Он также послал за своей старшей лаборанткой Мелиной Уилкинсон, которая была главной по всей имеющейся аппаратуре и обучала нас всем тонкостям работы с ней. Простодушная на первый взгляд женщина лет тридцати-тридцати пяти с большими глазами любила с нами поболтать, узнать кто откуда и как сюда попал, при этом ловко управлялась с настройками таких габаритных и сложных устройств, как электронный микроскоп и центрифуга. Выслушав план работы, она сказала своё слово.

– Боюсь, что такая лабораторная техника стала появляться совсем недавно, поэтому я даже не знаю, где бы можно было её достать, – Мелина сложила ладони в замок и ждала реакции от доктора Маркуса.

– О, об этом не беспокойся, – махнул он рукой, из которой не выпускал свои записи ещё с момента нашего появления, – Я уверен, что Спенсер решит эту проблему. Этот мешок с деньгами что угодно сделает, лишь бы мы удовлетворили его любопытство.

Похоже, что мистер Спенсер заинтересован в нашей работе не меньше нашего руководителя. Я его прекрасно понимаю: стоит только представить, какой фурор произведут наши открытия для сферы фармации и биологии в целом. И я приложу к этому событию руку.

Мы долго обсуждали идею Томаса с доктором Маркусом, раздумывали над наиболее эффективным методом внедрения флуоресцентного гена, строили предположения о составах и конфигурации искомых белков. Насчёт последнего не нашлось ни одного наиболее вероятного варианта. У меня вообще была одна мысль по этому поводу.

– Думаю, что в организмах разного уровня организации вирус экспрессирует разные гены. Или же где-то активирует малую часть, где-то – большую. Иначе как объяснить, что бактерии со встроенным вирусным геномом продолжали размножаться, а люди, согласно данным наблюдений, погибали почти все? – коллеги согласились со мной, и доктор Маркус нашёл простой способ изучить это.

– Тогда пройдёмся по эволюционному древу снизу-вверх.

Я пообещал себе, что отброшу все угрызения совести, поскольку нам предстояла чрезвычайно важная по значению для науки работа. Я – часть этого дела, и не могу отказаться. Тем более, что чем больше я размышляю о возможных открытиях, тем сильнее мне хочется их приблизить, увидеть своими глазами, записать в отчётный журнал и начать разбираться в них часами напролёт. Должно быть, то же самое чувствует доктор Маркус уже столько лет.

***

За последующие несколько дней Учебный Центр оживился, словно он был не учебный, а торговый. Через кратчайшие сроки в подземную лабораторию привезли и установили спектрофлуориметр. Доставили огромное множество ящиков с подопытными червями, рыбами, насекомыми, паукообразными и прочими существами, а также всё для их содержания. В персонале тоже заметно прибавилось. Из соседнего исследовательского центра, про существование которого я узнал только сейчас, к нам перевели несколько лаборантов и двух полноценных зоологов. Из разговора с последними я узнал, что в их центре им особо нечего было делать, так как в нём в основном работают ботаники и химики.

И я был бы удивлён наличием у Амбреллы ещё одной скрытой станции, если бы не был погружён во всю кипящую гущу событий с головой. Жажда узнать загадочные секреты коварного вируса поглотила меня, особенно теперь, когда создавались абсолютно все условия для утоления этой жажды. Я без раздумий бросался помогать каждому, чтобы поскорее ускорить процесс. Каждый день проделывал все стадии эксперимента, которые мы поставили на конвейер.

С самого утра я бежал в часть подземного комплекса, где проводилась ПЦР*. Вооружившись плотными перчатками и защитными очками, я помещал растворы с ДНК в термостат, затем аккуратно охлаждал их, добавлял праймеры, потом снова нагревал и добавлял нуклеотиды и полимеразу. Получив так тысячи генов флуоресценции, я направлялся в сектор, где создавались векторы генной модификации. Для работы в нём защитная одежда была посерьёзнее – одноразовый комбинезон, респиратор и плотные очки. Так надо было, потому что там выделенные гены, соединённые с предполагаемо искомым участком ДНК, мы вводили в геном модифицированных аденовирусов, которые обычно вызывали противные болячки, вроде вирусной простуды, а больные сотрудники никому не нужны. Соорудив таким образом нужный «снаряд», я запечатывал его в плотный металлический ящик и направлялся в главную часть лаборатории – испытательную комнату, где полученный вирус вводился в подопытный организм.

Испытания на одноклеточных дали первые, в буквальном смысле видимые результаты. Одна из комбинаций, номер которой перевалил за вторую сотню, удачно соединилась с ДНК и начала продуцировать подсвеченный белок.

Впервые увидев свечение внутри живого организма, я по-настоящему заворожился. Настолько маленький организм, одна единственная клетка, а жизнь кипит в ней похлеще, чем в нашем комплексе. Подобное чувство не раз посещало меня на протяжении всей жизни, когда я читал детские энциклопедии, школьные учебники и научные труды в университете. И с каждым разом оно становилось всё сильнее и ярче, ведь я постепенно углублял свои знания и понимание законов жизни. Чем больше знаешь о том, как работает всё живое на свете, тем больше поражаешься мощи природы и гармоничности её уклада. А потом приходит осознание: человек, будучи дитём этой самой природы, дорос до того, что уже сам может создавать чудеса по законам, созданным его матерью.

Эти мысли носились у меня в голове, пока я созерцал в микроскопе движущиеся светящиеся точки внутри клетки. Проанализировав данные эксперимента, мы предположили, что это транспортный белок, а проведённые дополнительно опыты доказали гипотезу.

Не только я, но и вся наша команда была, как на иголках. Со стороны мы, наверное, были похожи на пчёл, усердно трудящихся над общим делом, максимально выкладывающихся ради него и готовых ужалить любого, кто помешает. Бешеный, по сравнению с течением всей моей предыдущей жизни, темп выдерживался мною на ура, чего я не замечал, потому что он меня и не беспокоил. Но всему есть предел.

***

– Марти, ау, ты чего разлёгся? – сквозь приятную пелену дрёмы я услышал знакомый женский голос и затем почувствовал прикосновение к руке.

Оказывается, я уснул за рабочим столом во время написания отчёта, даже ручку до сих пор держал между пальцев.

– Ох, да просто утомился немного, – быстро потерев сонные глаза, я обернулся к Джейн. Когда её руки не были заняты, она всегда либо держала их скрещёнными на груди, либо прятала в карманы халата. Сейчас было второе.

– Немного? Ты себя в зеркало-то видел? – она усмехнулась и забрала лежавший передо мной недописанный журнал. – Полагаю, ты уже давно толком не спишь, если путаешь буквы «б» и «д», – в этот раз Джейн натурально засмеялась.

Что? Неужели я в самом деле такой трудоголик? Резко отобрав обратно записи у неё, я сначала попытался сфокусировать всё ещё сонный взгляд, а потом обнаружил, что в нескольких последних словах действительно перепутал написание букв.

– Всё. Дожил, – грустно отметил я и подошёл к зеркалу в углу кабинета. Глаза в самом деле были совсем красными, да и не брился я уже три-четыре дня точно.

– Съезди домой, отдохни. Не хватало ещё, чтобы ты где-нибудь с пробиркой в руке отключился, – быть может, эта рыжеволосая саркастичная особа и права, но домой мне совершенно не хотелось.

– Спасибо за заботу, конечно, но я лучше просто посплю в своей комнате.

– Скоро ведь Рождество. Неужели не приедешь к семье, не подаришь подарок любимой девушке? – я прямо застыл, как вкопанный.