишком живы. А теперь он груб и зол, и что самое страшное — ей от этого больно. Обычно боль толкала ее на агрессию, обида выливалась в закаленную руку. Как обида за разрушенное детство Гарри подпитывала ее решимость на протяжении всего пути, обида за классовое неравенство. Но сейчас боль щемила и ей хотелось сделать хоть что-то, чтобы он перестал.

Засмотревшись на участок кожи слизеринца, она не сразу поняла, что Малфой взял руку девушки и, дернув, опустил вниз к паху. Почувствовав, как он поглаживает ее ладонью по своей твердости, не отрывая взгляда от шокированного лица Гермионы, гриффиндорка тут же пришла в себя.

— Малфой, какого черта ты делаешь? — она попыталась выдернуть руку, но он держал слишком крепко.

— Перестань, Грейнджер, что ты как в первый раз? — усмехнулся Драко. — Ты же предлагала свою помощь.

— Я… я не это имела в виду, — произнесла она еле слышно, поднимая на него взгляд.

— Да мне похуй.

Слова вырвались из его горла, царапая гланды, словно наждаком. Но так нужно. Нужно, чтобы она вспомнила, кто он. Худшая его версия. Сколько Гермиона выдержит, прежде чем убежит к какому-то Уизли, который будет обнимать ее, когда она плачет, приговаривая эти свои нелепые словечки? Ей ведь нужен кто-то типа Уизли. Сколько ты еще будешь терпеть это, Грейнджер?

Сжав ее щеки, Малфой впился в губы поцелуем, контролируя, чтобы в нем не было ничего, кроме грубости, чистого превосходства. Пара укусов, силой раскрытый рот. Она вот-вот расплачется и убежит. Прижимая ее руку к члену, он чувствовал, как тот становится тверже.

Оторвавшись от нее, Малфой щелкнул ремнем, расстегивая штаны. Он понимал, что помешательство никуда не делось, оно только притихло, как притихают смертельные болезни, чтобы убить рецидивом. Вчера после возврата Драко пытался избавиться от этой злости, которая увеличивалась каждый раз, когда слизеринец вновь вспоминал эту картину голубков. Но касания Фосетт вдруг начали казаться слишком грязными. Какая гребаная ирония! Ему это нужно было именно от Грейнджер.

Он обхватил член рукой, наблюдая за ее реакцией. Покрасневшие щеки и бегающие глаза довольно хорошо передавали ее шок. Но недостаточно, если ты все еще здесь.

— Ну давай, где же эта гриффиндорская самоотдача? — ему практически было противно от себя самого, но так нужно.

Так было нужно сделать, иначе потом будет еще хуже. Он провел рукой, ощущая, как воздух между ними электризуется. Грейнджер молчала, кажется, не веря, что Драко действительно это делает. Возбужденное дыхание и пелена на грозовых глазах приковали ее взгляд к его лицу. Так красиво. Мерлин, он делает что-то грубое, почти извращенное — вот что имеет значение. Словно подтверждая ход ее мыслей, Малфой нахально притянул ее к себе, наклоняясь.

— Драко, пожалуйста, перестань, — прохныкала она.

На секунду, на какое-то мгновение Гермиона увидела в его глазах сожаление, нечто, которое девушка видела всегда, когда они стояли вот так близко. Но это быстро испарилось, сменяясь злостью. Его губы с нажимом кусали ее, доказывая что-то. Никаких легких касаний. Она ощущала, как он двигал рукой, отбирая у нее поцелуи. Гермиона сжалась, внутренне закрываясь. Боже, что происходит? Зачем он так поступает? Смотря вбок, гриффиндорка видела, что Малфой не перекрывает ей путь к выходу. Если бы она ударила его сейчас посильнее, то смогла бы убежать. Убежать, попросить у Макгонагалл помощи… Но она вдохнула запах сандала с миндалем, дерзкого, обволакивающего, такого знакомого. Гермиона, это же он. Все еще он. Закрыв глаза, она аккуратно разжала челюсти и коснулась своим языком его. Проведя по его нижней губе, можно было почувствовать несколько капель воды, которой он, видимо, умывался до ее прихода. Подняв руки, которые Малфой больше не держал, она прикоснулась ладошками к его лицу. Он отреагировал практически мгновенно. Незаметные микрореакции, но она почувствовала, как Драко совсем немного наклонился навстречу ее ладоням. Их языки сталкивались, накаляя все вокруг.

Малфой опустил руку к ее ягодицам, обтянутым эластичной тканью. Проклятая юбка. И сжал, прижимая их еще ближе. Ее пальцы с нежностью водили по его щекам, она ластилась к нему, отвечая на самые грубые поцелуи. Что ты творишь, Грейнджер? Дальше будет только хуже. Но он больше не мог бороться с собой, и если бы она попыталась уйти сейчас, то не смог бы ее отпустить.

— Черт… я… — его голос отдавал хрипотой, когда Драко разорвал их поцелуй.

Он даже сам не понимал, что хотел сказать, просто пытался как-то отрезвить себя. Ее нежность, которой было наплевать на все его планы, на то, что им обоим не выжить, на то, что они совсем не друг для друга — она растекалась по нему, как нега, заставляя хотеть ее сильнее. Гермиона подняла на него карамельные глаза и медленно опустила руки на грудь, проводя по ключицам и ниже, к животу, задевая расстегнутый ремень. Он двигал рукой, смотря на ее влажные губы, которые девушка облизывала слишком часто, чтобы слизеринец смог сконцентрироваться на чем-то другом.