Драко перестал надеяться выспаться, читая книги до поздней ночи, пока усталость принудительно не закрывала его глаза, чтобы через несколько часов разбудить очередным ночным кошмаром. Эти крохи эмоций страха и взгляды грязнокровки — были единственными проблесками, которые напоминали ему, что он живой. Получив уже третье письмо от Нарциссы, в котором она корит себя и бесконечно спрашивает о том, как ее любимый сын, ему немного становилось легче. Плевать на смысл в этих текстах — пока мама пишет, значит, что она дышит, а этого уже было достаточно. Осознания, что с матерью все в порядке, в полной мере хватало, чтобы понимать, что он тогда поступил правильно, потому что другого выхода не было. Малфой не был идиотом и прекрасно понимал, что рано или поздно расплатится за своеволие, но опять же, пока это не была Нарцисса — этого было достаточно. Но легче все равно не становилось.

Платиновые волосы упали на лоб, а руки практически заледенели, несмотря на перчатки. Все тренировки по квиддичу были отменены, но Драко любил летать, любил физические нагрузки, которые держали тело подтянутым, а мысли чистыми. На такой скорости легкая морось колола лицо сотнями ледышек, но он продолжал лететь. Сегодня было особенно хреново. Блейз допрашивал его о Нарциссе, но Драко не мог сказать правду. Никому не мог, особенно Забини. Беспокойство лучшего друга и так было слишком сильным, а он не хотел взваливать на него еще и это. Малфой не хотел, чтобы с ним носились, как с жертвой обстоятельств или того хуже — изменили свое отношение. Нет, Драко знал, что Блейз прекрасно понял бы, что он не был в списке добровольцев на роль палача, но это все равно слишком сложно.

Пэнси караулила его у дверей башни и пыталась словить в Большом зале с желанием понять, почему Малфой перестал уделять ей прежнее внимание. А ему хотелось снять с себя шкуру, чтобы все просто отъебались от него хотя бы ненадолго. Поэтому субботним утром, пока все жевали хлопья за завтраком, он тратил это время на будущую крепатуру во всем теле. Но это не помогало. Мысли, бушующие в голове были слишком тяжелыми и противились силе ветра, буквально прижимая его прессом. Драко продолжал гоняться за снитчем, надеясь, что с каждой поимкой, с каждым новым рывком ему будет становиться легче. Но это нихера не работало. Внутри него было так пусто и мертво, что, казалось, если крикнуть ему в душу, то пойдет гигантское эхо.

Только когда пальцы замерзли настолько, что управлять метлой было практически невозможно, Драко бросил эту затею, приземлившись. Все же он получил некоторое удовольствие от снования в воздухе и легкой боли в мышцах. Раздевалка была пустой, а коридоры тихими. Завтрак только начался, да и после него вряд ли кто-то захочет прогуляться по такой отвратной погоде. Драко стянул с себя плащ и свитер, намереваясь пойти в душ, несмотря на то, что дождь смыл с него весь пот. Малфой взглянул в зеркало. На него смотрел все тот же юноша с резкими чертами лица и холодом во взгляде, но почему тогда все чувствовалось таким пластмассовым? Слизеринец замахнулся и со всей силы ударил по гладкой поверхности зеркала, избивая свое отражение. Возможно, боль вернет его в чувства? Возможно, хотя бы это ощущение останется и будет жить в нем, вытаскивая из-под вакуумного колпака? Ярость проснулась в нем мгновенно, и он уже не мог остановиться. Осколки зеркала крошились под его кулаками, несколько из них точно отрикошетили ему в щеку, но Малфой просто не мог найти в себе стоп-кран. Кровь текла по локтям, но жжение провоцировало парня на еще большее разрушение. Все так дерьмово, что…

― Малфой! ― он услышал этот голос, но мог бы поклясться, что ему показалось. ― Боже мой, Малфой! Прекрати!

Схватив Драко за плечо, Грейнджер оттащила его от битого стекла, стоя там в ужасе.

― Ты что, спятил?! ― она уставилась на кровоподтеки на полу.

― Ну конечно, Грейнджер, как ты могла не всунуть сюда свой гриффиндорский любопытный нос! ― он повернулся к ней, а его лицо исказила издевательская гримаса. ― Ты что, следишь за мной?

― Больно нужно, ― ответила Гермиона, закатив глаза. ― Хагрид вернулся, и я, вообще-то, шла к нему.

Малфой скользнул взглядом по пакетику со сладостями с завтрака, который Грейнджер выронила, что говорило о том, что она не врет.

― Я тебе не разрешал, ― повысил тон слизеринец, смотря на девушку.

― А мне не нужно твое разрешение, Малфой! ― раздраженно произнесла Гермиона, будто зная, что именно это он и скажет. ― Мерлин, у тебя все руки в порезах!

Она только сейчас обратила внимание на его тыльные стороны ладоней и, подойдя ближе, взяла его за запястье на автомате.

― Мне не нужна твоя помощь, Грейнджер! ― ядовито сказал Драко, выдергивая свою руку.

― Нет, нужна, чертов ты придурок! ― крикнула она, злостно хватая его за запястье. ― Ты разгромил раздевалку для квиддича!

Ее разозлила баранья упертость Малфоя, и Гермиона уже практически ожидала, что он оттолкнет ее и вновь примется оскорблять в ответ, но, к удивлению девушки, этого не произошло. Драко остался стоять в цепких оковах пальцев Грейнджер, будто устав препираться.

Выбирать осколки из ран на его руках было странным, но стоять здесь посреди этого разгрома из крови и зеркал и ничего не делать тоже было недопустимо.

― Я не понимаю, что на тебя нашло? ― спросила Гермиона, выбрасывая на пол окровавленные осколки и явно предполагая, что этот вопрос останется риторическим.

Она осматривала его руки быстро, пока он спокоен, словно Малфой был бешеным животным, которое в любой момент могло вновь сойти с ума. Ее пальцы были красными, а кожа Драко холодной. Гермиона подняла голову, посмотрев в дождливо-серые глаза, и у нее перехватило дыхание. Он смотрел на девушку открыто, и ей не хотелось видеть то, что она видела в серых радужках. Ему было больно, и эта боль не имела ничего общего с порезами. Наверное, впервые он забыл вовремя закрыться.

― Драко, что происходит? ― спросила она шепотом, чувствуя, как слезы наворачиваются ей на глаза.

Что это было? Почему он вел себя так нелогично и саморазрушительно? Почему все катится к черту?

― Я не знаю, Грейнджер, наверное, я схожу с ума.

Это было последнее, что она услышала, прежде чем он украл ее выдох своим поцелуем.

Гермиона замерла, едва веря в происходящее. Он поцеловал ее. Сам. Прижимая к себе за талию, Драко сжал ее волосы в руке, покусывая губы. Черт. Гермиона чувствовала, что все внутри закипает, как всегда бывало, когда он касался ее вот так. Расслабившись, она слизывала дождевую воду, которая все еще оставалась у него на губах, стекая с волос, и обнимала его за плечи, пытаясь быть ближе. Ей безумно хотелось никогда больше не видеть в глазах Малфоя этого. Стереть, заставить его забыть. Трясущиеся руки поднялись к шее Драко, щекам, гладя, царапая, пытаясь запомнить, как чувствуется подбородок слизеринца, который немного кололся, губы, целовавшие ее с привкусом отчаяния.

Толкнувшись вперед, Малфой усадил Гермиону на выступающий оконный подоконник. Повинуясь примитивному, первобытному желанию, она продолжала целовать его, чувствуя, как губы наливаются кровью и распухают от слишком агрессивных действий. Когда он на секунду оторвался от нее, посмотрев в лицо, глаза Драко больше не были наполнены безнадежностью, теперь они были затуманены чем-то, что плясало искрами в сетчатке цвета кварца. Она почти покраснела, когда сосредоточилась на их секундном зрительном контакте, но Малфой не дал ей развить мысль слишком далеко. Потянув за волосы, Драко закинул голову гриффиндорки, целуя и кусая ее шею. Это не были поцелуи нежности или любви, поцелуи простого удовлетворения. Он, вроде бы, умирал от жажды. Гермиона почувствовала, как руки, минуя край юбки, сжимают ее бедра, посылая электрический разряд по всему телу. Боже, зачем он это делает? Осмелев, она провела пальцами по его торсу, спускаясь к ремню. Он зарычал, вновь вернувшись к ее губам и, судя по привкусу, нижняя треснула от очередного укуса. Каждая мышца, к которой Гермиона прикасалась руками, была твердой и напряженной, будто Малфой готовился к прыжку.