Но когда обнадеженный Кейзерлинг исполнил свое намерение, оказалось, что Меншиков вовсе не собирается держать свое слово. «Когда же я обратился к царю с моей просьбой, царь, лукавым образом предупрежденный князем Меншиковым, отвечал сам, что он воспитывал девицу Монс для себя, с искренним намерением жениться на ней, но так как она мною прельщена и развращена, то он ни о ней, ни о ее родственниках ничего ни слышать, ни знать не хочет».

Кейзерлинг нашел в себе смелость возражать царю, защищая честь Анны. Очевидно этого-то и надо было Меншикову, он прекрасно знал, как не любит Петр, когда ему открыто перечат.

«Князь Меншиков, – пишет Кейзерлинг, – вдруг неожиданно выразил свое мнение, что девица Монс действительно подлая, публичная женщина, с которой он сам развратничал столько же, сколько и я».

Прусский дипломат возмущенно отвергает эти обвинения, но дело его уже проиграно. «Тут царь удалился в другую комнату, князь же Меншиков не переставал забрасывать меня по этому поводу колкими, язвительными насмешками, которых наконец не в силах был более вынести, – жалуется Кейзерлинг. – Я оттолкнул его от себя, сказав: „Будь мы в другом месте, я доказал бы ему, что он поступает со мной не как честный человек, а как… и проч. и проч“. Тут я, вероятно, выхватил бы свою шпагу, но у меня ее отняли незаметно в толпе, а также удалили мою прислугу; это меня взбесило и послужило поводом к сильнейшей перебранке с князем Меншиковым».

Кейзерлинг пытается уйти, но, по-видимому, Александр Данилович считает, что его противник еще недостаточно посрамлен. «Затем вошел его царское величество; за ним посылал князь Меншиков, – продолжает свой рассказ дипломат. – Оба они, несмотря на то, что Шафиров бросился к ним и именем Бога умолял не оскорблять меня, напали с самыми жесткими словами и вытолкнули меня не только из комнаты, но даже вниз по лестнице, через всю площадь. Я принужден был вернуться домой на кляче моего лакея, – свою карету я уступил перед обедом посланнику датского короля, рассчитывая вернуться в его экипаже, который еще не приезжал».

Кейзерлинг как прусский посланник потребовал извинений, и они были ему принесены, но дело было сделано: Анна Монс окончательно исчезла из жизни Петра. Позже она вышла замуж за своего заступника, однако прожили они вместе совсем недолго: через полгода после свадьбы он неожиданно скончался, и Анна еще долго судилась в братом мужа за наследство.

История эта показывает, что для того, чтобы «удержаться на плаву» в придворной среде Меншикову вовсе не требовалось умение читать и писать: достаточно только житейского опыта и беспримерной наглости, а того и другого у Александра Даниловича хватало с избытком.

Но чтобы оставаться нужным царю, необходимо иметь не только наглость, но и выдающиеся способности. Петр прежде всего был человеком дела, он на многое способен сам и многого требовал от своих помощников. А Меншиков, как нам уже известно и в чем мы неоднократно убедимся в будущем, действительно стал незаменимым помощником царя, человеком, которого Петр, по-видимому, искренне любил и которому прощал почти все. Который действительно стал его правой рукой и без помощи которого Петр не мыслил ни одного из своих проектов. В чем же секрет бывшего пирожника? Что такое он умел, чего не умел больше никто?

Историки, пишущие о Меншикове, с удивлением отмечают его уникальное качество: он всегда исполнял поручения, возложенные на него царем, какими бы сложными они ни были. Другие сподвижники Петра честнее, благороднее Меншикова, они лучше понимали замыслы своего царя и разделяли его идеи. Наконец, они были просто образованнее бывшего пирожника и при случае могли поделиться с Петром своими знаниями или удивить его искусностью в том или ином ремесле. Меншиков же, судя по всему – прирожденный организатор. Для него не существовало «допустимых» и «недопустимых» приемов: все приемы хороши, если вели к цели. Петр же работал наперегонки со временем, он постоянно боялся, что не успеет. Сознание того, что он может поручить что-то Меншикову и спокойно забыть об этом, это поручение в любом случае будет выполнено, вероятно, сильно поддерживало царя.

Далеко не всегда Меншиков действовал грубой силой. Вспомним, что он был неграмотен, а значит практически беззащитен в том бюрократическом государстве, которое строил Петр. Приходилось договариваться, заключать альянсы и компромиссы порой с людьми весьма незначительными.

Вот он, будучи комендантом Шлиссельбурга, просит своего олонецкого «коллегу» Ивана Яковлевича Яковлева прислать ему мастеровых людей. Тот не спешит выполнить его просьбы. Меншиков посылает ему укоризненное письмо: «Я на вас надеюсь, как на себя, вы, мои секретные друзи и любимые мною, не так в деле своем поступаете, как мне угодно, и волю мои не творите». Наконец плотники прибывают и Александр Данилович спешит сообщить губернатору: «Благодарствую вашу милость, что вы ко мне в Шлиссельбург плотников и работников выслали и тою высылкою меня повеселили, и за то ваше ко мне исправление любезный поклон до вашей милости отсылаю и за свое здравие по чарке горелки кушать повелеваю». Но конфликт на этом не исчерпан. Яковлев, видимо, недовольный тем, что Меншиков забрал у него плотников, посылает жалобу царю. Узнав об этом, Александр Данилович упрекает доносчика: «Ты разсуди сам себе, хотя бы то и так было, дельно ль приступил к донесению мимо меня, в чем надобно было тебе опасну быть, в чем я от тебя не чаял, но еще паче всякого остерегательства надеялся, а ты вместо того пакость чинишь и с такими бездельными словами докладываешь».

Кажется, перед нами совсем не тот человек, который приказал спустить с лестницы прусского посла. Разумеется, Яковлев обладал гораздо меньшим влиянием, чем Кейзерлинг, у него нет таких высоких покровителей. Почему же Меншиков так любезен с ним? Кажется, сын пирожника превосходно умел «выбирать себе битвы». Покарать Анну Монс было для него буквально вопросом жизни и смерти. Конфликт же с Яковлевым не принципиальный: оба делали одно дело, и им волей-неволей прошлось бы сотрудничать, иначе оба бы пострадали. И Меншиков решил весьма вежливо напомнить Яковлеву об этих обстоятельствах.

Но как комендант Шлиссельбурга мог вести такую оживленную переписку, как мог он принимать и отсылать донесения, если не умел ни читать, ни писать? Конечно же, у него был целый штат секретарей, а это порождало новые проблемы. Канцелярских служащих так легко подкупить, превратить в шпионов, а то и уговорить их «подставить» своего повелителя. Чтобы избежать этого, Меншиков должен был уметь верно судить о людях и быть щедрее своих врагов. По всей видимости, это у него отлично получалось.

Один из самых доверенных его секретарей Алексей Яковлевич Волков. Он не только вел переписку Меншикова и верно хранил его секреты, но и проверял счета его имений, и кроме того, по собственным словам Волкова, «во время бывших баталий, акций и блокад неотступно при вашей светлости был, охраняя ваше здравие со всяким тщанием, и при всяких случаях служил по всякой возможности как советом, так и делом».

Безупречная служба принесла Волкову звание генерал-лейтенанта, стал обер-секретарем Военной Коллегии, получил орден Св. Александра Невского и обзавелся роскошными «палатами» в Москве (современный адрес: Большой Харитоновский пер., 21). Волков сохранял верность своему патрону даже во время его опалы. Позже Анна Иоановна возвратила ему все прежние звания.

Но, разумеется, Волоков не единственный секретарь Меншикова. В распоряжении Александра Даниловича находилась целая канцелярия, где трудились как русские, так и иностранцы. Это не только секретари, но и генерал-адъютанты, адъютанты, прапорщики и денщики – огромный человеческий механизм, который можно сравнить с оргáном, на котором Меншиков виртуозно умел играть. Он всегда знал кому может довериться и насколько тот или иной человек заслуживает доверия. Это умение управлять и делало его незаменимым помощником Петра.