«Дни человека, как трава; как цветок полевой, так он цветет. Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его» (Пс. CII, 15–16). – Эта судьба человека – судьба всего человечества.

Последняя улыбка человечества умершего сливается с первою улыбкою новорожденного, в этих напевах Таммузовых флейт.

Слова повторяются в песне, как звуки голоса в рыдании. Эти повторения утомительны для нас, но, может быть, для самих плачущих копится в них сила, подобная магической силе заклятий.

плачет богиня Иштар о Таммузе. Он – сын и супруг ее вместе, так же как Озирис – сын и супруг Изиды.

говорит своей возлюбленной, Сольвейг, умирающий Пэр Гюнт (Ибсен).

Кто из любивших не чувствовал этого неземного предела земной любви – материнской нежности в ласках возлюбленной? Мать и Невеста – две на земле, а на небе – Одна: одна Звезда любви, восходящая утром и вечером.

Все пронзительнее звуки плачущих флейт, все заунывнее:

Этим кончается все. Семь дней плача над гробом Человека Таммуза, как семь дней бури потопной над гробом человечества, а на седьмой – тишина.

повествует Ной-Атрахазис о конце потопа. «Все изошло из праха и все отыдет в прах» (Еккл. III, 20). Смерть человека – смерть человечества.

Но и воскресение человека – воскресение человечества.

Бог Эа, отец Таммуза, чтобы спасти гибнущий мир, вынуждает царицу ада, Эрешкигаль, освободить богиню Иштар. Об этом повествуется с тою же загадочною краткостью, с какою все вавилонские мифы касаются самого святого и тайного, связующего миф с мистерией. Ясно одно: на дне ада бьет родник Живой Воды. Эрешкигаль велит окропить этой водой богиню Иштар и вывести ее из ада.

Конец мифа утерян, кроме последних стихов:

О воскресении поют после плача и флейты Таммузовы.

И на другой шумерийской дощечке – та же воскресная песнь:

Вот, может быть, первая песнь человечества «клейким весенним листочкам», «росткам», natser, зеленеющим, после потопного половодья, когда вознесся от влажной земли благовонной пар, как дым от кадильницы:

О конце Таммузовых таинств мы ничего не знаем, но отчасти можем судить о них по концу позднейших таинств Адонисовых.

Когда, после семидневного плача, наступает тишина, то снимают с плащаницы восковое изваяние мертвого тела, с кровавою раною, омывают его водою, умащают елеем, облекают в багряницу, полагают во гроб; может быть, уносят, погребают; возжигают светильники и вдруг, в тишине, в полночь, слышится издали, от места погребения, исступленно-радостный клик: «Таммуз воскрес!» – «Великую обитель сени смертной ниспроверг!» – как сказано в молитве Мардуку-Таммузу. Это и значит: «Смертью смерть попрал».

«Сущим во гробах жизнь даровал».

Что воскресило Таммуза? То же, что Озириса: любовь. Любовь есть бесконечное утверждение личности не только по сю, но и по ту сторону смерти. Именно такою любовью и возлюбила Озириса-Таммуза Изида-Иштар: «Никто не любил тебя больше, чем я!» Как живого, любит и мертвого, ибо «крепка любовь, как смерть». Любовь нисходит и в смерть. В смерти любовь – Живая Вода на дне ада.

Если Бог един и личен, то не может не воскресить того, кто личен и един; если Бог есть любовь, то не может не воскресить любящего. «Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?» Любовью жало смерти притуплено, победа ада упразднена.

Не только душу, но и тело. Весь человек живет, и умирает или воскресает весь, с душой и с телом.

Воскресшее тело родится из мертвого, как ягненок из чрева овцы, росток из семени. Не бессмертия души ищет Вавилон, а воскресения плоти: тайна воскресная для Вавилона, так же как для Египта, есть тайна животная, растительная, звездная – тайна всей космической плоти.

Вечной жизни живых ищет Гильгамеш и не находит; воскресения мертвых ищет Таммуз и находит.

Человек умер – умерло человечество: таков смысл Гильгамешева мифа, а смысл мистерии Таммузовой: человек воскрес – воскресло человечество.