Я умываюсь, натягиваю любимые удобные брюки и свитер, заплетаю привычную косу, и бодрым шагом спускаюсь вниз, но, дойдя до середины лестницы, чувствую, что моим планам не суждено исполнится, потому что на диване посреди гостиной сидит Джоанна.

Я мысленно перебираю все поводы, по которым подруга могла явиться ко мне в такую рань, но, если судить по тому, что в руках она вертит чьё-то фото, это может означать только одно. Последние полгода Мейсон постоянно предлагает мне всё новые и новые варианты заполнения пустоты в графе «возлюбленный», убеждая, что со временем станет легче; что я встречу кого-нибудь, кто сможет отвлечь меня от угнетающих мыслей. Но до сих пор еще никто не заинтересовал меня настолько, чтобы ради него я захотела хотя бы выйти из дома. Джоанна переехала из родного дистрикта сюда вместе с Ником, надеясь, что под её чутким присмотром у меня что-нибудь да выйдет. А может, им просто легче начинать жизнь с начала на новом месте.

— Даже не пытайся сбежать в лес или что ещё хуже, остаться дома и хандрить, когда все собираются праздновать, — подчеркивая каждое слово, произносит она, услышав скрип лестницы под моими охотничьими сапогами.

— Я не хандрю, — спокойно отвечаю я, обхожу ее и присаживаясь рядом с Мейсон на диван в гостиной. — Но вообще-то ты права: я собиралась провести весь день в лесу.

— Ты хоть знаешь, какая сегодня дата?

—Десятое, а что?

— Эвердин, даже я в курсе, что сегодня День Дистрикта-12, а это, между прочим, даже не моя родина. Так что давай, поднимай свой прекрасный зад, потому что ты просто обязана сегодня пойти с нами. И знаешь что? — улыбаясь, она обнимает меня, придвигаясь поближе. — Из Тринадцатого приедет мой друг — он будто создан специально для тебя! Его зовут Марк. Рассказать?

— Конечно, расскажи, — обреченно соглашаюсь я, давно уяснив, что отказываться бесполезно.

Джоанна тратит возмутительное количество времени, выбирая мне одежду, заставляя заплести волосы, и сама наносит на лицо макияж, а я не могу поверить, что позволила ей сотворить это со мной. Последний раз проверяю свое отражение в зеркале и выхожу из комнаты, но как только Мейсон замечает меня, сразу начинает качать головой. Раздражаясь, она вскидывает руки в воздух.

— Ну что теперь? — вздыхаю я, окидывая себя взглядом снизу вверх. — Я опять неподходяще оделась? Ты и так заставила меня заплести волосы, но ещё и раскрасила словно для парада трибутов.

— Ты великолепно выглядишь, однако я хочу, чтобы ты надела то голубое платье, которое я привезла из Капитолия.

— Я сожгла его, припоминаешь? — говорю я, складывая руки на груди.

— Черта с два, ты это сделала, — бросает она, подталкивая меня обратно к спальне. — Иди и надень его, чтобы мы могли, наконец, уйти. Ник уже дважды заглядывал.

Заставив себя напялить это ужасное короткое платье, я спускаюсь вниз, где в гостиной уже ждут Джо и Ник. Рядом с ними, спиной ко мне, стоит высокий светловолосый парень. Видимо, тот самый Марк. Я тихо подхожу, чтобы поздороваться, но он поворачивается прежде, чем я успеваю протянуть руку. Инстинктивно я делаю шаг назад.

— Привет! — говорю я.

— Привет, — он долго меня рассматривает. — Неужели это ты?

— Это я.

Вглядываюсь в знакомые черты и вспоминаю, что когда-то мы учились в одном классе. Самое яркое моё воспоминание об этом парне ограничивается тем, как он съел слизняка на спор. В младшей школе такой поступок считался достижением.

— Что ж, не важно. Ты стал… выше.

Что за глупости я несу?! Естественно, он стал выше, ведь прошло больше двенадцати лет. С его светлыми прямыми волосами, мраморной кожей, словно не видящей солнца годами, и розовыми щеками он похож сына капитолийского аристократа. С таким-то именем особенно!

Кивая, он произносит:

— А ты… совсем не изменилась.

«Интересно, это хорошо или плохо?» — думаю я, пожимая плечами.

— По-моему, с третьего класса я выросла как минимум в полтора раза.

— Нет, я не это имел ввиду, — поправляет он сам себя, — ты… ты именно такая, какой я тебя запомнил.

Марк тянется ко мне, и я отодвигаюсь, считая, что он хочет обнять мои плечи, однако парень просто поправляет прядь моих волос, возвращая её обратно в причёску, и то, как я реагирую на этот невинный жест, приводит меня в ужас. Но он, кажется, не замечает.

Джоанна с надеждой смотрит в мои глаза, ожидая реакции на её друга. На секунду мне становится совестно перед подругой, ведь она так старается меня подбодрить. Хочется доставить ей радость, поэтому я улыбаюсь Марку и выхожу с ним под руку на улицу.

Солнце светит настолько ярко, что поначалу я совсем слепну, и несколько мгновений стою и моргаю, пока глаза не привыкают к свету. В застоявшемся осеннем воздухе чувствуется запах опавших листьев и дыма. К центру дистрикта змейками тянутся ручейки из людей. Мы идём плечо к плечу с моим новым знакомым, и лишь одна я сохраняю молчание.

— Мои родители много лет назад перешли на сторону сопротивления. Я учился в пятом классе, когда мы тайно сбежали в Тринадцатый, — увлечённо рассказывает парень, и я натягиваю лёгкую улыбку, пытаясь изобразить нечто среднее между интересом и восхищением. — Там я закончил школу и стал пилотом планолета. Спасибо, кстати, что пригласили, — кивая Нику с Джо, улыбается он. — Я ещё не решил в каком дистрикте остановиться, чтобы осесть.

— Спасибо, что приехал, — говорит Джо и, довольно улыбаясь, переплётает свои пальцы с Хорстом. Я замечаю этот невинный жест и не могу не порадоваться за нее.

— А ты по-прежнему заплетаешь роскошные косы, — продолжает Марк.

Я трогаю заплетенные на виске волосы. Странно, что из всего произошедшего в школе, он помнит только мою прическу. В те времена косы мне заплетала мама.

— Думаешь, они роскошны?

— Да, как будто… дорогой хлеб.

— Хлеб? — несколько нервно смеюсь я. Вот уж про что я сейчас не хочу вспоминать, так это про хлеб. И про всех тех, кто с ним мог быть связан, поэтому выдавливаю сухое «Спасибо» и отворачиваюсь в сторону.

После свадьбы Финника и Энни в Тринадцатом я не была ни на одном празднике. Власти дистрикта в этом году постарались на славу: по всему периметру площади расставили столики, соорудили подобие бара, построили высокую сцену, позвали музыкантов. Мэр уже заканчивает свою речь, дети носятся вокруг сцены, и я первые за долгое время понимаю, как всё изменилось. Голодных игр больше нет. Теперь они могут жить, не боясь в один прекрасный день стать выбранным. Только я не могу стереть из памяти то, чего мне стоила эта свобода.

— Там Хеймитч у бара, — говорю я и, обрадовавшись поводу сбежать, шагаю прямиком к ментору. Начинает играть громкая музыка, и люди подтягиваются к самому центру площади, где уже начались танцы.

— О, солнышко, — радостно приветствует он меня, зажимая между пальцами бокал с белой, слегка мутной жидкостью, — хочешь выпить со мной за компанию или соскучилась по душевным беседам?

— Вряд ли. Хотя зависит от того, за что мы будем пить: чтобы отпраздновать или чтобы забыть?

— Скорее, забыть, — делая большой глоток, отвечает он, улыбаясь короткой, беглой ухмылкой. На мгновение мы оба застываем в неловком молчании, словно каждый из нас вспоминает что-то о чем все равно не осмелится сказать вслух. Затем он неожиданно суёт мне в руку квадратный стакан:

— Белого ликёра?

— Пожалуй, нет. — Отпихиваюсь от стакана. — Сам пей.

Он качает головой, все-таки пододвигая бокал ко мне ближе.

— Я бы хотел предложить тебе что-то получше, но у них здесь ничего больше нет.

Я с минуту кручу его в руках. Обычно я не пью, но на этот раз хочу сделать всё возможное, чтобы этот день пролетел как можно быстрее, поэтому делаю большой глоток. Мне не нравится ни чуть сладкий, противный вкус во рту, ни то, как по горлу медленно растекается холодный напиток, неожиданно обжигая крохотными язычками пламени, но я все равно допиваю до конца и возвращаю пустой стакан ментору.

Проходит полчаса, и алкоголь определенно делает своё дело. Я чувствую себя легко и непринуждённо. И хотя я совершенно не пьяна, даже не возражаю, что Марк опускает руку мне на плечи.