Его глаза широко распахиваются.

Она там.

Вот она – сидит, собственной персоной. Женщина из рода каджа, покорителя богов и Континента; та, которая почти двадцать лет назад сама убила двух Божеств.

Какая она маленькая. Какая хрупкая. Ее волосы белы как снег – преждевременная седина, конечно, – и она сидит, ссутулившись, в небольшом кованом кресле, смотрит на улицу внизу, держа в маленьких руках кружку с чаем, над которой вьется пар. Кхадсе так поражен ее малостью, ее банальностью, что почти забывает о своем задании.

«Это неправильно, – думает он, отступая в комнату. – Неправильно, что она сидит снаружи, у всех на виду. Слишком опасно».

Тут его сердце замирает. «Комайд все еще оперативный работник в душе, после стольких лет. А зачем оперативник наблюдает за улицей? Да еще и выставив себя напоказ?»

Ответ очевиден: Комайд чего-то ждет. Возможно, сообщения. И хотя Кхадсе понятия не имеет, о чем оно и когда может прибыть, сообщение способно заставить Комайд действовать. И тогда все усилия пойдут прахом.

Кхадсе резко поворачивается, приседает и открывает портфель. Внутри кое-что очень новое, очень опасное и очень мерзкое: адаптированная версия противопехотной мины, устроенная таким образом, чтобы всю силу взрыва направить в одну сторону. Для этого конкретного дела ее еще и усилили, ведь большинство противопехотных мин не пробивают стены, но эта заряжена так, что никаких проблем возникнуть не должно.

Кхадсе вытаскивает мину и аккуратно прикрепляет к стене, за которой расположен люкс Ашары Комайд. Он облизывает губы, проходя процедуру активации – три простых этапа, – а потом устанавливает таймер на четыре минуты. Этого должно хватить, чтобы он успел выбраться из опасной зоны. Но если что-то пойдет не так, у него есть еще одна новая игрушка: радиопередатчик, который позволит при необходимости взорвать бомбу раньше.

Он очень надеется, что до этого не дойдет. Ведь тогда сам Кхадсе может оказаться слишком близко. Но в таких вещах надо предусматривать все варианты.

Он встает, выглядывает, чтобы в последний раз взглянуть на Комайд, бормочет: «Прощай, сука проклятая», – и выскальзывает из номера.

К концу коридора, мимо пятен крови, потом вниз по лестнице. Вниз по лестнице и через вестибюль, где все идет по старому скучному сценарию: люди, зевая, листают газеты, борются с похмельем, попивая кофе, или пытаются решить, чем заняться в выходной.

Никто из них не замечает Кхадсе. Никто из них не видит, как он поспешно пересекает вестибюль и выходит на улицу, где моросит дождь.

Кхадсе не впервые выполняет такую работу, так что ему вообще-то полагается быть спокойным. Его сердце не должно сбивчиво колотиться. Но почему-то колотится.

«Комайд. Наконец-то. Ну наконец-то, наконец-то…»

Надо уходить. Надо уйти на юг или на восток. Но он не в силах удержаться. Он идет на север – на ту самую улицу, за которой наблюдает Комайд. Он хочет увидеть ее в самый последний раз, хочет насладиться своей неотвратимой победой.

Когда Кхадсе поворачивает за угол, солнце выглядывает из-за туч. Улица почти пуста, ведь в такой час все уже на работе. Он держится у стены здания, безмолвно отсчитывает секунды, не приближается к «Золотому отелю», но разрешает себе быстрый взгляд в сторону…

Балконы, балконы. Вот он замечает ее на балконе четвертого этажа. Пар над чашкой виден даже отсюда.

Кхадсе ныряет в подворотню, чтобы оттуда следить за нею, и от предвкушения кровь бурлит у него в жилах.

«Уже скоро. Уже скоро».

И тут Комайд садится прямо. Хмурится.

Кхадсе тоже хмурится. «Она что-то видит».

Он чуть высовывается из подворотни, чтобы разглядеть, на что смотрит Комайд.

И обнаруживает юную девушку-континентку: она стоит на тротуаре, глядит прямо на балкон Комайд и яростно жестикулирует. Девчонка бледная, курносая, с густыми вьющимися волосами. Кхадсе никогда раньше ее не видел, и это плохо. Его помощники как следует подготовились. Они должны были знать всех до единого, с кем вступает в контакт Комайд.

Но вот этот жест – три пальца, потом два. Кхадсе не знает, в чем смысл чисел, зато смысл жеста ясен: это предупреждение.

Продолжая подавать знаки Комайд, девчонка окидывает улицу взглядом. И замечает Кхадсе.

Она цепенеет. Они с Кхадсе смотрят друг на друга.

Глаза у нее очень, очень любопытного цвета. Не синие, не серые, не зеленые, не карие… такое впечатление, что они бесцветные.

Кхадсе бросает взгляд на Комайд. Оказывается, она смотрит прямо на него.

На лице Комайд появляется гримаса отвращения, и хотя это невозможно – с такого расстояния? И после стольких лет? – Кхадсе готов поклясться, что она его узнала.

Он видит, как шевелятся ее губы, произнося всего одно слово: «Кхадсе».

– Вот дерьмо, – говорит Кхадсе.

Его правая рука ныряет в карман, где спрятан радиодетонатор. Он снова глядит на бледную девчонку в ожидании атаки, но незнакомка уже исчезла. Тротуар чуть дальше по улице от него совершенно пуст. От нее не осталось и следа.

Кхадсе встревоженно озирается, спрашивая себя, не нападет ли она. Но ее рядом нет.

Потом он опять смотрит вверх, на Комайд – и понимает, что случилось невероятное.

Бледная девчонка теперь на балконе с Шарой, помогает ей встать, пытается увести.

Он смотрит на них, ошеломленный. Как девушка могла так быстро переместиться? Как она могла исчезнуть из одного места и внезапно появиться через дорогу и четырьмя этажами выше? Это невозможно.

Девушка распахивает балконные двери и затаскивает Комайд в комнату.

«Я раскрыт, – думает он. – Они удирают».

Рука Кхадсе сжимает детонатор.

Он слишком близко. Он прямо через дорогу. Но он раскрыт.

Другого выхода нет. Нужно быть уверенным в таких вещах.

Кхадсе нажимает на кнопку.

От взрыва его швыряет оземь, осыпает мусором; в ушах звенит, а глаза слезятся. Как будто кто-то ударил его по вискам и пнул в живот. Он чувствует боль в правом боку и постепенно понимает, что взрывной волной его долбануло о стену, только это произошло слишком быстро, чтобы он успел осознать.

Мир вокруг него плывет. Кхадсе медленно садится.

Все выглядит тусклым и далеким. Мир полон приглушенных криков. Воздух тяжелый от дыма и пыли.

С трудом моргая, Кхадсе смотрит на «Золотой отель». Верхний правый угол здания исчез как вырезанная опухоль, и на месте балкона Комайд осталась зияющая, дымящаяся дыра с неровными краями. Похоже, мина уничтожила не только люкс Комайд, но и номер 408 и большинство комнат вокруг него.

Нет никаких признаков Комайд или странной девушки. Он подавляет желание подойти поближе, убедиться в том, что работа выполнена. Он просто смотрит на разрушения, вскинув голову.

Континентец – судя по одежде, кто-то вроде пекаря – останавливает его и лихорадочно спрашивает:

– Что случилось? Что случилось?

Кхадсе поворачивается и уходит. Он спокойно идет на юг, мимо бегущих очевидцев, мимо полиции и медицинских автомобилей, мчащихся по улицам, мимо толп, собирающихся на тротуарах, – все они смотрят на север, на колонну дыма, который струится из «Золотого отеля».

Он не говорит ни слова, ничего не делает. Просто идет. Он едва дышит.

Он добирается до своего убежища. Убеждается, что никто не трогал ни дверь, ни окна, потом отпирает замок и входит внутрь. Идет прямо к радио, включает его и стоит там почти три часа, слушая.

Он ждет и ждет, пока наконец не начинают сообщать о взрыве. Он продолжает ждать, пока не объявляют главное:

«…только что подтвердили, что Ашара Комайд, бывший премьер-министр Сайпура, была убита в результате взрыва…»

Кхадсе медленно выдыхает.

Затем медленно-медленно опускается на пол.

А потом, к собственному удивлению, начинает смеяться.

Они подходят к дереву утром, пока в подлеске еще не рассеялся туман, неся топоры и двуручную пилу, в касках и с ранцами, притороченными к спинам. Дерево отмечено пятном желтой краски, которая стекает по стволу. Они осматривают местность, прикидывают, куда должно упасть дерево, а потом, как хирурги в начале сложной операции, приступают к делу.